Горечь войны. Новый взгляд на Первую мировую - Нил Фергюсон

(офицеру ВМФ в отставке, любившему быстрые автомобили и аэропланы) МО-5 официально поручила разведку за рубежом. Этот Иностранный отдел впоследствии стал зародышем СИС (позднее МИ-6){201}. В 1910–1911 годах в Германии были разоблачены и попали за решетку агент Смита-Камминга Макс Шульц (натурализованный предприниматель из Саутгемптона) и четверо немцев-информаторов. Также провалились: агент Джон Герберт-Споттисвуд, два офицера, которые, находясь в отпуске, по собственной инициативе осматривали береговые укрепления немцев, а также безрассудный юрист, питомец Итона, безуспешно попытавшийся сделаться двойным агентом{202}. Английские агенты действовали в Роттердаме, Брюсселе и Санкт-Петербурге{203}. Увы, документы Иностранного отдела остаются засекреченными, поэтому трудно сказать, в какой степени Великобритания была осведомлена о германских планах. (Думаю, что в небольшой: об этом свидетельствуют трудности, испытанные в 1914 году Британским экспедиционным корпусом при поиске неприятеля.) В действительности основная доля разведывательных данных, собранных английскими агентами, касалась подводных лодок и дирижаблей. Никто, однако, не счел нужным (или достаточно интересным) взломать иностранные военные шифры.

Удивительно, что высшие должностные лица всерьез принимали фантазии насчет вторжения. Так, полковник Уильям Робертсон из Департамента разведки Военного министерства в докладе, представленном в 1903 году Комитету обороны империи, указывал, что в случае выступления против Англии “лучший, если не единственный, шанс Германии добиться желаемого исхода противостояния состоит в том, чтобы нанести удар в сердце Британской империи прежде, чем английский флот успеет показать всю свою мощь, обрушиться на захватчика, заблокировать его флот, расстроить его торговлю и сделать его огромную армию бесполезной”. Робертсон (признавая, что “морские десантные операции в любом случае дело непростое, противнику необходимо дать понять, что мы не остаемся в неведении относительно идущих приготовлений и даже в случае беспрепятственного пересечения моря коммуникации корпуса, предназначенного для захвата Англии, рано или поздно окажутся нарушенными”), тем не менее настаивал, что немцы могут высадить “150–300 тысяч солдат… на восточном побережье Англии”:

Войска вторжения, высадившись, самостоятельно смогут обеспечить себя и несколько недель действовать без поддержки. Тем временем, следует надеяться, моральное воздействие на густонаселенные районы Англии и удар, нанесенный английскому кредиту, способны повлечь если не полное подчинение, то по меньшей мере заключение соглашения, по которому Англия сделается сателлитом Германии{204}.

Даже Эдуард VII в 1908 году выразил опасение, что его кузен Вильгельм II вынашивает планы “бросить на Англию один или два армейских корпуса и издать прокламацию, что он явился не как враг короля, а как внук королевы Виктории, чтобы оградить короля от шайки социалистов, разрушающих страну”{205}. Старшие чиновники английского МИДа разделяли эти страхи. Постоянный замминистра Чарльз Гардинг, Айра Кроу (сам родившийся в Германии) и сам министр Эдвард Грей сходились на том, что “немцы рассматривали и прежде, и теперь вопрос о вторжении”{206}.

У Грея не было сомнения, что “множество немецких офицеров проводит отпуск в нашей стране в различных точках восточного и южного побережий… для чего нет иных причин, кроме рекогносцировки нашего побережья”{207}. Военный министр Ричард Холдейн также в это уверовал, хотя на него могло повлиять увеличение числа новобранцев Территориальной армии (его детища), последовавшее за премьерой пьесы дю Морье “Дом англичанина”{208}. Хотя предшественник Асквита на посту премьер-министра публично раскритиковал домыслы Ле Ке, в 1909 году Асквит поручил специальному подкомитету Комитета обороны империи изучить сообщения Ле Ке и других об иностранном шпионаже. На основании доклада этого подкомитета и было учреждено контрразведывательное Бюро секретной службы{209}. Доклад гласил: “Собранные доказательства не оставляют у членов этого подкомитета сомнений в том, что в стране действует широкая сеть немецких шпионов”{210}. Черчилль (тогда министр внутренних дел) в июле 1911 года, во время Агадирского кризиса, приказал расставить в Лондоне посты у флотских складов, чтобы “двадцать решительно настроенных и хорошо вооруженных немцев… однажды туда не явились”{211}. Увы, в Великобритании, вопреки стараниям Келла и его коллег, почти не нашлось немецких военных (в отличие от военно-морских) агентов{212}. Как бы то ни было, бóльшая доля информации, интерес к которой Ле Ке и ему подобные приписывали немцам, была широко доступна (и почти даром) в виде карт Государственной топографической службы и Адмиралтейства. В самом начале войны (исходя из списка 28 830 иммигрантов, подготовленного в апреле) проверке подверглись около 8 тысяч вызвавших подозрение иностранцев. Очень скоро стало ясно, что за ними не стоит никакой единой военной организации{213}. Уже в декабре 1914 года Морис Хэнки, секретарь Комитета обороны империи, опасался того, что “25 тысяч крепких мужчин, немцев и австрийцев, которые все еще свободно находятся в Лондоне” могут “разом перебить все правительство”{214}. Тайная армия так никогда и не была создана. Не увенчались успехом и поиски замаскированных бетонированных площадок, на которых немцы якобы собирались разместить свои тяжелые осадные артиллерийские орудия.

Немецкими наиболее воинственными авторами, как правило, двигали и политические, и корыстные мотивы. Классический пример — Фридрих фон Бернгарди, чья книга “Современная война” (1912) провоцировала подозрения англичан касательно германских намерений. Бернгарди (бывший кавалерийский генерал, ранее возглавлявший Военно-исторический отдел Большого Генерального штаба и в 1909 году вышедший в отставку) был тесно связан с Августом Кеймом, главой Германского союза обороны (DWV) — лоббистской группы, выступавшей за увеличение численности армии. “Современную войну” нередко считают классикой прусского милитаризма, однако ее следует рассматривать как пропагандистский материал DWV, обличающий не только пацифизм и антимилитаризм левых, но и малодушие германского правительства во время Агадирского кризиса, а также (это еще важнее) консерваторов из прусской военной верхушки, желавших, чтобы армия оставалась сравнительно немногочисленной{215}.

Милитаристская политика

Следует указать на важное обстоятельство: и в Англии, и в Германии сторонники активных военных приготовлений добились очень немногого. Так, им определенно не удалось привлечь на свою сторону большинство избирателей. В Великобритании после серьезных трудностей в войне с бурами доводы в пользу укрепления “национальной боеспособности”, несомненно, находили отклик у всех политических сил{216}. Однако конкретные меры, направленные на повышение боеготовности (например, введение всеобщей воинской повинности), политической популярности не снискали. Основанная Джорджем Ши Лига национальной службы в свои лучшие дни — в 1912 году — насчитывала 98 931 членов и 218 513 “сочувствующих” (они платили всего по пенсу). Не более 2,7 % мужского населения Великобритании в возрасте 15–49 лет состояли в ополчении (Volunteer Force){217}. В 1913 году в бойскаутском движении Баден-Пауэлла состояло 150 тысяч человек: крошечная