Русская нация в ХХ веке (русское, советское, российское в этнополитической истории России) - Александр Иванович Вдовин

надо преодолеть различия в уровнях экономики, в социальной сфере субъектов РФ, «а уже потом думать об их укрупнении», – таков, например, взгляд председателя парламента Ингушетии на эту проблему[2006].

Глубоко укоренившаяся в практике федеральных отношений традиция давать национальным образованиям особые привилегии в сравнении с другими субъектами федерации вызывает растущее недовольство «русских» областей и краев. Несмотря на это, нерусские национальные элиты пытаются как бы увековечить свои привилегии, «и если растут права областей, то лидеры республик стремятся повысить свои права еще сильнее»[2007]. В частности, они выступали против объединения российских регионов в ассоциации социально-экономического взаимодействия («Северо-Запад», «Центральная Россия», «Черноземье», «Северный Кавказ», «Большая Волга», «Большой Урал», «Сибирское соглашение», «Дальний Восток и Забайкалье»)[2008] и включения их глав в президиум правительства России. «Большинство субъектов-республик… против укрупнения, поскольку осуществление этой идеи создает де-факто новые республики, уже не на этнотерриториальной основе»[2009]. Похоже, эгоизмом национальных элит блокируется та самая брешь, через которую лежит дорога к реальному федерализму.

Ныне идеология национальной политики существенно разнится с идеологией советских времен: отброшен тезис о слиянии наций, дезавуированы концепции о «старшем брате» и «новой исторической общности», нет речи о нации, обязанной «выравнивать уровни». Поэтому правомерной становится постановка вопроса о том, что субъекты федерации должны существовать, если это отвечает интересам народов. Однако они должны функционировать в этнических границах и соразмерять свои расходы с собственными экономическими успехами. Необходимо менять основы сложившейся в годы советской власти национальной политики, которая не только позволяла наднациональному Центру «покупать лояльность национальных элит за счет постоянного “подкармливания” национальных регионов путем перераспределения национального дохода из русских территорий»[2010], но и создавала реальную возможность местным националистам заполучить совокупное большинство должностей в органах государственной власти и «командовать русскими, принимать такие решения, которые бы позволяли перераспределять значительную часть общефедерального бюджета в свою пользу»[2011]. Это значит, что совершенствование федерализма в России не может не предусматривать решение русского национального вопроса, освобождение от своеобразной русофобии, перенятой от революционных годов.

Этнический федерализм – неустойчивое государство

Ныне, когда сняты запреты на критику большевистской теории национального вопроса, все отчетливее выявляется ее эклектичность. В сущности, в теории были объединены деструктивные и несовместимые национал-нигилистские и национал-сепаратистские положения. Национальные движения рассматривались исключительно как союзник на пути к мировой революции. Поддерживалось все, что максимально дестабилизировало буржуазные режимы с целью установления пролетарской диктатуры. Наиболее соответствующим этой цели считался лозунг о праве наций на самоопределение вплоть до отделения. Программа решения национального вопроса на основе культурно-национальной автономии, не предполагающая перекройку государственных границ многонациональных государств, была отвергнута как нереволюционная и «националистическая»[2012].

С такими же целями с 1918 году был официально принят на вооружение федерализм как принцип государственного устройства и как способ разрешения национального вопроса в России и мировом масштабе. Принят он был сначала из сугубо тактических соображений для расшатывания буржуазных государств и вовсе не предполагал действительной федерализации. В дальнейшем временная мера превратилась в постоянную, а затем стала рассматриваться как едва ли не единственно возможная. Распад Союза ССР произошел при попытке наполнить федеративное устройство «реальным политическим и экономическим содержанием»[2013]. М. С. Горбачев утверждал в своем выступлении на I съезде народных депутатов РСФСР 23 мая 1990 года, что мы «не жили в Федерации… Мы должны еще пожить в ней, чтобы окончательно сделать выводы», призывал «возродить идею Ленина о союзе суверенных государств»[2014]. Б. Н. Ельцин начинал свое восхождение к президентской власти тоже с обещаний в ленинском духе, – «дать самостоятельность всем автономиям»[2015], заключить «конфедеративный договор внутри всей России», закрепить за субъектами такую долю самостоятельности, которую они могли бы «переварить»[2016]. Отвлекаясь от физиологии, он говорил: «Автономные республики, в частности, Татария, Башкирия, должны стать суверенными и получить статус союзных республик»[2017].

Призывы Ельцина пришлись по душе немалому числу теоретиков и практиков политического процесса, развивавших мысли о том, что «Россия может состояться… только как конфедеративный союз земель и народов», «конфедеративное устройство – это высшая цель и наиболее удачная форма федерации», и она «жизненно необходима как в целом для России, так и для всех ее субъектов»[2018]. В унисон с российскими конфедералистами выступали зарубежные «доброхоты» россиян, в частности, известный Збигнев Бжезинский. «Шансы России на будущее развитие улучшились бы, – внушал он по радио “Свободная Европа” 15 сентября 1998 года, – если бы Россия как федерация состояла из трех основных частей: Европейской России, Центральной России и Дальневосточной России. При такой конфедеративной организации отдельные регионы могли бы гораздо лучше развивать региональные торговые связи с окружающими торговыми зонами, нежели при сопутствующей системе»[2019].

Устояв против конфедеративного искуса, творцы новой России склонились все-таки к убеждению, что наиболее рациональная концепция устройства государства заключена в федерализме[2020]. Основным законом страны, спешно принятым в своеобразных условиях отрезвления от не в меру употребленного суверенитета разными властными структурами после октябрьского (1993) вооруженного противостояния парламента и президента, было установлено: «Россия есть демократическое федеративное государство с республиканской формой правления»[2021]. В июне 2000 года Конституционный суд России внес существенное уточнение в представления о российской государственности. Положения конституций ряда республик в составе Российской Федерации об их суверенитете были признаны не соответствующими Конституции РФ[2022].

Однако это вовсе не значит, что к настоящему времени в России утвердился федерализм, соответствующий общемировым тенденциям и вполне жизнеспособный в российских условиях. По оценкам специалистов, здесь «до конца XX в. не только не сформировались подлинно федеративные структуры, но даже не возникли их реальные проекты»[2023]. В стране наблюдаются лишь отдельные проявления принципов федерализма (в основном в сфере нормотворчества), однако «отсутствует скоординированная политика, направленная на формирование основ реальной федерации»[2024]. Е. С. Строев (председатель Совета Федерации Федерального собрания РФ в 1996–2001 гг.) полагал, что Россия имеет «очень рыхлое государственное устройство», федеративное государство подменено договорным, в котором «одному субъекту России дается столько полномочий, сколько он проглотит, а другим – фактически ничего»[2025]. Неспособность федерации реализовать свою компетенцию чревата обособлением регионов в удельные княжества, превращением ее в конфедерацию или, как прогнозировал Г. А. Явлинский (руководитель партии «Яблоко» с 1995 г.), во фрагментированную систему авторитарных режимов и компрадорских образований[2026]. В. В. Путин, представляя в июле 2000 года очередное ежегодное Послание Президента Федеральному Собранию, был вынужден признать, что вместо полноценной федерации «у нас еще есть, у нас создано децентрализованное государство»[2027].

Обращение к литературе, содержащей критический анализ отечественного федерализма, обнаруживает такие его характеристики: средоточие парадоксов, противоречий и предрассудков, дефективный