Пьер Монтэ - Египет Рамсесов

«Нелегко мне сделать это одному!»

Куры стали известны только во II тысячелетии до н.э., но египтяне и ранее разводили и потребляли большое количество другой домашней птицы. В Большом папирусе Харриса ее исчисляют сотнями тысяч. В перечне даров, где четвероногие составляют 3029 голов, записано 126 250 различных птиц, из них 57810 голубей, 25020 водоплавающих птиц, пойманных живыми в сети, 6820 гусей «ра» и 1534 гуся «череп». Несушек было 4060, «больших палок» (?) – 1410, журавлей – 160, зато количество перепелок «парт» достигало значительных цифр – от 1240 до 21 700.

Однако список этот далеко не полон, если учесть все сцены охоты и животноводства в гробницах Древнего и Среднего царств. Египтяне различали три вида журавлей: «джат», «ану» и «га», не считая их самок, «удж». Гусей, уток и чирков насчитывалось пятнадцать видов: они, несомненно, еще существовали во времена Рамсесов, однако птичники разводили только те виды, которые были наиболее выгодны.[190]

На Стеле Пианхи можно прочесть, что царь-эфиоп после завоевания Египта отказался принимать за своим столом правителей Юга и Дельты, потому что они не были обрезаны и ели рыбу, а это – страшное оскорбление для царского дворца. Исключение было сделано только для Немарата, который не ел рыбы, возможно, потому, что проживал в священном городе жрецов Шмуне.[191]

В меню усопших вплоть до Нового царства рыба не входила. В некоторых номах и городах в различные периоды запрещалось употреблять те или иные виды рыб. Если Пианхи был так строг в определении чистой и нечисти пищи, то остальные египтяне даже в храмах преспоконо ели рыбу, избегая, по-видимому, только самую невкусную, вроде рыбы «бут», «отвратительной», или рыбы «шелеп, что означает «неприятная». Жители Дельты и берегов озера Фаюм были профессиональными рыбаками. О. Мариетт обнаружил в Танисе гранитный рельеф, где двое дородных длинноволосых мужчин с бородами несут стол, с которого свешиваются великолепные лобаны. Папирус Харриса зарегистрировал среди провизии, доставленное в храмы Фив, Она и Мемфиса, значительное, количество рыбы: 441 000 штук, главным образом лобанов, нильских кларий, мормиров – рыб среднего размера, а также крупных хромисов и латесов, «нильских окуней», таких огромных, что каждую рыбу несли двое мужчин.[192] Продав сквозь жабры палку и положив ее на плечи, они бодро шли друг за другом, а хвост их добычи волочился по земле. Такой одной рыбины хватило бы на несколько семей!

Овощи внесены в годовой календарь Мединет-Абу под общим названием «ренпут» – «продукты года». Их раскладывали на столах или связывали пучками. Отдельно упоминаются лук и порей, известные с глубокой древности. Некий торговец Древнего царства говорит своему покупателю, который приходит с хлебом:

«Положи его, и я тебе дам превосходный лук (хеджу)». Порей (иакет) упоминается в медицинском папирусе Эберса, в «Сказках сыновей фараона Хуфу» и в «Сказке о потерпевшем кораблекрушение», который находит его на своем острове, где всего в изобилии. Но особенно ценился чеснок. Геродот утверждает, будто рабочие, строившие пирамиду Хеопса, получили редиса, лука и чеснока на 1600 серебряных талантов. Возможно, так оно и было, однако эти сведения не высечены на пирамиде, как полагал Геродот. Зато связки чеснока найдены в фиванских гробницах. Иероглифическое изображение чеснока В. Лорэ распознал в Большом папирусе Харриса и нашел его соответствие в коптском варианте Библии.[193] Рамсес III щедро раздавал чеснок храмам. Древние евреи на пути к земле обетованной с сожалением вспоминали об огурцах, арбузах, луке и чесноке изобильного Египта.[194]

Огурцы, арбузы, а также дыни часто появляются на жертвенных стелах рядом со связками стеблей папируса, которые кое-кто раньше принимал за спаржу. Античные авторы утверждали, будто религия запрещала египтянам употреблять в пищу бобы и горох, дабы научить их хоть от чего-то воздерживаться, как полагает Диодор.[195] Но в действительности мы находим в гробницах и бобы, и горох, и нут (турецкий горох). Жрецы Она и Мемфиса получали от Рамсеса III бобы.[196] Правда, турецкий горох удивительно походил на голову сокола, например, на крышке одной из четырех каноп,[*32] называемой «Кебехсе-нуф». Однако это не мешало употреблять его в пищу, разве что не везде и не всегда.

Латук (салат) выращивали, обильно поливая в огородах при доме. Он считался растением бога Мина, чья статуя часто возвышалась перед грядками латука. Однако фаллический бог был не единственным, кто лакомился латуком. Автор повествования о споре Хора и Сетха рассказывает, что Исида явилась в сад Сетха и спросила у садовника, какие овощи предпочитает Сетх. Тот ответил:

«При мне он не ел никаких овощей, кроме латука».

На другой день Сетх вернулся в свой сад и, как обычно, наелся латука. Сетх слыл распутником, однако и Мин мог кое в чем с ним поспорить. Давно заметили, что латук возвращает мужчинам половую силу, а женщинам – плодовитость. Поэтому его потребляли в больших количествах. На жертвенных столах можно часто увидеть прекрасный зеленый латук. Употребляли его, очевидно, так же, как современные арабы: в сыром виде с растительным маслом и солью.[197]

Древние египтяне в отличие от сегодняшних, увы, даже не знали ничего об апельсинах, лимонах и бананах. Груши, персики, вишни и миндаль появились у них только в римскую эпоху. Тем не менее в летний период они могли наслаждаться виноградом, фигами, финиками и плодами сикомора, правда не такими крупными и вкусными, как фиги. Финики в Египте тоже не очень хороши, разве что к Фиваиде. Орехи дум-пальмы съедобны, однако их употребляли главным образом как лекарственное средство. Кокосовые пальмы были редкостью, а их орехи – изысканным лакомством немногих привилегированных. Гранатовые, оливковые деревья и яблони, завезенные во времена гиксосов, при хорошем уходе давали богатые урожаи. Оливковое масло использовали для освещения, но это не значит, что его не употребляли в пищу. До появления олив египтяне разводили другие масличные деревья, среди которых главным было ореховое дерево – «бак». К списку фруктовых деревьев можно еще добавить мимозу, ююбу (зизифу) (плоды использовались для изготовления лекарств) и баланитес египетский. Не следует забывать, что многие названия деревьев и растений до сих пор не идентифицированы, а потому мы не можем составить полый список полезной флоры древнего Египта. Бедняки порой довольствовались тем, что жевали сердцевину стеблей папируса, как сегодня жуют стебли сахарного тростника, и корневища других водяных растений, которые мы во множестве находим в гробницах.[198]

Молоко считалось настоящим лакомством. Его хранили в пузатых глиняных сосудах, горлышко которых затыкали пучком травы, чтобы уберечь от насекомых. Многие слова обозначали молочные продукты – сливки, масло, творог – однако за точность перевода этих терминов ручаться нельзя. В некоторые снадобья и диетические блюда добавляли соль. Можно предполагать, что ее вообще много употребляли. Чтобы подсластить напиток или кушанье, доставляли мед или плоды рожкового дерева.[199] Иероглиф «неджем» (с ним писали слова «сладкий», «сладость») имел вид стручка этого дерева. Египтяне отправлялись за медом и воском диких пчел далеко в пустыню. Этим занимались специальные люди. Сборщики меда объединялись со сборщиками скипидарной смолы в отдаленных вади. Фараон старался защитить их от опасностей, которым они подвергались вдали от Нильской долины, и посылал иногда лучников сопровождать их. Но египтяне разводили пчел и в своих садах. Ульями служили большие глиняные кувшины. Пасечник без боязни расхаживал среди ульев. Он отгонял пчел рукой и извлекал соты. Хранили мед в больших запечатанных каменных сосудах.[200]

IV. Кухня

Кухонная утварь была довольно примитивной. Главенствующее место в ней занимали переносные глиняные печи цилиндрической формы, высотой около метра, с дверцей в нижней части для подачи воздуха и выгребания золы, с решеткой или прутьями внутри, на которые клали топливо. Разумеется, у них был дымоход, но художники не изобразили ни одной печи с трубой. Сверху ставили котел с двумя ручками, различной величины и диаметра, иногда даже большего, чем сама печь. В случае нужды повар мог обойтись и без нее. Он просто ставил котел на три камня, а под ним разводил костер из дров и углей. Кроме того, существовали металлические мангалы в виде невысокого сундучка без дна. Горючее укладывали в них на плиту с отверстиями. Я нашел в гробнице Псусеннеса один такой маленький «мангал» времен Рамсеса II. Тяга в них, разумеется, была отвратительной, и повару приходилось все время раздувать огонь веером.[201]