Когда падали стены… Переустройство мира после 1989 года - Кристина Шпор

этих телевизионных президентских дебатов Буш добавил еще один момент, который, как он знал, найдет отклик у его внутренней аудитории: «Я кое-что пообещал, потому что кое-чему научился во Вьетнаме. Я не собираюсь вводить войска США, пока не узнаю, в чем заключается миссия, пока военные не скажут мне, что она может быть выполнена, и пока я не узнаю, как они могут оттуда выйти»[1612].

Буш шел по тонкой грани. В отличие от Маргарет Татвейлер, он был готов сказать – даже за месяц до выборов: «Мы единственная оставшаяся сверхдержава, и мы должны быть таковыми. И мы несем определенную непропорциональную ответственность». В том же духе, стремясь заверить премьер-министра Венгрии Йожефа Анталла в стабильности Восточной Европы после вывода Советской армии и потенциального расползания югославского кризиса, Буш тем летом твердо заявил в Хельсинки: «Мы действительно несем ответственность за то, чтобы быть стабилизирующей силой в Европе, также с Россией. В этом отношении на нас возложена уникальная ответственность». В равной степени он спорил с теми, кто выступал за сокращение численности войск: «Я думаю, важно, чтобы Соединенные Штаты оставались в Европе и продолжали гарантировать мир. Мы просто не можем отступить»[1613].

Как ясно показали комментарии президента на дебатах в Сент-Луисе, он по-прежнему безмерно гордился коалицией во время войны в Персидском заливе, считая ее образцом того, как должен поддерживаться новый мировой порядок. Однако это была четкая миссия в национальных стратегических интересах; санкционированная ООН военная операция по восстановлению территориальной целостности и суверенитета одной страны после незаконного вторжения другой. Миссия также была предпринята с полного международного одобрения (включая СССР и КНР) в середине его первого президентского срока. Балканы, напротив, были историческим кошмаром, в котором у США не было ключевых интересов и четкого плана игры. Более того, боснийский кризис разразился одновременно с распадом Советского Союза, когда Буша все глубже затягивала все более проблематичная кампания по переизбранию. Отсюда его упрямство по поводу участия в том, что казалось еще одним Вьетнамом.

В попытке понять переосмысление Бушем глобального порядка и руководящей роли Америки после 1991 г. важен еще один эпизод. Поучительно вкратце сравнить его непоколебимую оппозицию интервенции в Боснии с его решением – после того, как он проиграл президентские выборы – направить военную гуманитарную миссию в Сомали.

Сомали была охвачена гражданской войной за несколько месяцев до фактического свержения генералом Мохаммедом Фаррой Хасаном Айдидом давнего диктатора страны, президента Мохаммеда Сиада Барре, в январе 1991 г. – как раз в то время, когда Америка начала свою кампанию против Саддама, а Советы учинили расправу в Литве. Двенадцать месяцев спустя сомалийское государство распалось на враждующие племенные вотчины, вся государственная власть и нормальная экономическая деятельность рухнули, а страна была опустошена засухой. В условиях анархии вооруженные банды грабили запасы продовольствия, а соперничающие кланы захватывали международную помощь в качестве средства контроля над гражданским населением. Периодические кровопролития в столице Могадишо привели к тому, что к весне 1992 г.

иностранные посольства и международные учреждения, включая ООН, покинули Сомали, бросив ее на произвол судьбы[1614].

Около 300 тыс. сомалийцев умерли от недоедания, и, по оценкам Управления США по оказанию помощи в случае стихийных бедствий, две трети населения Сомали, насчитывающего 6,5 млн человек, столкнулись с «угрозой голода в результате гражданских беспорядков»[1615]. Но международное сообщество предприняло мало действий. Только после того, как Организация африканского единства, Лига арабских государств и Исламская конференция договорились о прекращении огня в Могадишо в феврале 1992 г., Совет Безопасности ООН в соответствии с Резолюцией № 751 согласился направить 50 наблюдателей в страну. Эта символическая операция ЮНОСОМ-I была одобрена 24 апреля[1616]. Тем временем летом в Боснию было направлено 15 тыс. вооруженных миротворцев, что, по словам преемника Переса де Куэльяра на посту Генерального секретаря ООН Бутроса Бутроса-Гали (египтянина), выглядело так, как будто Запад заботился только о «войнах богатых людей», в то время как далекая Африка была предоставлена самой себе. В том же духе высокопоставленный администратор американской помощи отметил: «Число людей, которые погибают в Югославии каждый месяц, равно числу людей, которые умирают в Сомали каждый день. Тем не менее международное сообщество мало обеспокоено и не возмущено». Только в середине лета, когда наблюдатели ООН прибыли в Могадишо, международные СМИ, наконец, подхватили эту историю, и изображения умирающих детей замелькали на экранах телевизоров стран Первого мира и в новостных заголовках. «Нью-Йорк таймс» озаглавила одну из своих передовиц «Ад под названием Сомали»[1617].

Со стороны Конгресса и африканского отдела Госдепартамента усилилось давление на США с требованием развернуть силы для защиты международной помощи, которая в конце концов начала поступать. Но Бюро по делам международных организаций Госдепартамента, возглавляемое Джоном Болтоном, рассматривало Сомали как продовольственную проблему, а не как проблему безопасности, и поэтому выступало против чего-либо большего, чем попытки ООН оказать помощь и достичь примирения. В том же духе, и что являлось гораздо более важным, ситуацию в Сомали охарактеризовал Объединенный комитет начальников штабов, назвав Сомали «бездонной бочкой», – и к такому совету любой президент должен отнестись серьезно, особенно когда ему предстоит год переизбрания[1618].

Конечно, было критически важным, что о гуманитарном кризисе стало известно и самому Бушу, главным образом из-за телеграммы от посла США в Кении Смита Хэмпстоуна-младшего, бывшего журналиста с чувством слова. Датированная 10 июля и озаглавленная «День в аду», она саркастически гласила: «Если вам понравился Бейрут, вы полюбите Могадишо». (В начале 1980-х Бейрут был синонимом анархии.) Хэмпстоун предсказал, что «потребуется пять лет, чтобы поставить Сомали не на ноги, а просто на колени». И в отсутствие фундаментальных изменений в стране вмешательство США только «убережет десятки тысяч сомалийских детей от голодной смерти в 1993 году, которые, впрочем, вероятно, умрут от голода в 1994 году». Хэмпстоун назвал Сомали «Смоляным чучелком», а военные – «трясиной», да и аналогия с Бейрутом вряд ли утешительна: администрация Рейгана оказалась в критическом положении в 1983 г., когда 241 морской пехотинец США, посланный с миротворческой миссией, были взорваны в своих казармах террористами-смертниками. Но Буш нацарапал на полях телеграммы Хэмпстоуна: «Это ужасная и волнующая ситуация. Давайте сделаем все, что в наших силах, чтобы помочь»[1619].

Телеграмма «День в аду» пришла как раз в тот момент, когда Буш переводил Бейкера из Госдепартамента на руководство своей избирательной кампанией, но президент попросил Иглбергера проявить «дальновидность» в отношении Сомали. И, как вспоминал Иглбергер, это было легче сделать, потому что «в Сомали речь шла о гуманитарной помощи», тогда как «в Боснии действительно звучал призыв к военному вмешательству»[1620]. За несколько дней до открытия Республиканского национального съезда 17 августа Буш объявил о нескольких инициативах по Сомали. Во-первых,