Цезарь и Христос - Уильям Джеймс Дюрант

Рим не впитал в себя такое количество чужестранцев за столь короткий срок, если бы все эти новоиспеченные римляне попали не в городские трущобы, а в школы, если бы город отнесся к ним не как к рабам, а как к людям, в которых таятся всевозможные таланты, если бы время от времени городские ворота закрывались, чтобы дать возможность процессу ассимиляции поравняться с процессом инфильтрации; благодаря расовой и культурной диффузии он приобрел бы новые жизненные силы и остался бы Римом Римлян — глашатаем и цитаделью Запада. Эта задача была слишком грандиозна. Судьба победоносного города была предрешена размахом и пестротой завоеванных им территорий, кровь римлян бесследно растворилась в океане подвластных им народов, образованные классы Рима подпали под власть культуры своих многочисленных подданных — тех, что некогда были рабами. Количество одолело качество: плодовитые слуги стали хозяевами в доме своего бездетного господина.

II. ОБРАЗОВАНИЕ

О детских годах римлянина мы знаем не слишком много, однако если судить по памятникам римского искусства и эпитафиям, дети, появившиеся на свет, были горячо любимы, хотя родительская любовь и не всегда знала меру. Ювенал прерывает свои гневные излияния, чтобы написать несколько нежных строк о том, какие образцы для подражания следует поставить перед детьми: детей не следует пугать — нельзя смущать детскую душу страшными картинами и звуками; даже преисполненные любовью, родители должны воспитывать в детях уважение к себе{947}. Фаворин, словно античный руссоист, умоляет матерей самим выкармливать своих детей{948}. Сенека и Плутарх ратовали за то же самое, хотя эти уговоры едва ли могли что-нибудь изменить; в семьях, которые могли себе это позволить, кормилицы, как правило, были наемными, и, кажется, это отнюдь не приводило к трагедиям[80].

Няньки, которые обычно были гречанками, являлись и первыми воспитательницами. Они потчевали малышей сказками, которые начинались: «Жили-были царь и царица…» Начальная школа по-прежнему находилась в руках частных учителей. Состоятельные люди часто нанимали для своих детей отдельного воспитателя, но Квинтилиан, как Эмерсон, предостерегал от подобной практики, полагая, что она препятствует возникновению чувства товарищества и плодотворного соперничества. Мальчики и девочки, происходившие из свободных классов, обычно поступали в начальную школу в возрасте семи лет, которую посещали в сопровождении педагога («детовода»), в чьи обязанности входило обеспечение безопасности и наблюдение за нравами. Такие школы существовали во всех уголках Империи, даже в маленьких городках; помпейские настенные надписи свидетельствуют о всеобщей грамотности, и, вероятно, в те времена средиземноморский мир наслаждался такой доступностью образования, какая была невозможна ни до, ни после этой славной эпохи. И педагог, и учитель («школьный преподаватель» — magister ludi) обыкновенно были греческими вольноотпущенниками или рабами. В родном городе Горация в годы его юности ученики платили учителю восемь ассов (сорок восемь центов) ежемесячно{949}; 350 лет спустя Диоклетиан постановил, что предельной платой за услуги учителя начальной школы должна быть сумма в пятьдесят денариев (20 долларов) за одного ученика в месяц; по этой подробности можно составить ясное представление о том, насколько вырос авторитет учителя и как обесценился асе.

В возрасте около тринадцати лет успевающий ученик, вне зависимости от пола, мог поступить в школу второй ступени, или среднюю школу; двадцать таких школ существовало в Риме в 159 г. н. э. В этих учебных заведениях уделялось большое внимание грамматике, греческому языку, греческой и латинской литературам, музыке, астрономии, истории, мифологии и философии; преподавание представляло собой, как правило, курс лекций-комментариев, посвященных произведениям классических авторов. До этого момента девочки, надо полагать, изучали те же предметы, что и мальчики, однако часто стремились к дополнительным занятиям по музыке и танцам. Поскольку учителями средней школы (grammatici) были преимущественно греческие вольноотпущенники, вполне естественно, что они подробнее останавливались на греческой литературе и истории; римская культура приобрела отчетливый греческий привкус, а в конце второго века новой эры почти все высшее образование было переведено на греческий язык, и латинская литература была поглощена общеэллинистическим койнэ той эпохи.

Прообразом наших колледжей и университетов являлись в Риме риторические школы. Империя ощетинилась легионом риторов, защищавших своих клиентов в суде или составлявших речи для своих подзащитных; риторы читали публичные лекции или передавали секреты мастерства ученикам; некоторые были одновременно и адвокатами, и сочинителями речей, и лекторами, и профессорами. Многие из них переезжали из города в город, произнося речи, посвященные литературе, философии или политике, и устраивая показательные выступления, на которых демонстрировали, как согласно законам ораторской техники трактовать любую тему. Плиний Младший рассказывает о греке Исее, которому было тогда шестьдесят три:

Он просит слушателей придумать побольше контроверсий и предлагает им выбрать любую, часто предлагает даже выбор роли; затем он встает, запахивает плащ и начинает… Его предисловия уместны, рассказ ясен, возражения энергичны, выводы сильны…{950}

(Перевод М.Е. Сергеенко)

Такие люди открывали школу, нанимали помощников и собирали вокруг себя многочисленных учеников. Студенты посещали такие школы, как правило, по достижении шестнадцатилетнего возраста и платили за курс до 2000 сестерциев. Главными предметами являлись риторика, геометрия, астрономия и философия — иными словами, те области знания, которые входят в круг современных научных дисциплин. Эти четыре предмета составляли ядро «свободного образования», то есть такого образования, главным адресатом которого являлся преуспевающий гражданин (homo liber), в чьи жизненные планы не входили занятия физическим трудом. Петроний жаловался, как жалуется каждое поколение, на то, что система образования не подготавливает молодого человека к проблемам, с которыми ему придется столкнуться в зрелом возрасте: «Оттого, полагаю, мальчики и становятся в школах дурашливы, что не видят и не слышат там ничего о людских делах, а все о морских разбойниках, стоящих на берегу с кандалами наготове, да о тиранах, подписывающих указ, чтобы сыновья рубили головы отцам своим…»{951} (перевод А. Гаврилова). Мы можем, однако, утверждать, что прилежный ученик приобретал здесь умение ясно и быстро мыслить, что являлось непременным условием успешной юридической деятельности во все времена, а также учился тому не разборчивому в средствах красноречию, которым отличались римские ораторы. Очевидно, в этих школах не существовало каких-либо дифференцированных ступеней обучения: студент мог оставаться в стенах школы так долго, сколько считал нужным, и мог посещать такое количество курсов, какое мог осилить. Авл Геллий, например, продолжал учебу до двадцати пяти лет. Женщины также становились слушательницами этих школ, иные даже по выходе замуж. Те, кто стремился продолжить образование, устремлялись в Афины, где философская жизнь била ключом, или отправлялись изучать медицину в Александрию, или шлифовали свое риторическое мастерство на