Третий рейх. Зарождение империи. 1920-1933 - Ричард Джон Эванс

к августу 1933 г. эта программа позволила вычеркнуть 145.000 человек, из них 33.000 женщин, из списка безработных. Местные управленцы, отвечавшие за бездомных в Гамбурге, с 1931 г. говорили, что те ухудшали условия жизни для бедных слоёв, и заставляли их искать поддержки в других местах. Такое отношение быстро получило широкое распространение в 1933 г. Число ночёвок в приюте полиции Гамбурга сократилось с 403.000 в 1930 г. до 299.000 в 1933 г. в большой степени из-за такой политики воспрепятствования. Чиновники начали говорить о том, что бродяги и тунеядцы должны направляться в концентрационные лагеря. 1 июня 1933 г. прусское министерство внутренних дел выпустило декрет с запретом публичного попрошайничества. Бедность и нищета, поражавшие общество со времён до 1933 г., теперь стали криминализироваться[888].

Сама полиция, освобождённая от ограничений демократического контроля, провела ряд масштабных рейдов по берлинским клубам и местам встреч ассоциаций бывших заключённых, которые представляли собой объединения организованной преступности, в мае и июне 1933 г. в рамках кампании борьбы с профессиональными уголовниками. Районы, считавшиеся местами скопления преступных банд, также были центрами поддержки коммунистов и их сторонников. Такое преследование стало возможным только после уничтожения Союза бойцов красного фронта, это также стало продолжением запугивания местного населения. Поскольку нацисты считали, что в преступности, и особенно организованной преступности, доминировали евреи, оказалось неудивительным, что полиция также провела налёты почти на пятьдесят жилых домов в берлинском «районе трущоб» 9 июня 1933 г., известном не только своей бедностью, но и высоким процентом еврейского населения. Нет смысла говорить, что такая связь существовала практически полностью только в воображении самих нацистов[889]. Организации бывших преступников были жестоко уничтожены, их члены помещены в предварительное заключение без суда, а их клубы и бары были закрыты[890].

В пенитенциарной системе, где бы в конечном счёте оказались многие из этих людей, быстро растущая проблема мелких преступлений уже привела к необходимости введения более жёстких мер в государственных тюрьмах. В последние годы Веймарской республики администраторы и эксперты от системы наказаний выступали за бессрочное заключение или ограничение свободы рецидивистов, чья наследственность (как предполагалось) делала их неспособными к исправлению. Ограничение свободы всё чаще считалось долгосрочным ответом на проблемы, которые такие преступники создавали для общества. В конце 1920-х гг. в зависимости от криминалиста или начальника тюрьмы, который проводил подобную оценку, в эту категорию попадали от одного из тринадцати до каждого второго заключённого. Ограничение свободы было включено в последние редакции нового уголовного кодекса, который готовился во второй половине 1920-х гг. Хотя этот проект попал под критику постоянно враждующих политических партий Веймара, эти предложения получили большое одобрение в уголовной и судебной системе и, разумеется, вряд ли бы куда-то исчезли[891]. Не было недостатка в специалистах, которые считали, что стерилизация генетически неполноценных людей должна стать обязательной[892]. Социальное веймарское государство стало обращаться к авторитарным решениям этого кризиса, что наносило серьёзный удар по правам граждан. Вскоре эту инициативу подхватил Третий рейх, действуя с такой драконовской жестокостью, о которой мало кто мог помыслить во время Веймарской республики. Сокращение финансирования в любом случае заставляло управляющих исправительными учреждениями и организациями соцобеспечения проводить ещё более жёсткое разделение между заслуживающими и не заслуживающими помощи, поскольку условия в государственных организациях любого типа ухудшились настолько, что им становилось всё труднее сохранять здоровье и жизнь своих подопечных[893].

II

Эти жёсткие меры затронули не только политических подозреваемых, лиц с отклонениями и маргиналов. Они коснулись всех частей немецкого общества. Весь процесс подпитывался массовым всплеском насилия со стороны штурмовиков, эсэсовцев и полиции в первой половине 1933 г. В прессе постоянно появлялись репортажи, где в приемлемой и скорректированной форме говорилось о жестоких избиениях, пытках и ритуальном унижении заключённых всех общественных положений и любых политических взглядов, кроме нацистов. Этот террор совсем не был направлен против конкретных широко непопулярных меньшинств, а был общим и затрагивал всех, кто осмеливался выражать несогласие на публике, любых лиц с отклонениями, бродяг и нонконформистов[894]. Масштабное запугивание населения стало необходимым условием процесса, запущенного по всей Германии в период с февраля по июль 1933 г., — процесса, который нацисты называли координацией или, если использовать более ёмкое немецкое слово, Gleichschaltung — понятие из области электричества, означающее ситуацию, когда все переключатели размещаются в одной цепи, чтобы их можно было активировать с помощью одного главного переключателя в центре. Затронуты были практически все стороны политической, общественной и организационной жизни, на всех уровнях — от государства до деревни.

Захват нацистами федеративных земель стал ключевым элементом этого процесса. Такой же важной была координация в государственной службе, проведение которой с февраля 1933 г. создало такое мощное давление на центристскую партию, что та не смогла ему противостоять. В течение пары недель после вступления Гитлера в должность в ряде министерств были назначены новые статс-секретари (высший пост на государственной службе), включая Ганса Генриха Ламмерса в Имперской канцелярии. В Пруссии, продолжив предыдущую чистку, проведённую Папеном после июля 1932 г., к середине февраля Герман Геринг заменил двенадцать начальников полиции. Начиная с марта насилие штурмовиков быстро заставило политически неугодных городских чиновников и мэров городов покинуть свои должности — 500 старших муниципальных служащих и семьдесят лорд-мэров к концу мая. Законы, устранявшие автономию федеральных земель и учреждавшие для управления каждой из них рейхскомиссара, назначаемого из Берлина (за исключением одного все они были региональными лидерами нацистов), означали, что после первой недели апреля практически не оставалось препятствий для координации, другими словами, для нацификации государственной службы на всех уровнях. В то время, когда смещались правительства земель, местные нацисты с помощью отрядов вооружённых штурмовиков и эсэсовцев занимали здания городских советов, заставляли собрания и мэров уходить со своих постов и заменяли их своими назначенцами. Так же поступали с отделами медицинского страхования, центрами занятости, сельскими советами, больницами, судами и остальными государственными и общественными организациями. Чиновников заставляли уходить со своих постов или вступать в нацистскую партию. Если они отказывались, их избивали и бросали в тюрьму[895].

Эта волна чисток получила законное обоснование после обнародования 7 апреля одного из центральных декретов нового режима, так называемого Закона о восстановлении профессиональной государственной службы. Его название было обращено к корпоративному духу консервативных госслужащих и содержало далеко не только подразумеваемую критику попыток веймарских правительств (особенно в Пруссии) привлечь на ведущие государственные посты сторонников демократии со стороны. Главной целью нового декрета была попытка упорядочить и централизовать действия региональных штурмовиков и