Николай Капченко - Политическая биография Сталина. Том 2

Я не стану подробно рассматривать вопрос о группе А.П. Смирнова, В.Н. Толмачева и Н.Б. Эйсмонта, которая была объявлена контрреволюционной и подверглась полному разгрому на январском (1933 г.) пленуме ЦК. Объявленный лидером группы А.П. Смирнов одно время был секретарем ЦК, а также народным комиссаром земледелия. То есть он непосредственно сталкивался с тяжелыми последствиями сплошной коллективизации, что, видимо, и подтолкнуло его к активным выступлениям против политики генсека. Сталин внимательно следил за любыми проявлениями недовольства в отношении его политического курса, располагая сетью информаторов, которые внедрялись в ряды оппозиционеров всякого толка. Это видно из его писем своим соратникам. Так, в письме Ворошилову в декабре 1932 года он писал:

«Дело Эйсмонта — Смирнова аналогично делу Рютина, но менее определеннее и насквозь пропитано серией выпивок. Получается оппозиционная группа вокруг водки Эйсмонта — Рыкова, охоты на кабанов Томского, повторяю, Томского, рычание и клокотание Смирнова и всяких московских сплетен, как десерта»[606]. Совершенно очевидно, что сведения о выпивках оппозиционеров и т. п. вещах он получал через каналы секретных осведомителей. Но дело, разумеется, было не в каких-то выпивках и оппозиционных группировках вокруг водки. Сталин концентрировал свои удары против тех, кто выражал (или мог выразить!) свое недовольство сталинским курсом. К тому времени положение сложилось таким образом, что пленумы ЦК все в большей степени превращались в инстанцию, штампующую вердикты, вынесенные вождем.

Пленум ЦК одобрил решение ЦКК о выведении Смирнова из состава ЦК и исключении из партии Толмачева и Эйсмонта за создание «подпольной фракционной группы» с целью изменения политики в области индустриализации и коллективизации. При обсуждении этого вопроса на заседании ЦК Сталин якобы заявил: «Ведь это враги только могут говорить, что уберите Сталина и ничего не будет»[607].

Более детального внимания заслуживает рассмотрение вопроса о группе Рютина, поскольку именно в платформе, составленной этой группой, нашли концентрированное выражение все основные политические обвинения в адрес Сталина. В каком-то смысле этот документ можно считать наиболее полным и наиболее аргументированным антисталинским манифестом. Подчеркивая эту важную особенность платформы Рютина, я не хочу тем самым сказать, будто оценки и выводы, содержавшиеся в ней, объективно обоснованны и отражали веления времени. Мне думается, что концепция, выраженная в платформе, хотя и вскрывала многие пороки сталинского режима и всей его политики, в целом же она не отвечала исторически неизбежному ходу развития страны. Ратуя за пересмотр генеральной линии, Рютин и его единомышленники, по существу, кроме общих, звучавших внешне убедительно деклараций о восстановлении внутрипартийной демократии и возврате к утраченным ленинским принципам, фактически ничего не противопоставляли и не могли противопоставить курсу на индустриализацию и коллективизацию, последовательно проводившуюся в жизнь Сталиным.

Сам Рютин — сравнительно второстепенный партийный функционер — за резкие выступления против Генерального секретаря и его политического курса был решением ЦКК в октябре 1930 года исключен из партии. Сталин, внимательно следивший за его делом, пишет Молотову письмо, в котором подчеркивает: «Мне кажется, что в отношении Рютина нельзя будет ограничиться исключением. Его придется, спустя некоторое время после исключения, выслать куда-нибудь подальше от Москвы. Эту контрреволюционную нечисть надо разоружить до конца»[608]. Вскоре Рютин был арестован за «контрреволюционную пропаганду и агитацию». Однако он не прекратил своей борьбы против Сталина. Более того, он ее всячески активизировал, создав группу единомышленников. В 1932 году ими была написана довольно объемистая платформа и обращение к членам партии, в сжатом виде излагавшее основные положения платформы. Среди участников группы, естественно, оказался провокатор, внедренный ОГПУ. И все, разумеется, стало известно Сталину и партийному руководству в целом. Рютин и другие члены его группы подверглись аресту. Через короткий промежуток времени до двух десятков человек были исключены из партии как члены «контрреволюционной группы Рютина». Среди них были Зиновьев и Каменев, у которых нашли текст рютинского обращения, а также некоторые другие деятели партии рангом пониже, но все же довольно известные в партии.

Комментируя этот эпизод биограф Сталина Р. Такер, ссылаясь на книгу Д. Волкогонова, пишет: «Сталин, конечно, прочел обращение и пришел в такую ярость, что никак не мог удовлетвориться арестом Рютина и исключением рютинцев из партии. На заседании Политбюро он потребовал вынести Рютину смертный приговор как террористу. Члены Политбюро молчали, наконец заговорил Киров: «Нельзя этого делать. Рютин не пропащий человек, а заблуждающийся… черт его разберет, кто только не приложил руку к этому письму… не поймут нас люди…» Сталин, вероятно чувствуя, что большинство его не поддерживает, настаивать не стал. Рютин получил десять лет, но этим, конечно дело не кончилось… Позже Рютина привезли в Москву, где давлением и пытками его пытались заставить выступить в роли одного из обвиняемых на открытом процессе по делу о государственной измене. Рютин отказался и был казнен в 1937 г. по личному распоряжению Сталина»[609].

Д. Волкогонов, из книги которого Р. Такер почерпнул приведенную выше версию рассмотрения вопроса о Рютине на заседании Политбюро, излагает обстоятельства дела в несколько ином ключе. Он пишет: «Сталин почему-то быстро согласился… (имеется в виду — согласился с Кировым — Н.К.). Мужественный Рютин получил десять лет и погиб в 1938 году. Но Сталин не забыл: Киров может смело высказывать свое мнение, не считаясь даже, если нужно, с ним»[610]. Здесь приведены, собственно, два несколько различающихся в деталях варианта одной и той же версии. Но суть проблемы не в каких-то разночтениях или мелких деталях, а в том, насколько вообще достоверна эта версия.

Утверждения о том, что в Политбюро произошел чуть ли не раскол и генсек оказался в меньшинстве на протяжении многих лет усиленно муссируются в книгах и статьях, освещающих данный сюжет. Компетентный знаток этого периода советской истории О. Хлевнюк в своей книге убедительно опровергает подобные умозаключения. Он пишет, что они в основном опираются в качестве документального источника на знаменитое «Письмо старого большевика», написанное Б. Николаевским якобы на основе бесед последнего с Бухариным в 1936 году. В этом письме, в частности, утверждалось: «Это было в конце 1932 г., когда положение в стране было похоже на положение времен кронштадтского восстания… Добрая половина страны была поражена жестоким голодом… В самых широких слоях партии только и разговоров было о том, что Сталин своей политикой завел страну в тупик «поссорил партию с мужиком», — и что спасти положение теперь можно только устранив Сталина. В этом духе высказывались многие из влиятельных членов ЦК; передавали, что даже в Политбюро уже готово противосталинское большинство… Неудивительно, что по рукам ходил целый ряд всевозможных платформ и деклараций. Среди них особенно обращала на себя внимание платформа Рютина… Из ряда других платформу Рютина выделяла ее личная заостренность против Сталина… Вопрос о его судьбе решался в Политбюро, так как ГПУ (конечно, по указанию Сталина) высказалось за смертную казнь, а Рютин принадлежал к старым и заслуженным партийным деятелям, в отношении которых завет Ленина применение казней не разрешал.

Передают, что дебаты носили весьма напряженный характер. Сталин поддерживал предложение ГПУ. Самым сильным его аргументом было указание на рост террористических настроений среди молодежи, в том числе и среди молодежи комсомольской… Сталин доказывал, что политически неправильно и нелогично, карая так сурово исполнителей, щадить того, чья политическая проповедь является прямым обоснованием подобной практики…

Как именно разделились тогда голоса в Политбюро, я уже не помню. Помню лишь, что определенно против казни говорил Киров, которому и удалось увлечь за собою большинство членов Политбюро. Сталин был достаточно осторожен, чтобы не доводить дело до острого конфликта. Жизнь Рютина тогда была спасена: он пошел на много лет в какой-то из наиболее строгих изоляторов…»[611].

Аргументы О. Хлевнюка весьма убедительны и сводятся к следующему: «Пока ни один архивный документ не обнаруживает хоть какую-то реальную основу свидетельств Николаевского. Детальное изучение обстоятельств дела в связи с реабилитацией Рютина в 1988 г. также не выявило фактов разногласий в Политбюро… Президиум ЦКК принял постановление об исключении 24 человек как «членов и пособников контрреволюционной группы Рютина — Иванова — Галкина… как предателей партии и рабочего класса, пытавшихся создать подпольным путем… буржуазную кулацкую организацию по восстановлению в СССР капитализма и, в частности, кулачества». ОГПУ поручалось принять против организаторов и участников этой «контрреволюционной группы» судебно-административные меры, «отнесясь к ним со всей строгостью революционного закона». Это постановление Президиума ЦКК от 9 октября было утверждено опросом членов Политбюро 10 октября 1932 г. Сталин сделал в тексте решения Президиума ЦКК лишь незначительные поправки и поставил резолюцию: «Согласен». Ниже в знак согласия расписались Молотов, Каганович, Микоян, Ворошилов и Куйбышев. Отсутствие подписи Кирова в данном случае — не исключение. Киров крайне редко появлялся в Москве и почти не участвовал в работе Политбюро. Можно, конечно, предположить, что судьба Рютина решалась на строго секретном заседании Политбюро. Но упоминаний о таком обсуждении нет и в особых протоколах Политбюро («особая папка»)…»[612].