Ханское правосудие. Очерки истории суда и процесса в тюрко-монгольских государствах: От Чингис-хана до начала XX века - Роман Юлианович Почекаев

Так, Гетум (Гайтон) описывает, как Чагатай, потеряв немало людей на пути в Малую Индию, добрался до владений Джучи, который «из сочувствия к своему брату, из земель, которые он ранее приобрел, щедро предоставил часть ему и его людям» [Хаутала, 2019, с. 215] (возможно, впрочем, что это сообщение отражает претензии потомков Джучи на часть владений Чагатая во второй половине XIII в.: далее автор констатирует, что Барак, потомок Чагатая, «удерживает теперь домен Джучи»). В свою очередь, и Абуль-Гази упоминает, что во время визита к отцу Джучи «к своим младшим братьям показал полную и нежную привязанность» [Абуль-Гази, 1996, с. 79]. Думается, подобные детали также дополняют образ Джучи как взвешенного и разумного правителя, не желающего конфликтовать с кем бы то ни было при отсутствии серьезных оснований.

Вместе с тем, понимая, что Джучи может время от времени проявить излишнее миролюбие, Чингис-хан и другие члены рода старались контролировать его действия. Тот же Чагатай, по-видимому, совершенно не одобрял политической позиции старшего брата, поскольку в ответ на упреки отца (по поводу обвинения Джучи в незаконнорожденности) пообещал: «Вот и будем мы парою служить батюшке государю. И пусть каждый из нас руку по самое плечо отхватит тому, кто будет фальшивить, пусть ногу по жилам отхватит по самую голень тому, кто отставать станет» [Козин, 1941, с. 185–186]. Вероятно, этим он попытался намекнуть на то, что именно старший брат может «фальшивить» или «отставать» при выполнении приказаний отца в процессе расширения империи.

Источники неоднократно отмечают, что Чингис-хан, отправляя Джучи и в военные кампании, и для управления выделенным ему улусом, придавал ему собственных сподвижников [Козин, 1941, с. 177; Лубсан Данзан, 1973, с. 187, 230–233; Рашид ад-Дин, 1952б, с. 274]. Несомненно, это делалось не от недоверия (иначе вряд ли старший сын получил бы столь высокий статус в семейной и имперской иерархии), а именно с целью «корректировки» его политики, обеспечения более точного следования политической линии самого Чингис-хана. И, возможно, не без их влияния и участия Джучи выносил те самые суровые решения и приговоры, которые при других обстоятельствах постарался бы смягчить.

Таким образом, нужно отметить, что, хотя Джучи и не успел в полной мере проявить себя как полноценный правитель собственного улуса, его действия на пути становления в этом качестве все же позволяют сделать определенные выводы о практикуемых им методах управления и решения конфликтов. Основу этих методов составляло намерение решать дело прежде всего мирным, дипломатическим путем, искать компромиссы с многочисленными подданными из числа разных народов, языков и религий. Вместе с тем при невозможности применения этой методики старший сын Чингис-хана не колебался в принятии суровых решений в отношении нарушителей законодательства Монгольской империи и карал их по всей строгости имперского права. Анализ деятельности его потомков и преемников – золотоордынских ханов – показывает, что наиболее значительные из них во многом следовали политике, начало которой было положено именно основателем Улуса Джучи.

Проанализированные примеры из военного и государственного опыта Джучи, думается, могут дополнить наши представления об особенностях реализации правосудия чингисидскими правителями имперского периода в специфических условиях военного времени, тем самым расширяя знания о различных видах и формах суда и процесса в Монгольской империи и ее государствах-наследниках.

§ 4. Правосудие для всех: судебная практика хана Угедэя

Как мы убедились, начало формирования «ханского правосудия», т. е. появление у хана прерогатив высшей судебной инстанции с правом вынесения решения на основе собственного усмотрения в Монгольской империи, было связано с деятельностью ее основателя – Чингис-хана, причем еще до того, как он официально провозгласил себя правителем этого государства. Однако нельзя не согласиться с мнением исследователей о том, что в рамках организации судебной деятельности в Монгольской империи Чингис-хан лишь назначил главного судью – нойона Шихи-Хутага, тогда как никакой системы судебных учреждений, равно как и правового обеспечения судебной деятельности, им создано не было. Суд продолжал находиться в ведении родо-племенных предводителей, религиозных и городских общин [Вернадский, 1999, с. 132; Рязановский, 1931, с. 304; Скрынникова, 2002, с. 164–165, 171–172]. Кроме того, судебные полномочия оказались у монгольских военачальников, которые, став по воле Чингис-хана наместниками завоеванных территорий, постоянно злоупотребляли этими полномочиями: согласно китайским источникам, ко времени вступления на престол Угедэя, сына и наследника Чингис-хана, «местные правители своевластно располагали жизнью и смертью. За оскорбление мстили мечом и оковами, отчего иногда целые семейства подвергались несчастью» [Бичурин, 2005, с. 112].

Представляется, что именно во время правления Угедэя (1229–1241) судебная система Монгольской империи стала формироваться и базироваться на тех принципах, которые и обеспечили эффективность ее действия не только в империи, но и в государствах, впоследствии выделившихся из ее состава. Ниже предпринимается попытка проанализировать судебную практику хана («каана») Угедэя и выявить базовые институты и принципы монгольского имперского процессуального права.

Основными источниками наших знаний о деятельности Угедэя в судебной сфере являются средневековые исторические памятники. В упомянутой династийной истории «Юань ши», а также в надписи на могиле Елюя Чуцая, канцлера при дворе Угедэя, приводятся сведения об основных направлениях судебной политики этого хана. Наиболее подробные сведения о конкретных судебных делах, разбиравшихся Угедэем, содержатся в сочинениях персидских авторов – «Истории завоевателя мира» Алла ад-Дина Ата-Малика Джувейни и «Сборнике летописей» Рашид ад-Дина, причем второй из них, по мнению исследователей, практически полностью опирался на сведения первого при передаче этой информации [Бира, 1978, с. 151]. Некоторые дополнительные сведения о суде в эпоху Угедэя можно обнаружить, в частности, в «Кратких известиях о черных татарах», составленных Пэн Да-я и Сюй Тином, послами китайской империи Сун, которые побывали в Монгольской империи соответственно в 1233 и 1235 гг., т. е. в середине правления Угедэя. Определенного внимания заслуживают отдельные сообщения более поздних памятников историографии – например, монгольские исторические хроники XVII–XIX вв., в которых образ Угедэя претерпел существенную эволюцию по сравнению с источниками XIII–XIV вв., а также «История Небесной империи», представляющая собой переработку сведений «Юань ши», предпринятую по приказу маньчжурских властей династии Цин в первой половине XVII в.

Итак, Угедэй, вступив на престол, в качестве повелителя Монгольской империи также унаследовал, с одной стороны, прерогативы верховного судьи, с другой же – проблемы с реализацией правосудия в своих обширных владениях. Необходимость реформирования судебной деятельности была им осознана на первом же году правления, уже в 1230 г. Елюй Чуцай, советник, «унаследованный» Угедэем от Чингис-хана и вскоре назначенный новым монархом на пост канцлера, проанализировав ряд судебных дел, сформулировал базовые принципы организации правосудия, включая подсудность дел различных категорий. В первую очередь речь шла о преступлениях против государства и порядка управления, а также о должностных преступлениях. В частности, он рекомендовал предавать суду за произвольное введение наместниками налогов, за предоставление и принятие в залог казенных вещей, за злостное уклонение от уплаты налогов и т. д. [Бичурин, 2005, с. 151; История…, 2011, с. 56–57]. Согласно Пэн Да-я и Сюй Тину, хан Угедэй весьма ответственно относился к