Течет река Мойка. Продолжение путешествия… От Невского проспекта до Калинкина моста - Георгий Иванович Зуев

Ознакомительный фрагмент

В доме предпринимателя Таля на набережной реки Мойки, 58, располагался официальный штат сотрудников Третьего отделения, в подчинении которого находились жандармы, полиция, а позже и Отдельный корпус жандармов. Подбор официального штата служащих Третьего отделения проводился с особой тщательностью и ответственностью. Штатные чины работали в условиях жесткой личной дисциплины и персональной ответственности. Они обязывались докладывать руководству Третьего отделения о всех происшествиях, случившихся лично с ними или с их коллегами по работе. Под их началом находились многочисленные тайные агенты, провокаторы и завербованные внештатные сотрудники из различных социальных и профессиональных категорий населения, выискивающие везде крамолу. От них также требовалась жесткая дисциплина и активность. За огрехи в работе, не взирая на звания и общественное положение, каждому доставалось суровое порицание и весомое предупреждение о наказании. Даже такой активный агент Третьего отделения, как Фаддей Булгарин, – журналист и писатель, издававший газету «Северная пчела» и журнал «Сын Отечества», регулярно писавший доносы на русских литераторов, в страхе выслушал гневный и нелицеприятный «разнос» шефа жандармов А.Х. Бенкендорфа после публикаций в своей газете «Северная пчела» очерка «О непостоянной и нездоровой погоде петербургского климата». Глава Третьего отделения учинил перепуганному издателю выговор: «Ты о чем там нахрюкал, свинья! Климат императорской резиденции бранишь! По-твоему, погода в столице непостоянная и несколько вредная… Смотри!»

Особой заботой шефа жандармов А.Х. Бенкендорфа, а после его смерти в 1844 г. – его преемников графа А.Ф. Орлова и генерала Л.В. Дубельта, были российские писатели, критики и журналисты. После утверждения императором Николаем Павловичем в 1826 г. нового цензурного устава цензура подпала под жесткий и весьма бдительный контроль Третьего отделения, а сами цензоры автоматически превращались в осведомителей жандармерии.

Сотрудники Бенкендорфа действовали весьма профессионально, тонко вербуя в число своих агентов и осведомителей видных литераторов, известных владельцев популярных печатных изданий.

Теперь каждодневная жизнь великих русских писателей зависела от Третьего отделения. А.С. Пушкина постоянно приглашали в эту «центральную шпионскую организацию» для объяснений, выслушивания выговоров, «отеческих» внушений и наставлений. Бенкендорф своей рукой наносил резолюции на личных письмах великого русского поэта: «К сведению», «К делу», «Это позволено», «Разрешается» и т. д. и т. п.

Неотвязный взгляд «всевидящего ока» незримо сопровождал творчество знаменитых писателей России. Пушкинист Б.Л. Модзалевский писал, что «отныне Бенкендорф стоял возле Пушкина, бдительно следя за каждым его словом и движением, держа его в своих мягких, но цепких руках».

Александр Христофорович Бенкендорф

Начальник Третьего отделения граф А.Х. Бенкендорф приезжал на набережную реки Мойки в арендуемый у Христофора Таля дом обычно рано утром, с Малой Морской улицы, где имел собственный дом. По воспоминаниям современников, на столе в его кабинете всегда лежали в строгом порядке толстые папки с тайными сообщениями, доносами, вскрытыми письмами, похищенными документами.

По свидетельству барона Корфа, шеф жандармов, предназначенный «отечески» опекать русское общество, «имел самое поверхностное образование, ничему не учился, ничего не читал и даже никакой грамоты не знал порядочно, но зато он был верный и преданный слуга царю. И Николай I любил его. Во время его болезни в 1837 г. император проводил у его постели целые часы и плакал над ним, как над другом и братом».

Портрет Николая I нельзя нарисовать с достаточной убедительностью, если не поставить рядом с ним его спутника и любимца. Этот, даже по словам сочувствующего ему Греча, «бестолковый царедворец <… > добрый, но пустой», пользовался всеми прерогативами верховного жандарма. «Наружность шефа жандармов, – писал Герцен, – не имела в себе ничего доброго; вид его был довольно общий, соответствующий остзейским дворянам и вообще немецкой аристократии. Лицо его было измято, устало, он имел обманчиво-добрый взгляд, который часто принадлежит людям уклончивым и апатичным. Может, Бенкендорф и не сделал всего зла, которое мог сделать, будучи начальником этой страшной полиции, стоящей вне закона и над законом, имевшей право мешаться во все, – я готов этому верить, особенно вспоминая пресное выражение его лица…»

Будучи сластолюбцем и ловеласом, этот друг императора всегда был занят мечтаниями или воспоминаниями об альковных приключениях и не в состоянии был сосредотачивать свое внимание на каком-нибудь деле. Но петербургские обыватели были невзыскательны. Являться к Бенкендорфу на прием было совершенно бесполезно. «Он слушал ласково просителя, ничего не понимая… <…> но публика была очень довольна его ласковостью, терпением и утешительным словом». В своих записях Бенкендорф тоже очень хвалит себя и нисколько не сомневается, что он стоит «на славном посту, охраняя нравственность».

Интересной исторической личностью являлся и начальник штаба Корпуса жандармов Леонтий Васильевич Дубельт – человек с биографией, схожей с жизнеописаниями многих членов Тайных обществ. Боевой офицер и героический участник Отечественной войны 1812 г., раненный в сражении на Бородинском поле. Член масонского общества с репутацией отъявленного вольнодумца, адъютант знаменитых генералов Отечественной войны: от инфантерии – Д.С. Дохтурова – командира корпуса при Бородине, и от кавалерии – Н.Н. Раевского – командира корпуса, геройски сражавшегося под Смоленском и Бородином.

Начав службу в армии в возрасте 15 лет в чине прапорщика, в 20 лет он уже подполковник. Примкнув к южным декабристам, дружил с Михаилом Орловым и Сергеем Волконским, являлся членом сразу трех масонских лож. После событий 14 декабря 1825 г. он подпадает под следствие вместе с декабристами, однако обвинений, выдвинутых против него, оказалось недостаточно, его реабилитировали, но отправили в отставку. Бездеятельное существование отставного полковника оказалось для Дубельта невыносимым. Он приезжает в Петербург, чтобы найти применение своим силам и неуемной энергии.

Через приятеля Львова Леонтий Васильевич получает предложение от графа Бенкендорфа перейти на службу с тем же полковничьим чином в Третье отделение. Вербовка шефом жандармов в штат своей службы недавнего свободолюбца была рассчитанным и верным приемом Бенкендорфа – вовлечение в штат полицейского аппарата лица благородного сословия из офицеров-вольнодумцев. В сотрудники Третьего отделения Бенкендорф приглашал даже А.С. Пушкина, предлагая ему сотрудничество при обращении поэта за разрешением ехать в армию. При этом шеф жандармов поставил поэту условие отправиться в действующую армию чиновником канцелярии Третьего отделения. Александру Сергеевичу после этого оставалось лишь поблагодарить графа за столь высокую честь и отказаться от подобной милости.

Но подозреваемый в причастности к декабрьскому восстанию полковник Дубельт принял предложение Бенкендорфа и без особых душевных терзаний сменил армейский мундир на жандармский и за короткий срок сделал головокружительную карьеру.

В 1835 г. Леонтий Васильевич назначается начальником штаба Корпуса жандармов и заместителем шефа жандармов А.Х. Бенкендорфа, а через четыре года, в 1839 г., сам возглавляет Третье отделение Его Императорского Величества Канцелярии и становится доверенным лицом Николая I.

Должность главы политического