Борис Рыбаков - Киевская Русь и русские княжества XII -XIII вв.

Государство Русь, каким оно известно нам по всей совокупности источников первой половины IX в., обладало всеми признаками раннефеодальной монархии: верховная власть киевского князя — фактического собственника тех земель, с которых он собирал полюдье; сложная система вассалитета («светлые князья» союзов племен и «всякое княжье» мелких племен); собственность непосредственных производителей на все средства производства, кроме земли; натуральное хозяйство. К сожалению, нам ничего не известно о зарождении сеньории на местах, но следует думать, что она вырастала не столько из бенефиция (о котором мы ничего достоверного не знаем), сколько из власти и владений местной племенной знати.

Государственную организованность в грандиозном масштабе демонстрирует сбыт результатов полюдья за пределы Руси, восполнявший для всего нарождавшегося класса феодалов неразвитость собственного русского ремесла в IX–X вв. Ежегодно все летние месяцы уходили на то, чтобы выполнить следующие государственные задачи: оснастить ладьи для морских плаваний, погрузить на них экспортную часть дани, пробиться к Черному морю сквозь печенежский заслон в степях и у Порогов и далее провести свой флот в двух направлениях — на юго-запад в Болгарию и Византию и более сложным путем на юго-восток через Керченский пролив, Дон, Нижнюю Волгу в Каспий, а от берегов Каспия в богатые страны Востока (Иран, Хорезм), достигая верблюжьими караванами Багдада и территории современного нам Афганистана.

По своему масштабу и размаху эти ежегодные многолюдные торгово-военные экспедиции могут быть сопоставлены, только с крестовыми походами западного рыцарства XI–XII вв.

Киевская Русь возникала в определенной исторической международной обстановке. К чести первого восточнославянского государства служит то, что оно уже в IX в. могло делать эту обстановку благоприятной для себя. Неудивительно, что успешные мирные экспедиции русов привлекли к себе внимание северных мореходов, варягов, примкнувших в X в. к далеким поездкам русских в богатые страны Востока. Судя по распространению скандинавских вещей в Восточной Европе, варяги-норманны проникали на Восток не через Киев, а далеким кружным путем через Верхнюю Волгу, минуя владения Руси.

Эволюцию русского феодального права никоим образом нельзя отождествлять с последовательностью известных нам юридических документов. Существенную логическую ошибку совершают те историки, которые умолчание источников о том или ином жизненном явлении истолковывают как доказательство отсутствия этого явления в реальной исторической действительности.

Русская Правда Ярослава Мудрого, данная им новгородцам около 10 І5 г. для того, чтобы оградить их от произвола наемных варягов* не касается (и не должна была касаться) вопросов международного права, но на сто лет ранее, в договоре 911 г. многие подобные вопросы были подняты со ссылкой на недошедший до нас «закон и покон языка нашего», на «закон Руский».

Многое в русском праве долгое время оставалось устным, традиционным на уровне обычного права. Помимо договоров с Византией, ранними юридическими записями являются княжеские уставы Владимира (до 1011 г.) и Ярослава (до 1054 г.), данные церкви. В них содержится целый ряд статей семейного, наследственного и церковного права, отстаивающего иммунитет церкви и церковных людей.

Важным документом княжеского домениального (но не феодального вообще) нрава является Правда Ярославичей, созданная в пору обострения классовой борьбы около 1072 г. Помимо княжеского имущества, этот закон ограждал имущество и личность смердов (крестьян, несших военную службу). Владимир Мономах, приглашенный на киевский стол после восстания 1113 г., создал особый устав о должниках, облегчив положение задолжавших городских людей.

Наиболее подробным законом (вобравшим в себя и старое законодательство) была Пространная Русская Правда, созданная примерно в 1120— 1130-е годы. Наряду с княжескими интересами она ограждает и боярские и купеческие. Кругозор юристов, составлявших этот последний закон Киевской Руси, значительно шире: они постоянно упоминают соседние земли, пишут о морских ладьях, о «великом гостинце» — магистральной торговой дороге. Шире и круг вопросов: регламентируются проценты по займам, операции с ломбардом, оплата судебных чиновников, оплата градостроителей и «мостников», условия розыска беглых холопов, правомочность холопов^ведущих торговлю на свои и на господские средства, вопросы наследования как у смердов, так и у дружинников и у бояр и др.

С началом феодальной раздробленности появляются княжеские грамоты, очерчивающие пределы подвластной земли и определяющие долю церковных доходов.

В социально-политической жизни Киевской Руси и ее непосредственных наследников — княжеств XII — начала XIII в. большой интерес представляет эволюция трех важных элементов, от соотношения которых находилось в зависимости и положение народных масс. Это — князья с окружающими их мечниками, вирниками, «милостниками», боярство и города. Киевский князь, начиная с Ярослава Мудрого, имел высокий титул «цесаря», императора. Цесарей в Европе было только три: император Византии, цесарь Священной Римской империи (на германской основе) и цесарь, или царь, Руси.

Княжеские круги, сделавшие очень много в самом начале процесса феодализации, ко второй половине XI в. необычайно обострили социальную обстановку, сделали ее чрезвычайно напряженной и тяжелой для народа. Первая фраза Правды Ярославичей прямо вводит в эту трагическую действительность: «Аще убьют огнищанина…» Народ доведен до самых крайних мер. Непрерывные усобицы князей (численность которых возрастала с каждым поколением), переход князей по старшинству из одного города в другой, сопровождавшийся перемещением всего домениального аппарата, приглашение иноземцев (половцев, поляков) для решения личных распрей — все это создавало крайне неустойчивую обстановку и содействовало появлению чувства неуверенности во всех слоях общества, а это в свою очередь порождало усиленную, торопливую эксплуатацию крестьян и ремесленников. Некоторые князья получили у потомков печальное прозвище «Гориславичей».

Огромное государство, ярко и быстро взошедшее на европейском горизонте, известное на всех просторах Старого Света, начинало испытывать внутренний кризис, вызванный неумеренностью княжеских желаний, полным отсутствием учета общегосударственных интересов Киевской Руси, оказавшейся к тому же под ударом нового степного врага — половцев-кипчаков.

Княжеские съезды («снемы») не давали никаких результатов. Поговорив о братолюбивом согласии и о необходимости уважения к границам своих соседей, князья тут же, на самом съезде (так было на Любечском съезде 1097 г.), составляли новые заговоры и начинали новую многолетнюю кровопролитную усобицу.

Киевский социолог конца XI в. резко осудил тяжелую ситуацию, созданную сыновьями Ярослава Мудрого; используя летопись как средство полемики, он противопоставил в своем введении современному ему «княжью» прежних эпических князей: «Тии бо кънязи не събирааху мънога имения, ни творимых [придуманных] вир, ни продажь [отчислений в пользу князя] въскладааху на люди… и росплодили были землю Русьскую». А в адрес своих современников этот автор посылал (устами «смысленных мужей») упреки: «Почто вы распря имата межи собою? А погании [половцы] губить землю Русьскую!»

Миниатюры Радзивилловской летописи.

Наверху — рисунок-памфлет у изображающий игумена Никона в виде осла. 1074 г. Внизу — убийство Андрея Боголюбского. 1174 г. Отрубленную руку князя держит его жена, не упомянутая в тексте данной летописи.

Выход из кризиса наметился только тогда, когда реальная политическая власть стала все в большей степени переходить от княжеской верхушки к основной части молодого феодального класса — боярству. Новая, вполне прогрессивная еще, феодальная социально-экономическая формация была представлена двумя прослойками господствующего класса: численно небольшой княжеской верхушкой с широко раскинутыми домениальными владениями и большим аппаратом, с одной стороны, и многочисленным боярством с его тысячами вотчин-государств, с другой.

Боярство образовывалось двумя путями: с одной стороны, — это родовая и племенная знать, перешедшая на определенном этапе к эксплуатации своих сородичей и соплеменников, а с другой — верхушка княжеской дружины, «смысленные мужи» княжеского окружения. Чем меньше было далеких удачных походов князя, во время которых «дружина его кормяхуся воююще иные страны», тем больший интерес эти мужи проявляли к земле, к селам и живущим в них «людям» — крестьянам.

До тех пор, пока земское боярство (и «протобоярство» из племенной знати) ограничивалось только проживанием в своих периферийных усадьбах-«дворах», оно представляло собой такую же аморфную, рассредоточенную на огромном пространстве массу, как и подчиненное «господам» крестьянство. Относительное единство Руси IX–XI вв. создавалось княжеской властью с ее широко разветвленной системой станов и погостов, заселенных княжескими смердами — пахарями-воинами, кормившими сами себя и всегда готовыми (в отличие от «людей» — обычных крестьян-общинников) к участию в конных походах князя.