Очерки культурной истории обуви в России - Мария Терехова

В первые годы массового выпуска резиновых галош их часто критиковали с эстетической точки зрения: «Конечно, резиновые калоши лучше других исполняют свое назначение, но они так безобразны, что многие дамы от них отказываются и употребляют кожаные калоши или ботинки на пробковой подошве», — писал обозреватель петербургских мод в 1860 году (Северный цветок 1860: 161). Тем не менее во второй половине XIX века резиновые галоши уверенно набирали популярность и к концу столетия стали непременным атрибутом культурного человека. Отсутствие галош, в свою очередь, служило показателем либо низкого социального положения, либо крайней бедности.

Экспортный рекламный плакат Т. Р. А. Р. М. Санкт-Петербург, 1890–1900-е

Т. Р. А. Р. М. с первых лет существования экспортировал свою продукцию в страны Европы и Азии. Изделия с успехом экспонировались на российских и международных выставках, завоевывая награды и признание (в том числе почетное право помещать на вывески и товар государственный герб) за «превосходное качество резиновых изделий, образцовую постановку технической части производства и оборудования завода, образцовое устройство завода в гигиеническом отношении и за всестороннее попечение о рабочих и их семьях» (цит. по: Колышницына 2013: 137).

Отдельного упоминания как лучшие образцы рекламной графики своего времени достойны рекламные плакаты Товарищества. В 1908 году Т. Р. А. Р. М. изменил название на более лаконичное — «Треугольник», по форме своего фирменного товарного знака. Изначально изделия выпускались неутепленные, но канонический облик галоши «Треугольника» обрели с появлением красной байковой подкладки — и в таком виде стали частью городской культурной мифологии.

Накануне Первой мировой войны в России действовало несколько фабрик по производству резиновой обуви. Помимо безусловного лидера «Треугольника», существовали крупные московские фабрики «Богатырь» и «Проводник» (последняя основана в Риге в 1889 году и переведена в Москву в 1915 году). К 1916 году в Москве действовало около десяти фирм, специализировавшихся на оптовой и розничной торговле только галошами (Алешина 1995: 98). Однако в военное время, когда исполнялись крупные государственные заказы, производство гражданской продукции, в первую очередь галош, резко уменьшилось, а спрос на них — взлетел: кожаная обувь из-за дефицита сырья стала фактически недоступной для значительной части населения.

Рекламный плакат Московского товарищества Резиновой мануфактуры. Москва, 1900-е

3.4. От «холодного сапожника» до Поставщика Императорского двора: обувная торговля и рынок в России

К 1916 году больше половины жителей столицы перешли на фабричную обувь, но в целом по стране его доля составляла около 20 % (Керзум Шундалов 2005: 661). Основную часть населения по-прежнему обували тверские или московские кустари — сапожники и башмачники, а самая многочисленная социальная группа — крестьяне — и вовсе часто обходилась собственными силами: лапти летом и валенки зимой все так же оставались основными видами обуви в деревнях. Обувь городского типа в повседневной жизни могли себе позволить зажиточные крестьяне, но чаще ее шили и берегли для праздников, например свадьбы. В то же время повсеместно деревенские кустари-самоучки мастерили простейшую кожаную обувь наподобие опанок, и такая практика существовала вплоть до середины XX века. Конечно, о «моде» в классическом понимании в такой среде речи не шло. Долгое время самой «модной» обувью среди крестьян считались блестящие черные калоши — мечта деревенских щеголей, и носили их не во влажную погоду, а посуху (Пармон 1994: 124). А вот любопытное свидетельство Василия Немировича-Данченко, который в 1870-х годах в путевых очерках об Архангельской губернии описал наряд деревенских модников: «в черных сюртуках, в калошах, с дождевыми зонтиками в руках при совершенно сухой и ясной погоде, в необыкновенных галстуках, давивших им горло» (цит. по: Русский костюм 1965: 26).

По мере того как фабричное производство обуви медленно, но все же развивалось, в публицистике и в профессиональной среде начали задаваться вопросом: сможет ли кустарь конкурировать с механизированным обувным производством или в конце концов будет вынужден уступить ему место? Петербургский краевед Петр Столпянский полагал, что «фабрикант может приготовлять обувь лишь на нормальную ногу, а она встречается очень редко <…> будущность сапожного мастерства вполне обеспечена» (Столпянский 1925: 153).

История показала, что Столпянский оказался прав, но лишь наполовину: кустарь обслуживал не только клиента с «ненормальной ногой», то есть особыми запросами, но и представителей обоих полюсов потребительского рынка в России: от самого бедного городского люда до самой взыскательной и состоятельной публики, не желающей носить фабричную обувь из соображений эстетики, удобства, моды и статуса.

В то же время бо́льшая часть покупателей, будучи весьма непритязательной, обувалась в русских торговых рядах с их полутемными лавками, на ярмарках и рынках. Существовала система торговли поношенной обувью. Лавки, где она продавалась, назывались «лари» — предшественники магазинов секонд-хенд и комиссионок. Характерной фигурой городского ландшафта и неотъемлемой частью рыночной жизни были уличные кустари — так называемые «холодные сапожники», предлагавшие ремонт обуви на месте, в присутствии клиента. Иногда таких мастеров называли подбойщиками, потому что чаще всего они занимались именно тем, что ставили подбойки и заплатки. «Для этого обладатель худых сапог, несмотря ни на какую погоду, разувался на улице и стоял босиком, пока подбойщик чинил его сапоги», — свидетельствует очевидец, московский приказчик 1870–1880-х годов (Слонов 1989: 234). А публицист Владимир Гиляровский так описывал московских «холодных сапожников»:

С правой стороны ворот (Триумфальных), под легкой железной лестницей, приделанной к крыше с незапамятных времен, пребывали «холодные сапожники», приходившие в Москву из Тверской губернии с «железной ногой», на которой чинили обувь скоро, дешево и хорошо. Их всегда с десяток работало тут, а клиенты стояли у стенки на одной ноге, подняв другую, разутую, в ожидании починки (Гиляровский 1926).

Помимо покупки готовой обуви или шитья на заказ, у горожан была еще одна возможность обуться: смастерить себе ботинки собственноручно. Может показаться удивительным, но и в относительно благополучное время начала 1910-х годов самостоятельный пошив обуви был нередкой практикой. Авторы многочисленных пособий-самоучителей объясняли необходимость таких изданий очень просто: «Последнее время в обществе явилась потребность шить самим обувь вследствие ее дороговизны» (Сорокина 1912: 15). Существовали даже специальные руководства, предназначенные для женщин, например «Дама-сапожник» (Меньшикова 1910). В годы войны и нэпа эти самоучители оказались даже более востребованы, чем прежде, и неоднократно переиздавались. Появлялись новые, уже советские пособия, да и реалии городской повседневности поддерживали спрос на такие издания. «Несколько лет тому назад интеллигентные любители-сапожники научились делать обувь на медных шпильках», — сообщала автор обувного самоучителя 1922 года (Хрущева 1922: 17).

На другом по отношению к уличным сапожникам полюсе находилась высшая каста обувщиков —