Язычество в православии - Галина Алексеевна Носова

укладе сводилось не к его религиозно осмысленному выполнению, а лишь к сохранению внешнеобрядовой стороны: воздержанию от «скоромной» пищи, полового общения, развлечений. После масленицы в деревне прекращались веселые гулянья молодежи, на посиделках не пели песен, не устраивали игр. Молодые женщины и девушки вечерами никуда не ходили, а вязали и пряли, пожилые (в некоторых местностях) пели скорбные духовные стихи. Строгость поста, по наблюдениям очевидцев, иногда доходила до того, что, следуя церковным установлениям, матери не давали молока младенцам, едва отнятым от груди. Это служило одной из причин детской смертности.

Свидетельства сельских приходских священников о соблюдении их паствой великого поста служат прекрасной иллюстрацией к словам А. И. Герцена о безразличии русского крестьянства к догматической системе православия: «Русский крестьянин суеверен, но безразличен к религии, которая для него, впрочем, является непроницаемой тайной. Он для очистки совести соблюдает все внешние обряды культа; он идет в воскресенье к обедне, чтобы шесть дней больше не думать о церкви»[64].

Эта характеристика точь-в-точь подтверждается жалобами местного духовенства на то, что хотя крестьяне в пост аккуратно причащаются и исповедуются, но делают это обыкновенно в первую и вторую великопостные недели с тем расчетом, чтобы от времени принятия «святых тайн» до пасхи прошло шесть недель и чтобы в пасхальные дни «с меньшим грехом можно было им петь мирские песни»[65]. Против этого естественного стремления народа освободиться от обременительных церковных предписаний, чтобы «не думать о церкви», постоянно и ожесточенно боролось православное духовенство.

В содержание поста вошли и различные обычаи, поверья, приметы, магические действия и т. п., по происхождению никак не связанные с христианством, а представлявшие собой остатки древнего весеннего праздника славян, посвященного встрече весны, солнца, пробуждению природы и началу работ в поле.

Календарь весеннего периода и в XIX в. сохранил суеверно-магические гадания, заклятия, обусловленные заботами о предстоящих пахоте, севе, об урожае хлебов. Они плохо увязываются с христианской мифологией, с легендой о страданиях и мученической смерти Иисуса Христа.

В хозяйственной жизни крестьянства пост рассматривался как обособленный отрезок времени, устремленный на подготовку к весенним полевым работам. По насыщенности магическими действиями можно выделить две недели поста: четвертую неделю — крестопоклонную (в народной трактовке — «сердохрестье») и седьмую — страстную («страшную»). Главным объектом поклонения выступает здесь хлеб в его разновидностях: зерно, просфора, овсяный кисель и т. п. На крестопоклонной неделе пекли кресты из пресного теста и клали в них: ржаное зерно — чтобы хлеб уродился, куриное перо — чтобы куры неслись, и т. п. По предметам, запеченным в крестах (щепка, соль, деньги, семена), гадали о том, кто из членов семьи будет богат, кому хлеб засевать, и т. п.[66]

Большая часть обрядов с хлебом падала на четверг и пятницу страстной недели. Один из них — заклятие мороза. Из овсяной муки приготавливали ритуальный кисель, часть которого съедали в страстной четверг, часть оставляли на пасху. На пасху им разговлялись раньше кулича. Старший из домохозяев, вынося остатки киселя на улицу или раскрыв окно, произносил: «Мороз, мороз, поди к нам кисель с молоком хлебать, чтоб тебе наше жито в поле сберегать, градом не бить, червем не точить и всему бы в поле целу быть»[67]. В некоторых селах верили, что «господь невидимо благословляет тот хлеб, который подается в этот день к обеду». Остаток хлеба убирали и хранили как святыню, которую употребляли только во время болезни. Магическую роль придавали крестьяне «четверговой» просфоре. Во время весеннего сева ее вместе с пасхальным куличом, творожной пасхой, яйцами клали в лукошко с семенами, считая, что эти магические предметы придадут зерну особую чистоту и силу плодородия. Здесь та же древняя магия, только в христианизированном оформлении. Магическую сущность имели и другие поверья, обряды, гадания поста. Хозяйственные приметы, относившиеся, например, к великому четвергу, основаны на магии «первого дня», т. е. по этому дню определяли свойства всего предстоящего года. По нему замечали урожай: если в великий четверг мороз, то хлеб в этом году будет плохой, если нет — хороший. «Четверговую» свечу хранили в божнице, как обладающую в глазах суеверных крестьян способностью отгонять злых духов.

Ряд магических действий был направлен на сохранение здоровья человека и скота. Как лекарство применялась «четверговая» соль, пережженная в печи. Ее давали скоту, на пасху ели с яйцами — «для здоровья»[68]. Во время всенощного стояния в церкви с четверга на пятницу страстной недели после прочтения священником евангелия крестьяне делали из воска свечей шарики, предохранявшие, по поверьям, от зубной боли. В Переславльском уезде воск от свечей налепляли на шейные кресты, считая, что таким путем можно избавиться от лихорадки и порчи.

Рассмотрение религиозно-бытовой обрядности поста показывает, как в хозяйственной жизни крестьянства рациональные способы обеспечения урожайности, плодородия земли переплетаются с колдовскими средствами и суеверными представлениями о путях воздействия человека на природу. Причины сохранения последних, как и всей области религиозно-магических обрядов и суеверий, лежали в экономических и социально-политических условиях существования дореволюционной русской деревни с ее технической отсталостью, невежеством, хозяйственной беспомощностью и зависимостью от сил природы и капиталистического общества.

Аскетические, мрачные догматы христианского вероучения о бренности земной жизни и важности заботы о судьбе в потустороннем мире, которые отражены в великопостном церковном ритуале, в сознании крестьян преломлялись под углом зрения языческого мировоззрения, древних народных верований и сводились к исконной крестьянской теме — магическому заклятию плодородия и земного материального благополучия.

Пасха. Главнейший праздник православия — пасха отмечается церковью как воспоминание о страданиях, смерти и воскресении евангельского Иисуса Христа. Центральное место в пасхальной идеологии и обрядности занимает проповедь святости страданий, терпения и покорности в земной жизни, призыв заботиться о душе и ее загробном существовании.

Хотя в пасхе пережитки славянских веровании в большой степени оказались подчиненными церковному влиянию и пропитались христианскими идеями, видоизменившись больше, чем в других православных праздниках, тем не менее даже в XIX в. в крестьянском обиходе она связывалась с множеством языческих поверий, суеверно-магических действий. Часть из них получила новую идеологическую окраску, часть лишь формально приурочивалась к пасхальным дням. Это прежде всего пережитки солярного (солнечного) культа (в частности, распространенное поверье о том, что солнце на пасху «играет») и магического воздействия на плодородие земли, переплетавшиеся с элементами культа умерших. Весенняя поминальная обрядность не случайно связывалась с земледельческими интересами и стремлениями. Крестьянам был присущ взгляд на умерших «родителей» как на продолжающих жить под землей и имеющих власть над урожаем. Поэтому обряды поминовения, совершавшиеся в период пробуждения земли, имели целью поддержать их пищей, приобщить к кругообороту «жизнь — смерть