Роман Абинякин - Офицерский корпус Добровольческой армии: Социальный состав, мировоззрение 1917-1920 гг

Конечно, цели «внутреннего» применения добровольцев не афишировались, но подразумевались; мало кто из них заблуждался на сей счет. Напротив, многие полки и батальоны присваивали себе полуофициальное наименование «корниловские». Отдав шефство только 1-му Ударному отряду, генерал не возражал и против самоназваний, стремясь лишь не привлекать особого внимания правительства.[221] Чрезвычайно характерно, что в корниловскую сферу стремились прежде всего молодые, энергичные и честолюбивые офицеры, которым явно импонировал генерал героического ореола, генерал-вождь Корнилов. Аналогичная картина наблюдалась в революционной Франции, где младшие офицеры тяготели к удачливому Бонапарту.

Весной же в Москве образовался Союз бежавших из плена, бывший вначале чисто солдатской организацией. Во главе стоял Комитет из 12 человек. Его помещение находилось на Скобелевской площади, в номере 253 гостиницы «Дрезден», — кстати, по соседству с Московским комитетом РСДРП(б). Отпущенная из плена по состоянию здоровья сестра милосердия M. A. Нестерович, воспоминания которой проливают свет на особенности Союза, 1 июня возглавила его благотворительный отдел. Если прежде Союз представлял собой координационный центр для помощи пленным и устройства бежавших, то Нестерович заметила патриотическую настроенность, «надежность» солдат и возможность их «использовать в критическую для государства минуту».[222] Поэтому вскоре никому даже в Москве ранее не известное объединение бывших пленных начало заявлять о себе. За июнь-начало августа Союз разросся в значительную организацию, насчитывавшую 27 тыс. солдат, 37 офицеров и двух генералов, одним из которых был Корнилов. Быстро сформировалась вооруженная команда в 300 штыков, получившая белое знамя с изображением тернового венца и Георгиевских лент (что сходно с последующей символикой ряда знаков Добровольческой армии). Стараниями той же Нестерович Союз добился пожертвований от представителей деловых кругов H. H. Второва и А. А. Понизовского на общую сумму 50 тыс. руб.[223]

Занятый в большей степени фронтовыми и столичными организациями, Корнилов через Союз бежавших из плена вошел в контакт и с Москвой. Накануне Государственного Совещания именно в Комитет этого общества специально приезжал адъютант Верховного Главнокомандующего князь Голицын, после чего члены Союза в течение двух дней оповещали «все организации и юнкерские училища» об ожидавшемся прибытии Корнилова. Учитьвая, что данное сообщение, идя по официальным каналам, не требовало столь бурной активизации, несомненно наличие каких-то конфиденциальных инструкций. Следующий гонец объявил о возможном аресте Совещания, причем не уточнил, с чьей стороны. При этом в боевую готовность приводилась не только воинская команда Союза, но и широкие офицерские круги.[224]

Первое впечатление от повествования Нестерович — оправданное стремление пышно встретить своего «генерала на белом коне». Однако недоговоренности и многозначительные подчеркивания «надежности» и «готовности» наводят на мысль о как минимум производившейся Корниловым проверке сил, не исключая и наметок военного переворота непосредственно в Москве (вдали от буйного петроградского гарнизона) как максимум. В пользу последнего говорит и заманчивая реальная возможность взять под контроль и нейтрализовать всех политиков, прибывших на Совещание. Отказ от решительного шага произошел во многом из-за того, что Верховному Главнокомандующему и его самому горячему стороннику генерал-лейтенанту А. К. Каледину отсоветовал начинать выступление не кто иной, как П. Н. Милюков.[225] Пугая опасностью восстановить против себя все политические партии, он по сути высказал ультиматум-предупреждение об отказе в своей поддержке. Действительно, кадетский лидер «ни на минуту не допускал, что Россию спасет Корнилов»,[226] но лишь потому, что, как увидим чуть ниже, делал ставку на собственного кандидата.

После Государственного Совещания, падения Риги и ухудшения общего положения на фронтах (при игнорировании мер, предложенных Корниловым) Верховный Главнокомандующий утверлился во мнении о жизненной необходимости диктатуры. Поэтому утвержденный еще 11 августа план переброски 3-го конного корпуса к Петрограду начал выполняться. Сведения, поступавшие в Ставку из считавшихся надежными источников, прогнозировали новое вооруженное выступление большевиков 28–29 августа или 2–3 сентября. Это-то доверие и сыграло роковую роль.

Корнилов не сомневался, что Крымов может «перевешать весь состав Совета»,[227] но и внутри столицы требовались точки опоры. Во второй половине августа неофициальный штаб Корнилова (Генерального Штаба генерал-майор И. П. Романовский, полковник Д. А. Лебедев, капитан В. Е. Роженко, князь Голицын и прапорщик В. С. Завойко) с согласия товарища военного министра Савинкова направил штабам всех фронтов инструкцию о направлении в Ставку офицеров для обучения эксплуатации новых моделей вооружений. Уже к 25 августа прибыло свыше 3 тыс. человек,[228] что доказывает предварительную осведомленность командующих о готовящемся вызове. С одной стороны, сообщение истинной цели командировок происходило в личном докладе командующим фронтами специального офицера-курьера (все — лейб-гвардии Уланского Его Величества полка[229]). С другой же — Роженко, встречавший прибывавших на вокзале Могилева, явно нарушал конспирацию, запросто называя численность вызванных.[230] Офицерские группы тотчас переправлялись в столицу, где раньше уже появился Союз добровольцев народной обороны[231] во главе с полковниками В. И. Сидориным, Л. П. Дюсиметьером (из Республиканского центра) и др.; ниже его работа рассмотрена подробно.

В Москве Союз бежавших из плена установил связь со многими офицерами, находившимися на излечении в лазаретах. Муссировалась мысль о формировании дивизии на его базе (которое запретил Керенский, недовольный торжественной встречей Корнилова в дни Государственного Совещания). Тем самым пытались создать противовес войскам Московского военного округа, подчиненного верному стороннику министра-председателя полковнику А. И. Верховскому. Пользуясь преобладанием в Союзе солдат и потому не возбуждая подозрений, один из активистов организации стал членом Московского Совета и, посещая все заседания, получал информацию обо всех решениях и планах противника.[232]

Корнилов чувствовал моральную и расчитывал на реальную поддержку со стороны крупных легальных военных организаций. 6 августа экстренное заседание Совета Союза казачьих войск отмечало невозможность смены Корнилова на посту Верховного Главнокомандующего и в противном случае снимало «с себя ответственность за поведение казачьих войск на фронте и в тылу».[233] К данному заявлению 7 августа единогласно присоединилась конференция Союза Георгиевских кавалеров, обещая бросить «боевой клич всем кавалерам к выступлению совместно с казачеством».[234] В свете формирования Георгиевских частей угроза не была беспочвенной, — впрочем, они оказались верны правительству и враждебны ударникам, почему позднее, на Дону, Корнилов поставил на них крест и воссоздавать не разрешил.

Теперь обратимся к не столь яркой, но не менее крупной, поистине ключевой фигуре последующих событий — генералу Алексееву. Еще в свою бытность Верховным Главнокомандующим он организовал в мае в Ставке Союз офицеров Армии и Флота с целью «выразить общий голос и общий взгляд офицерства».[235] Организация намеревалась не только представлять интересы, но и сплачивать для действий. Собранный вскоре в Могилеве съезд офицеров декларировал свою аполитичность, концентрируясь на военно-дисциплинарных задачах и корпоративной защите офицерского корпуса от нападок и притеснений, неизбежных при тогдашних способах «демократизации» армии. Съезд ни единым постановлением не выразил враждебности режиму, но подверг критике военную политику правительства.[236] Керенский, верный свободе слова, не мог запретить Союз офицеров, вследствие чего была достигнута легальность. Однако личность Алексеева неоднократно вызывала недовольство, и военный министр добился его смещения. Этот шаг стал ошибкой правительства: к государственным соображениям присоединились личные мотивы перехода генерала в оппозицию.

Союз офицеров по праву должен считаться самой массовой и авторитетной организацией, так как создавался путем простой централизации уже самовозникших на местах так называемых «офицерских комитетов» (и отдельных объединений чинов Генерального Штаба)[237] — противовеса Советам солдатских депутатов. Союз состоял из отделений «в штабах армий, корпусов, дивизий и в каждой отдельной части», а также в округах.[238] Центральным органом был Главный комитет Союза в Могилеве, где председательствовал полковник Л. Н. Новосильцев. Большинство из 12 его членов не принадлежало к старшему офицерству,[239] что похоже на тактический ход — демонстративное дистанцирование от «старого режима».