Королева моды: Нерассказанная история Марии-Антуанетты - Сильви Ле Бра-Шово

поддерживала новые музыкальные жанры, что вызвало заговоры в самом управлении спектаклями. Играя на арфе, она ввела этот инструмент в моду, почти вытеснив старинный клавесин. Нарушив академические каноны, она предложила хореографа Новерра в Королевскую академию танца.

Но еще более значительным было то, что дочь императрицы общалась, поддерживала и продвигала талантливых женщин, хотя некоторые из них по своему происхождению не должны были к ней даже приближаться. Примером служат Маргарита Брюне, известная как Монтансье, бывшая светская дама (известная своими легкомысленными похождениями), блестящая руководительница театральной труппы и затем управляющая театром ее имени в Версале; мадемуазель Гимар, признанная великая артистка, но и известная распутница; мадам де Монтанкло, писательница, специалистка по женской литературе, которая возродила издание Le Journal des Dames[10]; и, наконец, Элизабет Виже-Лебрен, которую выбрали личной художницей в то время, когда в искусстве доминировали мужчины.

Женщина театра

Маргарита Брюне, она же Монтансье, родилась в Байонне в 1730 году. Некоторое время она входила в близкое окружение Марии-Антуанетты. Яркая фигура с бурной жизнью и легким нравом, она начинала как модистка в Сан-Доминго, затем стала актрисой в Париже, а позже – управляющей театром, названным ее именем, в Версале. Театр открылся в 1778 году в присутствии королевской четы. Монтансье помогала Марии-Антуанетте с организацией спектаклей в Трианоне. Целеустремленная и стойкая, она пережила Революцию и скончалась в Париже в возрасте 90 лет.

Скандальная танцовщица

Мари-Мадлен Гимар, родившаяся в 1743 году в Париже, обладала не только талантом танцевать с изяществом, соответствующим канонам Новерра, но и непревзойденной фигурой, которую умела подчеркивать со вкусом и оригинальностью. Содержанка влиятельных любовников, среди которых был Жан-Бенжамен де ла Борд, первый камердинер Людовика XV, от которого она родила дочь, Гимар вела роскошный образ жизни. В ее особняке проходили пышные приемы, на которых собирался весь свет Парижа. Уйдя на покой в 1789 году, она вышла замуж за танцора и скончалась в 1816 году в возрасте 72 лет, гораздо более незаметно, чем жила.

И затем была мадемуазель Бертен, исключительная предпринимательница, появившаяся из ниоткуда, «даже не буржуа»: вместе с ней королева произвела революцию в одежде как при дворе, так и в городе. С ней Мария-Антуанетта увлеклась модой – этот способ влияния на первый взгляд кажется поверхностным, но, чтобы понять его смысл и значение, нужно рассматривать его в контексте. Ведь, изменяя традиционные придворные стили одежды, она освободила двор от архаичного, застывшего в прошлом протокола. Более значимым проявлением ее гардеробного активизма были ее предпочтения, связанные со снятием телесных ограничений. Одежда, в которой она осмеливалась появляться на публике, увлекла за собой целое поколение женщин, которые стали ее адептами и критиками. Таким образом, Мария-Антуанетта способствовала изменениям женских силуэтов одежды, чьи драматические трансформации продолжались во время Революции и Империи.

Необычный король

Перед тем как перейти к королеве, стоит сказать несколько слов о внешности Людовика XVI. В возрасте 20 лет он набрал немного веса, что придавало ему солидности, когда появлялся в королевских одеждах. Согласно секретной переписке, Людовик XVI начал «стремительно» [5] полнеть в 1778 году, во время первой беременности Марии-Антуанетты, которая «значительно» похорошела. Возможно, это было проявлением того, что сегодня известно как синдром кувады[11]. «Он был похож на своего деда, но только хуже», – написал один британец в 1774 году [6], а через год другой соотечественник оценил, что тот «такой же, как и любой француз» [7]. Во времена Революции свидетель описал его в зрелые годы как «обманчиво схожего с Людовиком XV», но, в отличие от его жены, чьи черты по отдельности не были идеальными, но создавали гармоничное целое, его лицо выглядело каким-то «странным». Свои светлые длинные и густые волосы он припудривал, как того требовал обычай, и собирал в хвост, перевязанный лентой, или же пучок, перехваченный бархатом. Поскольку всех, кто занимался прическами, тогда называли парикмахерами[12], складывается впечатление, что все мужчины носили парики. Это распространенное заблуждение, так как парики еще были в ходу, но не обязательны, и путаница возникала из-за терминов: цирюльники-парикмахеры для мужчин и мастера причесок для женщин. В любом случае внешность занимала его меньше всего. В конце концов, он мог рассчитывать на свою жену, которая уже демонстрировала немалые таланты в этом вопросе; если ему не хватало блеска, то у нее его было за двоих. Сдержанный монарх часто смеялся над новомодными веяниями, принятыми Марией-Антуанеттой, порой ласково шутя. «Этим летом, когда королева выбрала платье из темной тафты, король, смеясь, сказал: «Цвет блохи!» [8]

Людовик XVI не отличался поэтическим талантом. Тем не менее слово закрепилось, потому что этот оттенок неопределенного цвета стал одним из любимых у его супруги и встречался в различных вариантах. Так появлялись выражения «молодая блоха», «старая блоха», «брюшко, спинка или бедро блохи» и – вишенка на торте – «королевская блоха»! Вскоре отряды французских блох пересекли границы и заполонили гардеробы европейских модниц. Однако фантазии его жены не вызывали у него отторжения (за исключением некоторых экстравагантных причесок в начале правления, которые он справедливо считал нелепыми). Умением держать себя на публике Мария-Антуанетта значительно превосходила прежних королев и даже фавориток. А вот Людовик XVI почти полностью игнорировал уроки своих предшественников – настолько, что пренебрегал значением королевского внешнего вида для общества, которое еще подчинялось правилам, установленным Людовиком XIV. Это было не в его натуре и не соответствовало его времени. Граф д’Эзек упоминает один очень показательный случай: «Когда он взошел на трон, господин герцог д’Эстиссак, главный управляющий гардеробом, пришел спросить его указания по поводу нарядов. “Сколько обычно требуется за квартал?” – “Шесть, Ваше Величество”. – “Тогда изготовьте мне шесть костюмов из ратина”. Герцогу д’Эстиссаку пришлось объяснить ему, что бывают обстоятельства, когда величие трона требует других туалетов, а не только сделанных из ратина» (то есть шерстяного сукна темных оттенков) [9]. Несмотря на уважение к традициям, Людовик XVI принял эти советы сдержанно, не отказываясь от любимых костюмов из ратина и своей естественной скромности. Как продолжает тот же граф: «Утром до времени подъема или утреннего туалета король носил серый костюм. Затем он переодевался в костюм из однотонной ткани, чаще всего коричневого цвета, и носил стальную или серебряную шпагу».

Ограничив ношение роскошных костюмов воскресеньями, большими праздниками и официальными церемониями, Людовик XVI имел их в своем распоряжении достаточно, хотя их количество было чуть меньшим, чем у Людовика XV. Маркиза де ла Тур дю Пен описывает его так: «Он был великолепен в своих нарядах, которыми, честно говоря, он занимался мало, ведь надевал то, что ему давали, даже не посмотрев» [10]. Она также отмечала, что у него была плохая, совсем не королевская осанка, он был близоруким как крот, неловко носил меч и шляпу, ходил как крестьянин. Очевидно, что этот король предпочитал носить современную ему одежду, а не эпохи своих блистательных предков. Законы против роскоши, которые требовали одеваться в соответствии со своим социальным статусом, уже не действовали; богатые буржуа одевались как принцы, а их жены – как дамы высшего общества. Однако с точки зрения знати, исполненной ощущения своего векового превосходства, то, что могли позволить себе буржуа, было неприемлемо для короля. Придворные, «украшенные вышивкой по всем швам», привыкли к более сложным социальным кодам, не принимали простоту вкусов Людовика XVI, полагая, что его скромность нарушает привычные представления об их вековом господстве. В обществе считалось, что одежда все еще делает короля, и его недостаток во внешнем величии воспринимался как неспособность этого кроткого монарха править. Человек своего времени, Людовик XVI нарушал кодексы внешности, так же как ранее Жан-Жак Руссо или Бенджамин Франклин, посол Соединенных Штатов Америки, который предстал перед французской элитой в «демократичных одеждах» из темного сукна и без припудренного парика, не стесняясь своей лысины. И если эффектное появление американца восхищало светских людей, то вкусы короля, которые нравились народу, в высшем обществе были неприемлемы.

В личных тратах Людовик XVI был чрезвычайно экономен; будучи дофином, он уже тщательно записывал все свои расходы, фиксируя все, вплоть до последнего су. Парадокс этого монарха заключался именно в том,