Цезарь и Христос - Уильям Джеймс Дюрант

ambitus — подкуп, crimen repetundarum — вымогательство или взяточничество на государственном посту, peculatus — растрата государственных денег, наконец, corruptio judicis — подкуп судьи или члена судейской коллегии; на основании этого далеко не полного списка можно заключить, что у коррупции древняя родословная и, возможно, неплохое будущее. К преступлениям против личности относились iniuria — оскорбление действием, falsum — обман, stuprum — непристойность, caedes — убийство. Цицерон упоминает направленный против гомосексуализма закон Скантиния (lex Scantinia){1066}; Август карал это преступление штрафами, Марциал эпиграммами, Домициан смертной казнью. Оскорбление действием не наказывалось более по принципу «око за око», который донесен до нас законами Двенадцати Таблиц, но искупалось денежной пеней. Самоубийство не являлось преступлением; наоборот, до Домициана оно в известном смысле даже вознаграждалось; приговоренный к смерти, как правило, мог посредством самоубийства обеспечить непреложность своего завещания и беспрепятственную передачу своего имущества наследникам. Право предоставляло гражданину свободу последнего выбора.

IV. ИМУЩЕСТВЕННОЕ ПРАВО

Проблемы собственности, имущественных обязательств, обмена, контрактов и долга составляли самую обширную часть римского права. Материальное обладание было средоточием римской цивилизации, а рост богатства и расширение торговли требовали создания куда более разветвленного законодательства, чем скромный кодекс децемвиров.

Право собственности (dominium) основывалось на наследовании или приобретении. Поскольку отец являлся собственником в качестве опекуна семейного имущества, его дети и внуки были только потенциальными собственниками — sui heredes, согласно несколько режущей слух юридической формуле — «наследниками собственного имущества»{1067}. Если отец умирал, не оставив завещания, они автоматически становились владельцами семейного достояния, а старший среди сыновей наследовал dominium. Составление действенных завещаний было обставлено сотнями юридических тонкостей и требовало тогда (как, впрочем, и сейчас) использования звучной и напыщенной тавтологии. Каждый завещатель был обязан оставить определенную часть свого состояния детям, еще одну часть — жене, которая родила ему троих детей, а в отдельных случаях — братьям, сестрам и ближайшим старшим родственникам. Ни один из наследников не мог вступить в обладание имуществом, не взяв на себя все долги и другие юридические обязательства покойного. Нередко римлянин обнаруживал, что его осчастливили наследством, способным принести одни убытки, — damnosa hereditas. Если владелец имущества умирал бездетным и не составив завещания, его состояние и долги автоматически переходили к ближайшему родственнику по мужской линии. В эпоху поздней Империи эта мужская уловка утратила свою силу, и при Юстиниане родственники с мужской или женской стороны обладали равными правами наследования. Старинный закон, который был принят по настоянию Катона (169 г.), запрещал любому римлянину, владевшему состоянием более ста тысяч сестерциев (15 000 долларов), отказывать какую бы то ни было его часть женщинам. Этот Вокониев закон по-прежнему входил в сборники статутов во времена Гая, однако любовь научилась обходить его требования. Завещатель оставлял правомочному наследнику известную сумму в долг (fideicommissum), связав его торжественной клятвой до истечения определенного срока передать это имущество заранее названной женщине. Через этот и множество других каналов немалая часть римского богатства перешла в руки женщин. Дары являлись еще одной лазейкой в сите законов о наследовании; однако дары, сделанные в преддверии смерти, могли быть опротестованы, а во времена Юстиниана они стали подпадать под действие тех же законов, которые причиняли столько неудобств завещателям.

Приобретение могло являться результатом передачи имущества на основании итогов судебного процесса. Передача имущества (mancipatio, букв. — «взятие в руки») представляла собой разрешенное законом дарение или куплю в присутствии свидетелей, причем заключающие сделку стороны касались весов медным бруском в знак совершения купли. Если обмен не сопровождался этим древним ритуалом, он не мог рассчитывать на санкцию или защиту закона. Опосредованное или потенциальное обладание имуществом было известно под названием possessio — «право владения или пользования имуществом»; так, например, арендаторы государственной земли назывались possessores — «сквоттерами», «сидельцами» — но не хозяевами (domini), однако possessio могло превращаться в dominium по праву давности (usucapio — «владение на основании использования»), а после двух лет не оспоренного никем обладания уже не подлежало отчуждению. Вероятно, это снисходительное отношение к «использованию» как источнику права собственности обязано своим появлением патрициям, которые таким образом становились владельцами общественной земли{1068}. На основании все того же права ususapio женщина, жившая год подряд под одной крышей с мужчиной и не воспользовавшаяся правом «трех ночей», становилась его собственностью (in manu).

Обязательством являлось любое юридически оформленное требование совершить определенное действие. Его источником мог являться проступок или контракт. Проступок или правонарушение, или не оговоренный заранее ущерб личности или имуществу человека во многих случаях наказывались обязательством заплатить определенную сумму в качестве компенсации. Контракт представлял собой соглашение, которое приобретало принудительную силу на основании решения суда. Контракт можно было и не фиксировать письменно — вплоть до второго века новой эры устное соглашение, заключенное в присутствии свидетелей и сопровождаемое словом spondeo — «обещаю», — считалось более священным, чем любой письменный договор. Множество свидетелей и торжественная церемония, которые были некогда необходимым условием заключения полноценного контракта, стали теперь ненужными; делопроизводство было ускорено благодаря законодательному признанию любого ясно сформулированного соглашения, которое представляло собой, как правило, сделку, зафиксированную в счетных книгах (tabulae) договаривающихся сторон. Однако закон стремился надежно охранить сделки от злоупотреблений: он предупреждал продавца грозным призывом caveat venditor, а покупателя — caveat emptor, дабы напомнить им о мириаде способов смошенничать, которые так прочно укоренены в жизни цивилизованных обществ. Любой продавец рабов или скота был обязан согласно закону открыто демонстрировать физические недостатки своего товара покупателям и нес за них ответственность, несмотря на все его заверения в том, что он ничего не знал{1069}.

Долг возникал в результате получения займа, ссуды по закладной, залога или кредита. Потребительский займ обычно страховался за счет взятия в залог движимого или недвижимого имущества должника. Неспособность должника расплатиться приводила к тому, что его имущество становилось собственностью кредитора по закладной. В раннереспубликанском праве, как мы уже видели, неплатежеспособность могла привести к тому, что несостоятельный должник становился лицом, зависимым от заимодавца[84]. Закон Петелия (lex Poetelia) (326 г. до н. э.) видоизменил это правило, разрешив должнику отработать взятую взаймы сумму, сохраняя при этом личную свободу. После Цезаря заложенное имущество несостоятельных должников продавалось с торгов для удовлетворения претензий его кредиторов, однако при этом его личные права не терпели никакого ущерба. Впрочем, случаи закабаления должников отмечались еще во времена Юстициана. Коммерческая неплатежеспособность наказывалась довольно мягким законом о банкротстве, согласно которому для покрытия долгов продавалось имущество банкрота, который впоследствии мог по собственному усмотрению распоряжаться своими позднейшими приобретениями.

Главными преступлениями против собственности являлись порча,