Самые странные в мире. Как люди Запада обрели психологическое своеобразие и чрезвычайно преуспели - Джозеф Хенрик
Самые странные в мире. Как люди Запада обрели психологическое своеобразие и чрезвычайно преуспели читать книгу онлайн
В отличие от большинства населения Земли в прошлом и настоящем, жителей стран Запада отличают высокий индивидуализм, аналитическое мышление и доверие к незнакомцам. Они сосредоточены на себе — на своих личных качествах, достижениях и устремлениях, — а не на взаимоотношениях с другими людьми и устойчивых социальных ролях. Как они стали настолько странными по своей психологии? Какую роль их психологические особенности сыграли в появлении протестантизма, запуске Промышленной революции и случившейся за несколько последних веков всемирной экспансии Европы?
В будущем мы будем думать, чувствовать, воспринимать и выносить моральные суждения не так, как сейчас, и нам будет очень трудно понять менталитет тех, кто жил на заре третьего тысячелетия.
Чтобы ответить на эти и другие вопросы, гарвардский профессор Джозеф Хенрик задействует в книге «Самые странные в мире» последние данные из области антропологии, психологии, экономики и биологии. Он прослеживает культурную эволюцию родства, брака, религии и государства, демонстрируя глубокое взаимовлияние этих институтов и психики человека.
Сосредоточившись на столетиях сразу после падения Рима, Хенрик показывает, что фундаментальные институты родства и брака приобрели на Западе поразительное своеобразие в результате почти случайно сформулированных решений ранней Церкви. Именно эти изменения привели к появлению особой психологии людей Запада, которая впоследствии начала эволюционировать совместно с безличными рынками, профессиональной специализацией и свободной конкуренцией, заложив тем самым основы современного мира.
Адаптация к индивидуалистическому социальному миру означает совершенствование личных качеств, которые равноценны в широком спектре контекстов и отношений. Напротив, процветание в мире регулируемых отношений означает ориентирование в самых разных типах отношений, которые требуют совершенно разных подходов и поведенческих стратегий.
726
Hibbs and Olsson, 2004; Olsson and Paik, 2016; Putterman, Bockstette, and Chanda, 2001; Putterman and Weil, 2010.
727
Baker, 1979; Greif and Tabellini, 2015; Henrich et al., 2012; Wha-Sook, 1995.
728
Bentzen, Kaarsen, and Wingender, 2016; Buggle, 2017; Chanda and Putterman, 2007; Galor and Özak, 2016; Hamilton and Sanders, 1992; Putterman and Weil, 2010; Sowell, 1998. Приведенная мною версия о становлении психологии людей Запада и европейских обществ во II тыс. в целом соответствует взглядам социологов, начиная с великого Макса Вебера и заканчивая моими замечательными коллегами Дароном Аджемоглу и Джеймсом Робинсоном, которые написали книгу «Почему одни страны богатые, а другие бедные» (Why Nations Fail: The Origins of Power, Prosperity, and Poverty). Как и Вебер, я отвожу центральную роль религии и особому характеру европейских городов, а также признаю, что культура и институты могут формировать фундаментальные аспекты психологии. В некотором смысле я обновляю теорию Вебера в свете современного понимания культурной и генетической эволюции, а также новых исторических, психологических и экономических данных. Аджемоглу и Робинсон, с другой стороны, отстаивают центральную роль «политических институтов» в создании процветающих государств в современном мире. Под «институтами» они понимают некую комбинацию формальных организаций и законов (конституционное ограничение полномочий исполнительной власти), а также «неформальных институтов», которые представляют собой социальные нормы, ожидания и связанные с ними практики, определяющие функционирование формальных институтов на местах. Их «институты» являются комбинацией того, что я называю «формальными институтами» и «культурой» (социальные нормы и т. д). Как вы видели на протяжении всей этой книги, я считаю, что важны как формальные, так и неформальные политические институты. Однако я также утверждаю, что нам необходимо изучить, как эти политико-экономические институты «высшего порядка» взаимодействуют с «низовыми» институтами, такими как родство, брак, религия, и с культурной психологией людей. Только рассмотрев самые фундаментальные институты, мы сможем объяснить, почему «плюралистические» политические институты, которым Дарон и Джеймс придают такое большое значение, впервые возникли именно в Западной Европе. Подход Дарона и Джеймса, а также многих других экономистов отвергает идею, что психология развивается в рамках культуры и что существуют и сохраняются заметные психологические различия. Основываясь на моем девятилетнем опыте работы профессором экономики, я подозреваю, что это происходит потому, что такие различия плохо вписываются в теоретические рамки или мировоззрение их дисциплинарной традиции — то есть в культуру и неформальные институциональные правила экономики (Acemoglu, Johnson, and Robinson, 2002; Acemoglu and Robinson, 2012; Weber, 1958a, 1958b, 1978). Спасибо Дэну Смейлу за то, что он побудил меня более внимательно изучить воззрения Вебера.
729
Korotayev, 2000, 2004; Schulz, 2019.
730
Baumard, 2018; Hruschka et al., 2014; Hruschka and Henrich, 2013b; Mullainathan and Shafir, 2013.
731
Goody, 1983; Greif, 2006; Greif and Tabellini, 2010; MacFarlane, 1978; Mitterauer and Chapple, 2010; Mitterauer and Sieder, 1982; Serafinelli and Tabellini, 2017.
732
Некоторые исследователи утверждают, что психологическое разнообразие во многом может быть объяснено различиями в стратегиях «медленного» и «быстрого» индивидуального существования (Baumard, 2018), часто активируемыми той средой, в которой дети пребывали в раннем возрасте. Это интересная версия, и она может быть отчасти верной, однако насчет нее имеются серьезные сомнения — как теоретические (Baldini, 2015; Barbaro et al., 2016), так и эмпирические (Purzycki, Ross et al., 2017).
733
Doepke and Zilibotti, 2008; Jacob, 2013.
734
Ensminger and Henrich, 2014; Henrich, Ensminger et al., 2010; Henrich et al., 2004; Lang et al., 2019.
735
Henrich, 2016.
736
Clark, 2007a; Wade, 2014.
737
Durham, 1991; Henrich, 2016.
738
Beauchamp, 2016; Flynn, 2007; Kong et al., 2017; Nisbett, 2009; Okbay et al., 2016. Численные оценки взяты у Бошампа.
739
Dincecco and Onorato, 2018; Ogilvie, 2019; Winter, 2013. Конечно, можно утверждать, что в какой-то момент сельская местность оказалась под влиянием обезличенных рынков, добровольных объединений и новых законов, которые могли создать давление генетического отбора в пользу психологии людей Запада и на этой территории, не страдающей от эффекта города-кладбища. Разумеется, это возможно, но значимость такого предположения снижают три фактора: (1) в рамках нашего повествования этот процесс стал бы важным только спустя столетия, (2) города-кладбища все еще манили бы тех крестьян, которые в наибольшей степени приобрели психологию людей Запада и (3) чем больше сельские сети социальных связей становились бы похожими на городские, тем больше эти районы были бы подвержены инфекционным заболеваниям — те же связи, которые способствуют инновациям и торговле между незнакомцами, открывают дорогу для распространения патогенов.
740
Dincecco and Onorato, 2018; Winter, 2013.
741
Gershman, 2015; Nunn and De La Sierra, 2017. Призраки: www.economist.com/graphic-detail/2018/10/31/pagan-beliefs-persist-in-the-new-world. Эльфы: www.theatlantic.com/international/archive/2013/10/why-so-many-icelanders-still-believe-in-invisible-elves/280783.
