О женской стыдливости - Жан-Клод Болонь

как они считали, у мужчин проявляется в отваге, а у женщин — в стыдливости, в их целомудренном поведении. Самого доблестного мужчину называли Vir optimus — «Наилучший муж»; а самую добродетельную женщину — pudissima femina — «наистыдливейшая женщина». Таким прозванием были удостоены Сульпиция и Клавдия. Первая получила его от собрания матрон за то, что пожертвовала статую Венеры, которая может подвигнуть девушек и женщин к стыдливости. Вторую обвиняли в безнравственности, так как она была очень красива, она оправдалась, когда чудесным образом смогла указать, в каком месте Тибра находится затонувшая колесница со статуей Богини-Матери. Солон пишет, что этим она заслужила «первенство в стыдливости».

У потомков сложилось представление об особой развратности нравов, царящей в имперском Риме. Отчасти это связано с тем, что нравственные критерии римлян отличались от наших. Современные исследователи уже не так безоговорочно доверяют эротическим изображениям, стихотворениям поэтов и суждениям Отцов Церкви. Вольные росписи на стенах, которые по большей степени и создали образ римской распутной жизни, возможно, служили своего рода «компенсацией за строгость повседневного быта». Поль Вен в своей книге подчеркивает, например, что сексуальные отношения римлян подчинялись очень строгим правилам стыдливости. Супруги предавались любви только ночью, в темноте, и считалось, что честная женщина никогда не должна полностью обнажаться, даже перед супругом. Может быть, именно это и послужило основанием для поэтов воспевать совершенно обнаженных женщин и страсть при полном освещении — так они чувствовали, что их любовницы, а это чаще всего были вольноотпущенницы, полностью отдаются им. Когда женщина все время находится под покрывалом, то ее тело без покрова эротизируется особым образом, оно возбуждает и вызывает желание.

При этом и сами римляне сетовали на упадок нравов. Пизон обличает его уже со II века до Р.Х., а к концу республики о нем стали писать еще больше. Проперций в элегиях спрашивает: зачем воздвигать храмы Стыдливости, если женщины ведут себя так, как им хочется? И приводит в пример знатных женщин. Но кто они, эти женщин, которые ведут себя так независимо? Это вдовы, как молодая и богатая Клодия, которую поносил и обличал Цицерон, но он был не вполне беспристрастен, так как враждовал с братом Клодии — Клодием. Это восточные царицы, например Клеопатра, обольстившая Антония. Плутарх рассказывает в «Жизни Антония», что Клеопатра предстала перед Антонием в Тарсе на золотом корабле с пурпурными парусами и серебряными веслами. Она возлежала на роскошном ложе, одетая как Афродита, то есть прикрытая только драгоценностями. Вокруг нее стояли девушки и юноши в костюмах Эротов и граций; они обмахивали царицу опахалами и правили судном. Это также супруги и матери семейств, подобные Семпронии. Они презирают и честь, и стыдливость, иногда желание овладевает ими, они сами предлагают себя мужчинам. Семпрония из-за своей развратной жизни погрязла в долгах и примкнула к заговору Каталины. Об этом пишет Саллюстий в «Заговоре Каталины»: для него очевидна связь между нравственным падением и политическим преступлением.

После смерти Цезаря и до победы Акция в Риме не было сильной власти, что нанесло сильный удар по римской доблести, и без того пришедшей в упадок. Напрасно Август пытался возродить былую нравственность и издавал законы о браке, стыдливости, о наказаниях за адюльтер. Первые дамы государства предавались разврату больше всех. Не случайно имя Мессалины, третьей жены императора Клавдия, стало нарицательным для обозначения ненасытной сладострастной женщины. И при этом в то же время жила и Павлина, достойная супруга Сенеки. Можно привести немало примеров и распутства, и достоинства в Римской империи I века. Это было время контрастов. В Риме были женщины, которые, как пишет Ювенал в «Сатирах», не стеснялись ходить по городу, смешиваясь с толпой мужчин, и в то же время Плиний писал о том, что даже трупы утопленниц целомудренно всплывают животом вниз. В это время жила императрица, которая «уставала, но не могла насытиться», и в это же время разрабатывались строгие юридические нормы, касавшиеся правил женской стыдливости.

Не будем судить империю ни по суровым законам Римской республики, ни с точки зрения христианской морали, видящей в ней только «падение нравов». Можно предположить, что в это время в Риме формируется новая мораль, которая готова допустить разврат в личной жизни знати, если он не наносит вреда государству. Суровые нравы римлян смягчились под влиянием греческой культуры. Цицерона упрекали в том, что он ужинал с куртизанкой Киферой. Он в оправдание ссылался на философа Аристиппу, любовника Лаисы. Аристиппа говорил: «Я ею овладел, но она не завладела мной». А если бы греки не умели выкручиваться при помощи удачных слов?..

Для римлян проблема стыдливости состоит не в том, можно или нельзя обнажать тело, а в том, как при тех или иных обстоятельствах дозволено себя вести. На некоторых празднествах обнажались даже те женщины, что были чрезвычайно сдержанны в других обстоятельствах. Так, например, по свидетельству Ювенала («Сатиры», кн. VI), на зимних церемониях женщины погружались в прорубь в Тибр, а потом ползли на коленках, «голые и дрожащие», на поле Тарквиния Великолепного. 15 февраля устраивались Луперкалии — праздник очищения. Кульминацией праздника были бега юношей, обнаженных или прикрытых набедренной повязкой. Они на бегу хлестали кожаными бичами женщин, которые подставляли им ладони и спины. Все действо призвано было обеспечить плодородие. По утверждению Папы Геласия (492–496), свидетельство которого, впрочем, достаточно позднее и вызывает сомнения, женщины были тоже обнажены. Подобные ритуалы, связанные с плодородием, уходили корнями в народную традицию, но в них участвовали молодые люди и женщины из знатных семейств. Они представляли собой своего рода обрамление римским представлениям о женской стыдливости.

В 186 году до Р.Х. были введены в обиход вакханалии. Они быстро сделались объектом скандального интереса. Поначалу в них участвовали только женщины, но потом в мистериях стали участвовать и мужчины. Среди действ, входивших в обряд инициации в вакханалиях, было изнасилование юношей, что уподобляло их женщинам. Вино, ночь, соитие всех со всеми приводили к тому, что границы стыдливости стирались и участники вакханалий под прикрытием обряда предавались самым разнузданным порокам, на которые толкало их сладострастие, причем мужчины чаще совокуплялись друг с другом, чем с женщинами.

Происходящее на вакханалиях вызвало судебные обвинения, некоторые из них завершались смертными приговорами. Нас они интересуют в одном своем пункте: они были противопоставлены мужской нравственности, так как в них участвовали женщины и гомосексуалисты. Основной аргумент консула, который проводил дознание и судебные процессы, говорит сам за себя: «Можно ли доверить оружие тем, кто вышел из такого логова непристойности?» Стыдливость, таким образом, оказывается необходимой как узда «природе» человека,