Розы без шипов. Женщины в литературном процессе России начала XIX века - Мария Нестеренко

и сосредотачивается на задачах писателя, обращающегося к женской аудитории (поиск языка для описания тонких чувств, служение дамскому вкусу), то Шаликов, наоборот, переносит все внимание на читательниц: они, с его точки зрения, не так, как следует, воспринимают поэзию — читают ее поверхностно, заботясь о производимом ими впечатлении.

В статье «Прекрасный пол», напечатанной в седьмой части «Аглаи» (август, 1809), Шаликов на правах «писателя — не льстеца» обращается к женщинам с разговором «только о тех приятностях и тех удовольствиях, которые должны составлять всегда и везде свиту прекрасного пола»[149]. Под ними он разумеет «любезность и остроумие, которыми вообще Природа наградила женщин, и которых мужчины по справедливости ожидают от женщин»[150]. Автор сокрушается о том, что они прячут эти качества за кокетством, холодностью, стремлением «возвысить свое достоинство», и наставляет читательниц: «Вы должны быть жизнью общества, и действовать в нем, но сия жизнь, сие действие не могут состоять ни в чем ином, кроме приятностей и удовольствий, ожидаемых от вашего морального характера»[151]. Шаликов апеллировал к Руссо, подчеркивая необходимость критики женщин: «Руссо любил женщин страстно и бескорыстно… <и потому> объявлял войну прекрасному полу чаще и пламенней всякого ненавистника»[152]. Женщины, с точки зрения издателя «Аглаи», должны выказывать полное повиновение своим покровителям. Шаликов подражает Руссо в статье «О влиянии женщин на характер мужчин», где, используя естественнонаучные метафоры, сравнивает женщину с природной силой, которой необходимо управлять: «…самые сильные влияния атмосферы на царства животных, растений и минералов должны уступить силе влияния женщин на характер мужчин»[153]. Согласно Руссо, мужчины, которые постоянно общаются с женщинами, становятся безвольными, растрачивают свои таланты на завоевание их благосклонности. Изоляция от женского общества, наоборот, способствует развитию наук: «…мужчины, оставшись одни и не имея надобности принижать свои мысли до уровня, доступного женщинам, могут, не одевая разум в наряд галантности, вести важные серьезные беседы»[154].

Руссоистский вектор мысли Шаликова проявляется и в следующем отрывке: «Характер мужчины обнаруживается только в обществе мужчин: там он предается стремлению главных склонностей; но в присутствии женщины, с которой имеет какую-либо связь, удерживает их, так сказать, против своей воли»[155]. Руссо считал, что сам по себе мужчина не агрессивен, ему присуще естественное сострадание, а «насилие и непрерывное состязание <…> является результатом знания и гордости amour propre, развившегося в социальных отношениях»[156]. Шаликов буквально интерпретирует слова философа:

Зато нет ничего достойней сожаления мужчины умного и доброго, когда судьба назначила ему жизнь под влиянием женщины хитрой и злобной. Как стеснены все его действия! Как сжаты воля, свобода, желания! Как смешаны мысли его! Как угнетены чувства его! Зловредные качества моральной атмосферы, которою он дышит, делают его злым и вредным, вопреки благой природе[157].

Шаликов, назвав журнал «Аглая», тем самым подчеркнул его преемственность по отношению к изданию и, как следствие, идеям Карамзина[158]. Он довольно много размышляет о характере женщин, который занимает его не в пример сильнее их потенциального участия в литературе. Более того, он ставит под сомнение их миссию «судей стихотворства», важную и для Карамзина, и для Макарова. Идеи Руссо он интерпретирует почти буквально.

Если Макаров постулировал привлечение женщин к литературной деятельности, но на практике никак не подкрепил свою позицию, то с Шаликовым происходит обратное: он сдержанно рассуждает в статьях о гипотетической возможности женского литераторства, но при этом поддерживает писательниц и предоставляет им площадку для публикаций. Ниже мы рассмотрим роль Шаликова в формировании литературной репутации Буниной. Позднее, став издателем «Дамского журнала» (1823–1833), Шаликов часто публиковал сочинения женщин, что демонстрировало его чуткость к запросам времени. Интересно отметить, что сестра Шаликова, Александра Ивановна, и его дочь, Наталья Петровна, также занимались литературой. Вполне вероятно, что здесь не обошлось без его влияния. Е. Н. Пучкова прямо признавалась, что многим обязана именно князю Шаликову:

Никогда не забуду, как вы одобряли первые, робкие шаги мои на пути к словесности; как вы радовались маленьким моим успехам, как, со свойственным вам благородностью и откровенностью, говорили мне в глаза правду…[159]

Итак, принято считать, что деятельность сентименталистов (в первую очередь — создание ориентированной на женщин-читательниц периодики) ознаменовала собой начало процесса феминизации литературы. Внутри этого тезиса позиции издателей обычно не различают, все сводится к тому, что Карамзин считал необходимым вовлечение женщин в культурный процесс, а его последователи продолжили это дело. Однако на самом деле границы культурного пространства, в котором могла проявить себя женщина, очерчивались по-разному. Петр Макаров, Владимир Измайлов и Петр Шаликов продолжали идеи Карамзина и развивали их, но каждый делал это по-разному. Для Макарова журнал, ориентированный на дамскую аудиторию, прежде всего давал возможность распространять новую литературу, вовлечение женщин в литературную работу — уже следующий этап просвещения. Однако в основе позиции Макарова лежит также представление о посреднической роли женщины. Для Измайлова, судя по публиковавшимся в «Патриоте» материалам, участие дам в литературе было неприемлемо. Задача сентименталистской периодики — чувствительное воспитание молодого поколения, которым должны заниматься просвещенные дворянки. Шаликов же активно вовлекал писательниц в работу над «Аглаей».

Е. Н. Пучкова на страницах «Аглаи»

Екатерина Наумовна Пучкова (1792–1867) была регулярной сотрудницей «Аглаи». В конце 1800‐х и начале 1810‐х она жила в Москве и довольно много публиковалась — что отчасти объясняется стесненными обстоятельствами, вынуждавшими искать если не литературного заработка, то покровительства. Она печатала разнообразные переводы с французского, а также свои стихи, очерки и статьи в «Аглае», «Вестнике Европы», «Российском музеуме» и др. В 1812 году вышел авторский сборник «Первые опыты в прозе», вступление к которому отсылало к названию сборника А. П. Буниной «Неопытная муза»: «первые опыты мои в прозе, или лучше сказать, опыты моей неопытности»[160]. С Буниной Пучкову связывал не только общий интерес к поэзии, но и дружба, а также покровительство А. С. Шишкова. Социальные траектории двух поэтесс вообще были схожи: обе не имели состояния и прибегали к покровительству влиятельных (во всяком случае, более влиятельных, чем они сами) литераторов, Шаликова (устраивавшего их