Разгадай Москву. Десять исторических экскурсий по российской столице - Александр Анатольевич Васькин

Ознакомительный фрагмент

проживающего в Москве графа Льва Толстого устроена тайная типография для печатания его тенденциозных произведений, состоящая в непосредственном управлении неблагонадежных в политическом отношении лиц», – доносили директору Департамента полиции П. Н. Дурново. А тот, в свою очередь, просил в апреле 1886 года московского обер-полицмейстера А. А. Козлова проверить эти сведения. Проверили. «Компетентные источники», то есть шпики и филеры, тайную типографию в Хамовниках не обнаружили. Учитывая, как сам Толстой относился к российским порядкам, можно сказать, что нелюбовь у Толстого и власти была взаимной.

Усадьба в Хамовниках зимой

Благом для московского обер-полицмейстера было бы, если бы Толстой и вовсе не появлялся в Москве. И такой момент наступил 8 мая 1901 года, когда семидесятидвухлетний писатель покинул свою хамовническую усадьбу. Толстой расстается с Хамовниками на восемь лет. Пришедшие со старостью болезни не пускали Льва Николаевича в Москву, да он и сам к этому не стремился.

Лишь 3 сентября 1909 года он вновь навестил Москву. В город он не приехал, а заехал – по пути к ближайшему другу Черткову, жившему в подмосковном Крекшине. И если бы в это самое Крекшино можно было бы попасть прямо из Ясной Поляны, то, вероятно, Москва не увидела бы писателя и в этот, последний, раз.

Толстой, не баловавший Первопрестольную вниманием так долго, вызвал своим неожиданным появлением фурор. Хорошо, что газеты не прознали об этом заранее, иначе ему не дали бы прохода уже на Курском вокзале. Но народ все равно собрался, в том числе и сам Чертков с сыном, оставившим для нас свидетельства встречи. Откуда-то взялась ветхая старушка, похлопавшая писателя по спине, пожелав при этом ему здоровья. Носильщик, бросив вещи, побежал поближе поглазеть на того самого графа Толстого.

Толстой приехал в другую Москву, ошеломившую его своими многоэтажными доходными домами, трамваями, телефоном, уличными электрическими фонарями. «Без лошадей ездят, в трубку разговаривают», – изумлялся Лев Николаевич. По дороге с вокзала он все удивлялся, почему не поехали до Хамовников на трамвае. «В трамвай с багажом нельзя», – объяснили ему.

Уже на следующий день, спозаранку, по старой привычке отправился Лев Николаевич в город, дошел до Пречистенки. Хотел, как всегда, помочь незнакомой прохожей. Какой-то дворник обругал его: «Что не в свое дело мешаешься. Ступай отсюда». Видно, московские дворники за восемь лет успели подзабыть графа. Вернувшись в Хамовники, Лев Николаевич, по воспоминаниям Гольденвейзера, поставил диагноз Москве двадцатого века: «Люди здесь так же изуродованы, как природа». А вот андреевский памятник Гоголю, что стоял тогда в начале одноименного бульвара, Толстой похвалил: «Мне нравится: очень значительное лицо».

Вечером того же дня Толстой с Брянского вокзала поехал в Крекшино вместе с Софьей Андреевной и дочерью Александрой. Вернулись они только через две недели, 18 сентября. На Брянском вокзале опять толпа – газеты уже рассказали о пребывании Толстого в Москве. «Благодаря вам я пить бросил!» – умилил Льва Николаевича старичок, каким-то образом пролезший к нему, а городовые отдавали честь. Все это позволило ему с удовлетворением отметить: «Видно, я стал популярной личностью для толпы. Но все-таки видно настоящее отношение. В особенности этот старичок, бывший пьяница. Чувствуешь значение того, что делаешь. Сердечность, значительность задачи».

В Хамовниках, куда приехали с вокзала, собрались московские знакомые и сын Сергей с женой. Говорили о разном, в том числе и о кинематографе. Толстой изъявил желание посмотреть на это новое развлечение городских жителей. Ближайший кинематограф располагался на Арбате, куда и решили направиться вечером. В кино зрители не могли не узнать писателя – «появление его произвело сенсацию». Дальше дело не пошло. В антракте он встал и направился к выходу со словами: «Ужасно глупо. У них совсем нет вкуса». Еще одно новшество цивилизации и научно-технического прогресса Толстому не понравилось.

Больше оставаться в Москве он был не намерен. 19 сентября Толстой в последний раз переступил порог дома в Хамовниках. Его провожало множество москвичей. Курский вокзал потонул в людском море. Люди залезали на фонарные столбы, чтобы получше разглядеть писателя. «Никто не ожидал скопления такой массы народа, и не было принято мер, чтобы обеспечить свободный проход через вокзал», – вспоминал очевидец. Прощание плавно переросло в митинг, растрогавший Льва Николаевича до слез, что позволило одной из газет написать: «Москва устроила Толстому царские проводы»…

7 ноября 1910 года в Хамовники пришла горестная весть о кончине Толстого на станции Астапово Рязанско-Уральской железной дороги. В то время в усадьбе жил его старший сын Сергей Львович с женой и сыном Сергеем (1897 г.р.), одним из двадцати трех внуков Льва Толстого. Сергей Львович немедля выехал в Астапово.

Оставшиеся в усадьбе домочадцы стали свидетелями небывалой прежде активизации надзорной деятельности московской полиции. Во избежание возможных народных волнений полиция оцепила Долгохамовнический переулок. Как следует из московских газет, 9–10 ноября переулок был окружен полицейскими нарядами, которые стояли до вечера, дом был оцеплен полицией и вблизи дежурил отряд городовых и полицейский офицер; никто из посторонней публики в Хамовнический переулок не пропускался.

Меры, принятые в те печальные дни, не кажутся экстраординарными. Недаром Суворин еще в мае 1901 года писал: «Два царя у нас: Николай II и Лев Толстой. Кто из них сильнее? Николай II ничего не может сделать с Толстым, не может поколебать его трон, тогда как Толстой несомненно колеблет трон Николая и его династии. Попробуй кто тронуть Толстого. Весь мир закричит, и наша администрация поджимает хвост». Тем не менее значительных волнений, вызванных известием о смерти Толстого, в те дни в Москве не наблюдалось.

Вскоре в Московской городской думе были озвучены инициативы по увековечению памяти писателя. Предлагалось, в частности, открыть мужское и женское училища имени Л. Н. Толстого, присвоить Хамовническому переулку или одному из примыкающих к нему переулков имя писателя и устроить в Москве литературный музей имени Толстого, поставить памятник. 22 ноября 1910 года Сергей Львович Толстой от имени семьи Толстых в беседе с городским головой Н. И. Гучковым заявил о желании семьи писателя уступить хамовническое владение городу Москве с целью организации там музея.

В ноябре 1911 года Софья Андреевна, ставшая официальной владелицей усадьбы еще при жизни мужа, продала ее Московской городской управе за сто двадцать пять тысяч рублей. В городской думе, правда, не все одобрили покупку городом толстовской усадьбы. Нашлись и такие, кто активно протестовал. Это были депутаты правого толка. Городской голова Гучков получил 6 сентября