Операция «Барбаросса»: Начало конца нацистской Германии - Джонатан Димблби

запрещаю!» Гудериан повторил, что сейчас уже слишком поздно останавливать отступление (санкционированное Браухичем шестью днями ранее), так как в противном случае его солдаты останутся без прикрытия на открытой местности. Гитлер возразил, что они должны окопаться там, где находятся. Гудериан стал протестовать, указывая, что земля промерзла на глубину в полтора метра и ее невозможно разбить кирками. Гитлер сказал, что для подрыва почвы нужно использовать гаубицы. Гудериан попытался объяснить, что применение подобной «позиционной» тактики приведет к «бесполезному и невосполнимому» расходу драгоценного человеческого ресурса. Гитлер еще раз повторил, что им нужно удерживать свои позиции. В этом становившемся все более жестким обмене репликами, в который не решился бы вступить ни один другой генерал, оба вскоре стали бросаться историческими аналогиями, не к месту вспоминая то Первую мировую войну, то Фридриха Великого.

Затем Гудериан пожаловался, что его солдаты так и не получили подходящее зимнее обмундирование и обморожения продолжают косить их ряды. Бо́льшая часть пехоты, говорил он Гитлеру, по-прежнему одета в хлопчатобумажную форму, а «сапог, белья, рукавиц и подшлемников или совершенно нет, или же они имеются в ничтожном количестве». На это Гитлер вновь взорвался: «Это неправда. Генерал-квартирмейстер сообщил мне, что зимнее обмундирование отправлено». Гудериан не отступал. Вызвали Вагнера, и на прямо поставленный вопрос он в целом подтвердил правоту Гудериана – припасы задерживались в Варшаве.

С учетом перерыва на обед встреча длилась пять напряженных часов. Гудериан смотрел на приближенных фюрера – в частности, Кейтеля и Шмундта, – которые сидели за столом с каменными лицами, и постепенно осознавал, что, как и фюрер, они полагали, что он преувеличивает, описывая ужасные условия, в которых его люди находились на фронте. Никто из присутствовавших не обмолвился ни словом о том, что всего через несколько часов Геббельс – который лишь месяц назад запретил прессе публиковать фотографии немецких солдат без зимнего обмундирования – получит приказ объявить общенациональную кампанию, адресованную немецким семьям с просьбой перетряхнуть свои гардеробы в поисках

галош, по возможности с обычной или меховой подкладкой; теплых шерстяных вещей, носков, панталон, плотного нижнего белья, курток или свитеров; теплого, особенно шерстяного, нательного белья, маек, жилетов, защищающих грудь и легкие; всех видов головных уборов, теплых наушников, напульсников, ушегреек, шерстяных подшлемников; мехов во всех смыслах слова, меховых жакетов и меховых жилетов, меховых сапог любого вида и размера; одеял, особенно накидок из меха, толстых теплых перчаток, опять же в особенности кожаных с меховой подкладкой, или вязаных рукавиц и шерстяных варежек; вообще все, что из шерсти, срочно нужно на фронте и будет принято с удвоенной благодарностью[1367].

К концу бурного вечера они так и не смогли нащупать практически никаких точек соприкосновения. В самом принципиальном вопросе Гитлер был непреклонен: дальнейшего отступления не будет. По мнению Гудериана, встреча закончилась «полной неудачей»[1368]. Гальдер прекрасно понимал, что с военной точки зрения предложение Гудериана об отходе имело смысл, но он так никогда и не простил ему, что в августе тот не стал спорить с Гитлером, и теперь явно наслаждался обрушившейся на Гудериана опалой, презрительно заметив: «Гудериан, по-видимому, совершенно потерял способность владеть собой»[1369].

Однако Гальдер и сам угодил в водоворот неразберихи и беспорядка, в котором оказались большинство старших офицеров немецкой армии. В отсутствие связной стратегии они метались в поисках выхода из кризиса, в то время как их лидер, внушавший благоговение некоторым и страх всем, обвинял их в малодушии и отсутствии истинно прусского характера. Пустота стремительно заполнялась новыми вспышками старых конфликтов, соперничеством и завистью. Теперь каждый командующий старался защитить себя от гнева фюрера, в то же время не обрекая своих солдат на коллективное самоубийство. В таких условиях Гальдер, с одной стороны, пытался убедить фюрера разрешить «отход по всему фронту», а с другой – старался сделать Клюге «упорнее и тверже», убеждая его не уступать требованиям подчиненных, которые добивались этого самого отхода[1370].

Клюге, который совсем недавно поддержал приказ «стоять насмерть», вскоре нашел возможность продемонстрировать, что он более чем готов противостоять «давлению снизу», хотя его решение было продиктовано не столько военной необходимостью, сколько личным соперничеством. В течение нескольких дней после назначения Клюге на пост, который ранее занимал фон Бок, Гудериан успел дать разрешение на несколько тактических отходов, при этом армейский журнал регистрации телефонных вызовов показывал, что он «непременно запрашивал разрешение у Клюге». Клюге снисходительно соглашался, как бы давая понять, что, если бы Гудериан был лучше как командующий, отступать бы не потребовалось[1371]. 24 декабря, через четыре дня после неудачной встречи Гудериана с Гитлером, его 10-я (моторизованная) пехотная дивизия оказалась в почти полном окружении под городом Чернью и была вынуждена отходить. Пользуясь выпавшим ему шансом, Клюге устроил Гудериану выговор за неоправданное отступление. Гудериан горячо отверг обвинение. Их ссора продолжилась в тот же день во время телефонного разговора, в котором Клюге обвинил своего соперника в подаче «неверного» доклада о происшедшем. «Я доложу о вас фюреру», – предупредил он. У Гудериана лопнуло терпение, и он пригрозил подать в отставку. Но Клюге его опередил. 26 декабря Гудериану сообщили, что он снят со своего поста Гитлером и в наказание отправлен на свалку офицерского резерва вслед за Браухичем. Его карьера фронтового командира закончилась.

Дерзость Гудериана, его эгоистические требования, его готовность игнорировать или открыто нарушить приказы – не говоря о его поразительных успехах и звездном статусе – давно вызывали возмущение. Бо́льшая часть его коллег, на которых он привык смотреть сверху вниз, не без удовлетворения наблюдали за его падением. Но те, кто служил под его началом, думали иначе. «Это была полная катастрофа. Наши солдаты сочли поступок Гитлера непостижимым», – вспоминал один из его офицеров, Иоахим фон Лестен. По словам генерал-полковника Августа Шмидта, войска которого участвовали в отходе из Черни, «это была катастрофа. Гудериана сняли с поста, потому что он имел мужество возражать Гитлеру и критиковать его ошибочный приказ стоять до конца – приказ, который ставил всю нашу армию под угрозу уничтожения»[1372].

Гудериан был первым из старших военачальников, попавших под удар из-за того, что Гитлер, став главнокомандующим, решил лично контролировать армию в мельчайших деталях. Фронтовых командиров произвольно вызывали к нему в «Вольфсшанце» и давали им распоряжения, слабо или вообще никак не согласованные друг с другом на тактическом уровне. Кроме того, им недвусмысленно давали понять, что любая самостоятельная инициатива расценивается как нарушение дисциплины. По словам начальника оперативного отдела армии генерал-лейтенанта Адольфа Хойзингера, во время военных совещаний фюрер не упускал возможности строго напоминать: «Генералы должны повиноваться приказам точно так же, как и любой рядовой. Я командую, и все должны подчиняться мне без вопросов. Я несу ответственность! Я, и никто иной! Любые идеи, кроме этой, я буду выкорчевывать с корнем»[1373][1374].

Презрительное отношение Гитлера к генералам, словно вирус, быстро распространилось среди его ближайшего окружения. Как не без удовольствия отметил Геббельс, фюрер пришел к выводу, что его старшие командиры «неспособны выдержать сильное напряжение и серьезные испытания на прочность характера»[1375]. После разговора с Герингом – чьи собственные способности в качестве главнокомандующего люфтваффе вскоре окажутся под большим вопросом – Геббельс с удовлетворением отметил, что их взгляды совпадают: «Мы полностью единодушны в вопросе вермахта. Геринг испытывает глубочайшее презрение к трусливым генералам». Шмундт также заслужил одобрение Геббельса, посетовав на «праздность некоторых высших офицеров, которые либо не хотят, либо – как в некоторых случаях – просто не могут понять фюрера» и которые «таким образом лишают себя… величайшего счастья, которое может выпасть на долю нашего современника, – счастья служить гению»[1376].

«Гений» уже избавился от Рундштедта, фон Бока, Браухича и Гудериана, но на этом не остановился. В течение двух недель после отставки Гудериана еще около 40 высокопоставленных офицеров было отправлено в отставку – либо за неспособность остановить отступление, либо за отход с позиций без разрешения. Самым выдающимся из них был командующий 4-й