Евгений Ясин - Приживется ли демократия в России

Ознакомительный фрагмент

Слабость государства проявляется: 1) в неспособности собирать налоги и, как следствие, перманентном финансовом кризисе; 2) в постоянных колебаниях проводимого курса, вынуждаемых давлением различных социально-политических сил и стремлением власти реагировать на это давление, маневрировать в целях самосохранения; 3) в наличии множества центров власти – двоевластии, сепаратизме или самовластии регионов; 4) в отсутствии общепризнанных правил игры. Стихийность делает невозможной демократию в описанном выше смысле: никто не знает, как будут действовать его оппоненты, каждый старается выиграть любой ценой, не стесняясь в средствах и не рассчитывая на сдержанность других. Известны слова Робеспьера: «Революция – это война между свободой и ее врагами; конституция – это режим уже достигнутой победы… Закон, таким образом, – это результат революции, а не та норма, с которой считаются во время революции. Революционное правление опирается в своих действиях на священнейший закон общественного спасения и на самое бесспорное из всех оснований – необходимость» (читай – революционную целесообразность) (Там же, 396).

Относительно того, имели ли мы дело в данном случае с революционными процессами или же другим типом смены власти, высказываются разные суждения. Например, Л. Шевцова считает, что следует говорить лишь о «системно ограниченной революционности», поскольку власть тогда осталась в рамках «традиционно русской парадигмы моносубъектности» (Шевцова 2002: 126—127), т. е. основанной на все той же общей вере в необходимость одного всевластного лидера.

Т. Заславская убеждена в ином: «Мой общий вывод заключается в том, что новой социальной революции в России не было.

В действительности имела место эволюция, в основе которой лежало, однако, не постепенное и последовательное развитие, а цепочка сменявших друг друга кризисов. Исходный подъем демократических движений, соединившихся с национально-освободительными, завершился распадом СССР. Радикальные либерально-демократические реформы фактически вылились в ограбление общества горсткой в общем случайных людей. Начавшаяся затем спонтанная трансформация в условиях отсутствия у правящей элиты стратегии и политической воли имела следствием… крайнее ослабление государства и тотальную криминализацию общества» (Заславская 2002: 189).

Получается, что если бы не было распада СССР – и/или «ограбления общества случайными людьми» – и/или у правящей элиты была бы стратегия и политическая воля – и/или не существовало бы ослабления государства и тотальной криминализации, то тогда мы могли бы говорить о социальной революции? Добавим условие Л. Шевцовой: и/или установился бы нормальный демократический режим с разделением властей и политической конкуренцией. Короче говоря, если бы политические перемены происходили красиво и «интеллигентно», тогда это была бы революция?

Возникает вопрос: а где в мире вы видели революции подобного рода: без ослабления государства, без криминализации, без нуворишей, с продуманным планом действий, с быстро развивавшейся демократией? По-моему, все перечисленные социальные «гадости» как раз и есть настоящие признаки революции. Нормальная же демократия появляется только в том случае, если в обществе устанавливается равновесие сил, на основе которого становится возможным социальный консенсус. Равновесие сил – не признак революции, но итог развития, где революция составляет эпизод, или ряд эпизодов, или даже исходный пункт для нахождения точки равновесия новых сил.

Я бы добавил к названным двум признакам революции – стихийность и слабость государства – еще один: решение качественных проблем развития страны. Л. Шевцова говорит о смене правил игры: в случае Английской и Французской революций – о преодолении феодализма; русской начала ХХ века – о решении крестьянского вопроса, вопроса о земле; революционных событий 1989—1993 годов – об избавлении от тоталитаризма, переходе к рыночной экономике, распаде империи и возникновении национального государства.

Стихийность и слабость государства в период революции делают возможной лишь протодемократию, имеющую в глазах современников ту прелесть, что граждане какое-то время пользуются бóльшими свободами, чем даже при зрелой демократии. Однако подобное положение долго сохраняться не может: вместе с революцией умирает и протодемократия.

Для революции характерны волны радикализации и стабилизации. На первом этапе главную роль играют умеренные лидеры, их сменяют радикалы, а затем наступает этап стабилизации, когда радикалы оттесняются от власти и ее захватывают силы порядка. Так было во время Английской и Французской революций, в Смутное время, в 1905 и в 1917 годах в России. Всякий раз эти волны отражают смену общественных настроений.

Стоит отметить, что и в 1989—1993 годах в России наблюдались подобные явления. Массовые движения захватывали главным образом Москву, Петербург и некоторые другие крупные города, тогда как страна в целом вряд ли понимала, что происходит, а распространенные в бóльшей ее части социальные институты и стереотипы поведения практически не менялись. Именно в этом кроется объяснение последующей консервативной реакции, особенно если учесть, что революция проходила мирно, случаи насилия, по счастью, были лишь случаями. Тогда о революции никто не говорил. Напротив, считалось, что еще одной революции страна не перенесет.

И тем не менее это была революция.

5. 2. Реформы или демократия

Рыночные реформы

Страны, где на смену плановой экономике пришла экономика рыночная и произошел переход от социализма советского типа к капитализму, столкнулись с необходимостью решать одновременно две задачи: проводить рыночные реформы в экономике и строить демократическое государство. Мы видели выше, что рыночная экономика и демократия органически взаимосвязаны, нуждаются друг в друге. Вместе с тем в момент зарождения демократии на руинах тоталитарной системы более ощутимы не взаимообусловленность, а как раз противоречия между экономическими и политическими процессами. Любая демократия учитывает мнение избирателей, а рыночные реформы – вещь чрезвычайно болезненная, неизбежно ведущая к социальному кризису, падению производства и уровня жизни. Убедить людей в том, что тяжелый кризис и ломка социальной структуры необходимы ради светлого будущего, невозможно. Наверняка возникнет вполне справедливое недовольство. Если в пореформенное время провести референдум относительно целесообразности экономических изменений, то подавляющее большинство избирателей выскажется против реформаторов. Это факт, подтвержденный опытом многих странах, переживших переходный период реформ.

Напомню хронологию рыночных реформ в России.

Горбачевский этап

1987 год: июньский Пленум ЦК КПСС принимает решение о «радикальной реформе» управления экономикой. В июле по докладу Николая Рыжкова Верховный Совет СССР принимает базовый для реформы Закон о государственном предприятии (объединении). Самостоятельность предприятий растет, однако немногим выше, чем в косыгинскую реформу 1965 года. Эффект отрицательный.

1988 год: принимается Закон о кооперации, который становится первым реальным шагом реформ, возродившим частное предпринимательство. Уже через год кооперация, разрушающая государственный сектор, вызывает контрнаступление реакции. Позднее принимаются законы об аренде, включая аренду с выкупом, которые знаменуют начало номенклатурной приватизации.

Август–сентябрь 1990 года: программа перехода к рыночной экономике («500 дней»), разработанная рабочей группой Горбачева–Ельцина, отвергается Верховным Советом СССР по настоянию будущих членов ГКЧП.

Ельцинский этап

1991 год: путч ГКЧП, распад СССР. В октябре Ельцин получает чрезвычайные полномочия. 6 ноября – указ о формировании нового правительства во главе с Ельциным, в котором пост вице-премьера, ответственного за реформу, получает Е. Гайдар.

1992 год: со 2 января – либерализация цен. Открытие экономики, отмена монополии внешней торговли. Летом вводится свободный курс рубля. Принимается программа массовой приватизации.

1992 – лето 1994 года: реализация программы массовой приватизации. Около двух третей активов государственного сектора в производственной сфере переходит в негосударственную собственность.

1994—1995 годы: с третьей попытки достигается финансовая стабилизация. Прекращается (осень 1994 года) эмиссионное финансирование бюджетного дефицита. В 1995 году федеральный бюджет исполняется почти на 100%, дефицит покрывается в основном из неинфляционных источников, включая займы (ГКО) и доходы от приватизации (кредиты под залоговые аукционы составили 1 млрд. долларов). Инфляция снижается с 930% в 1993 году до 131% в 1995-м и до 11% в 1997-м. Резкое ужесточение бюджетных ограничений для предприятий.