Павел Щёголев - Падение царского режима. Том 5

Крыжановский. — Вы можете проверить все это. Вы можете спросить членов Думы, участников в деле, они скажут вам начистоту, что было. Но должен сказать, что потом слышал краем уха, будто какие-то обвинения против Герасимова и всей этой компании были. Впоследствии, помнится, в печати были оглашены кое-какие данные. Я не помню фамилии, задержана была какая-то дама, которая подкидывала какой-то документ, план вооруженного восстания; это, может быть, было верно.

Председатель. — Несомненно даже верно, как теперь известно. Вы имели в виду Шорникову и Бродского.

Крыжановский. — Да, Шорникову. Но так как я у дел не был, то я просто отметил. Здесь я, вероятно, согрешил против Герасимова. Герасимов производил впечатление несимпатичное. В министерстве ходили слухи, что они пополнили доказательствами. Но я очень рад слышать от вас, что это неправда.

Председатель. — Мы можем сказать, что, к сожалению, это правда.

Крыжановский. — То-есть, документы были переданы?

Председатель. — Сочинены агентами охранного отделения.

Крыжановский. — То-есть, как? Весь заговор или нет?

Председатель. — Основные моменты этого заговора.

Крыжановский. — Значит, его вовсе не существовало?

Председатель. — Он существовал, но впервые был сочинен агентами охранного отделения. Был просмотрен Герасимовым и Столыпиным.

Крыжановский. — Нет, Столыпиным не может быть. Я не особенно симпатично относился к Столыпину, два раза, будучи товарищем министра, я подавал в отставку, хотел с ним развязаться, держался в отношениях личных далеко, хотя и пользовался его доверием; но я скажу, что обвинение против него неправильное.

Председатель. — Вы думали несколько иначе: «Когда выяснилась невозможность жить со второю Думою и необходимость в чрезвычайном порядке изменения избирательного закона, вдруг, как по щучьему велению, возникло среди левого крыла Думы преступное сообщество для ниспровержения государственного строя, с созданием и участием нижних чинов петербургского гарнизона и с прочими проявлениями необразованного радикализма, мании величия и инородческой злобы к России, которыми так богата была вторая Дума. Раскрытие этого дела смутило всех, у кого осталось разумение в голове, и многих заставило прикусить языки. Оно сразу оправдало и роспуск Думы, и новый избирательный закон, изданный учредительной властью царя, и ограничение в этом законе доступа в Думу темным слоям населения, и сокращение представительства инородческих окраин, и решительные меры правительства по созданию Думы русской и государственной».

Крыжановский. — Если изволите раньше посмотреть, я уверен, вы найдете указание на то, что я никогда не верил в провокационную деятельность Столыпина. По-моему, он абсолютно не был способен. Он был человек, скажем, несколько наивный, невзирая на все данные. Он доверчив был. Он как-то слушал всякого, кто подвернется. Оставался под впечатлением последнего говорившего. Столыпин, угрожая моменту, разъяснял те или иные выходки полиции. Эта история мне казалась подозрительной, именно по ее совпадению; впоследствии я слышал про эту, как вы изволили назвать, Шорникову. А так как Герасимов и вся компания были в высшей степени подозрительны, то могло быть. Но я убежден, что Столыпин здесь не при чем.

Председатель. — Так что вы объясняете большим счастьем Столыпина то обстоятельство, что как раз в тот момент, когда ему нужно было найти основание для роспуска Думы и для изменения избирательного закона, в министерстве внутренних дел нашлись люди, Герасимов и компания, которые через своих двух агентов все это устроили? Так что это счастливое для Столыпина совпадение?

Крыжановский. — «Счастливое» в кавычках. Но неужели весь заговор до самого основания был выдуман?

Председатель. — В значительной мере.

Крыжановский. — Но фундамент был какой-нибудь?

Председатель. — Да какой же может быть фундамент у провокации? Вы не изволите сейчас припомнить, к какому времени относится начало расследований по делу фракции Государственной Думы?

Крыжановский. — Совершенно не знаю. К этим делам никакого касательства не имел. Вся эта область ревниво охранялась лицами, стоявшими там.

Председатель. — Что было представлено носителю верховной власти в основании нового избирательного закона перед 3 июня. Вот эта записка представлялась? (Передает записку.)

Крыжановский. — Ах, нет, это относится к лету 1906 г. Это составлено было, если не ошибаюсь, Черкасом, и мною поправлено. Это, вероятно, Горемыкину было дано. Я потом вспомнил, что экземпляр вернулся при Столыпине с пометкой: «высочайше одобрено»; в 1907 году, насколько я помню, никаких решительно справок, писем и документов государю не представлялось.

Председатель. — Г. секретарь, занесите в протокол, что предъявляется записка на 71 стр., которая начинается словами: «При оценке действующего порядка выборов…».

Крыжановский. — Да, это в 1906 году, во время премьерства Горемыкина.

Председатель. — Другая записка с поправками С. Е. Крыжановского, начинающаяся словами: «При оценке действующего порядка выборов…».

Крыжановский. — Это просто переделка; та же самая записка, впоследствии несколько измененная, чтобы служить материалом для воспоминаний.

Председатель. — Третья записка, с так называемой пометкой рассмотрения бывшего императора и с датой, когда это рассмотрение имело место.

Крыжановский. — Это — 15 июля 1906 года. Но это не Столыпиным подано, а Горемыкиным. Тогда для него были составлены такие справки делопроизводителем. Одна из этих мной переделана. Если это было представлено, то Горемыкиным; Столыпину же, очевидно, возвращено после того, как он был назначен председателем совета министров, в 1907 году.

Председатель. — Затем вы пишете в вашей записке: «Кажется, 30 мая. Жребий был брошен докладом Столыпина его величеству и окончательным принятием второго варианта», т.-е. варианта производства выборов единой курией, но под надзором, как вы говорили, имущих классов, которые были там в большинстве. Вариант этот в шутку назван был при обсуждении в совете «бесстыжим».

Крыжановский. — Да, это кто-то из остряков его назвал, потому что цель его ясней была подчеркнута, нежели в раздельно сословном.

Председатель. — Т.-е., цель обессиления неимущих классов и преобладание имущих классов?

Крыжановский. — Цель создания представительства на первых ступенях его развития из лиц, которые доказали на деле умение развивать и устраивать свое личное благополучие. Кажется, Шванебах назвал этот проект «бесстыжим».

Председатель. — Вы были автором и утвержденного, и неутвержденного проекта?

Крыжановский. — Так точно, равно как и третьего, о производстве выборов в уездных земских собраниях, который, как я упоминал, был отвергнут.

Председатель. — «Когда Столыпин докладывал государю, его величество изволил смеяться и решительно сказал: «Я за «бесстыжий». Последние двое суток я составлял закон в окончательном изложении».

Крыжановский. — Закон был весь написан в два дня.

Председатель. — Скажите, совет министров в большинстве или единогласно присоединился к решению изменить избирательный закон этим, внезаконным порядком?

Крыжановский. — Я разногласия не слышал. Я повторяю, что в тех заседаниях, может быть, одном, двух, трех, где совет министров слушал принципиальную сторону дела, при участии каких-либо других лиц, я не присутствовал. Но в тех технических заседаниях, которые были в моем присутствии, я разногласий и возражений не слышал. В рассуждении о правомерности акта, здесь, до заседания или после, были ссылки на сохранение императором учредительной власти. Но каких-нибудь возражений против возможности проведения закона в этом порядке я не слышал.

Председатель. — Сколько было заседаний, на которых вы изволили присутствовать, и сколько было заседаний, на которых обсуждались только принципиальные основы проекта?

Крыжановский. — Я помню, что я присутствовал в двух заседаниях: в одном, которое происходило в Зимнем дворце, где был Столыпин, в конце апреля или в начале мая; и в другом, в Елагином дворце, в конце мая. А сколько других заседаний было, — откуда же я могу знать?

Председатель. — Не можете припомнить, кто из министров того времени присутствовал в заседаниях?

Крыжановский. — Все, очевидно. Я не помню, чтобы кого-нибудь не было.