Глеб Лебедев - Эпоха викингов в Северной Европе и на Руси

Брата убийцеколь встречен он будетгорящему домуконю слишком резвомуконь захромаеткуда он годится всему,что назвал я верить не надо!(Речи Высокого, 89)

И лишь в конечной, важнейшей норме, определяющей смысл и ценность прожитой человеком жизни, можно распознать традиционные родовые представления о судьбе рода и человека, о посмертной славе и памяти в цепи поколений:

Гибнут стадародня умирает и смертен ты самНо смерти не ведаетгромкая славадеяний достойныхГибнут стадародня умираети смертен ты самНо знаю одночто вечно бессмертно:умершего слава(Речи Высокого, 76, 77)

В этой максиме, собственно, и род отвергается, как и материальные богатства: подлинную ценность представляет только Rómr um daudan hvern — «молва о каждом умершем», «мертвого слава», ordrómr. Воплощением ее стали не только рунические камни (воздвигаемые, как правило, родичами), но прежде всего — ведущие жанры скальдической поэзии, а в нормативно — идеализированном виде — героический эпос.

«Слава», Rómr — конечный итог и реализация «Судьбы», Heill, героя — прижизненной «удачи, доли, судьбы» индивида. Представление о Судьбе — основополагающий элемент мировоззрения скандинавов эпохи викингов (Гуревич 19726: 167). Исключительно разнообразна терминология, относящаяся к этому понятию: Судьба — Дева-Удача, hamingja,fylgja счастье, доля — gcefa: счастье, удача — heill; участь, доля — audna; определенный от века закон — órlóg. Для большинства из этих понятий существовали бинарные оппозиции: ohamingja — неудача, ógcefa — будущее несчастье, грядущая недоля, а в предельном случае feigd — грядущая смерть.

Способность человека следовать высшим этическим нормам выверялась и реализовывалась в его следовании своей Судьбе. Этот жесткий закон распространялся не только на людей, но и на асов. Эддическая мифология пронизана знанием конечной судьбы, грядущей Гибели богов. Песни «Эдды» открываются «Прорицанием вёльвы», полностью охватывающим судьбы мира — от его сотворения до его конца и последующего воскресения.

Рис. 110. Накладка со шлема из погребения в Вальсъерде 8

«Прорицание вёльвы» (Voluspa) относят к числу мифологических песен, сложившихся в эпоху викингов, во второй половине X в. (Стеблин-Каменский 1975:665). Концепция конечной гибели мира и богов Ragnarok, при бесспорном воздействии христианства (готский перевод Библии Ульфилы появился около 340 г.), органично завершила сложный мировоззренческий процесс смены «циклического» времени — линейно ориентированным. Не просто чередование хороших и дурных лет, урожайных и неурожайных сезонов, но нарастание социальных коллизий, конфликтов, катастроф суммировано в оценках эпохи; sceggold, scalmóld, vindold, vaigold — «век секир», «век мечей», «век бурь», «век волков (преступников)» (Voluspa, 45).

«Прорицание вёльвы» — наиболее полная панорама скандинавского языческого мироздания, охватывающая сразу все его аспекты — временной, пространственный и, так сказать, социально-структурный. Последний дан в характеристиках основных групп мифических существ (включая людей — от первой пары, Аска и Эмблы, исполинов-йотунов «рано рожденных», асов, карликов, норн и ванов, валькирий и хтонических чудовищ, живых мертвецов и будущих эйнхериев), и — это главное в содержании песни — мир отождествляется с судьбами асов, отображенными в высшие, роковые мгновенья:

Гарм лает громкоу Гнипахеллирапривязь порветсявырвется волкОна много ведаетя много предвижусудьбы славныхи сильных богов(Прорицание вёльвы, 44,49, 54 58)

Сотворение мира, война асов с ванами, похищение Одином священного меда, распря с Локи — все это лишь экспозиция главных событий, и страшный час пророчества — это худшее из времен:

Брат будет биться с братом насмертьнарушат сестричи нравы рода мерзков мире нет меры блуду век мечей,век секир теперь треснут щиты век бурь,век волков пред света концомни один человек не щадит другого(Прорицание вёльвы, 45)

Как и в «Речах Высокого», но с отчетливо негативной оценкой, картина распада родовых устоев — время сотрясения мироздания:

Иггдрасиль дрогнулясень высокий войв древнем древена воле йотун(Прорицание вёльвы, 47)

В страшном сражении один за другим гибнут асы, и вместе сними — сражающиеся против них чудовища. Битва завершается картиной глобальной, космического масштаба, огненной катастрофы:

Черным стало Солнцесуша тонет в моресветлые звезды сыплются с небапар жарко пышети жизни питатель пламядо самого поднялось неба(Прорицание вёльвы, 57)

Рис. 111. Один, скачущий на Сленнннре (рисунок королевы Дании Маргариты II)

Смысл апокалипсического финала, однако, не в окончательном уничтожении мира, а в свершении «судеб славных и сильных богов»: после гибели асов

Видит она каквышла сноваземля из моряв зеленой обновебурлит ручейпарит орелвидит сверхуи выловит рыбу(Прорицание вёльвы, 59)

Время обратимо; гибель асов — «это не формальная, а, так сказать, этическая предопределенность» (Стеблин-Каменский 1976:53). Критерий ortfrómr сохраняет свою действенность:

Собираются асы на Идавеллири о Поясе мира мощном судятпомнят асы о прошлых деянияхи о данных Одином древних рунах(Прорицание вёльвы, 162)

Представление о посмертной славе в памяти поколений дополнялось представлением о ниспосланной свыше, созданной асами общественной организации людей, выраженным в «Песни о Риге», также одной из древнейших в «Эдде» (Гуревич 1973:159-175).

Рис. 112. Деталь конской упряжи из Сёллестеда, Фюн, Дания. Украшение выполнено в стиле Еллинг, представляющем традицию старых скандинавских «звериных орнаментов» X в. Национальный музей, Копенгаген

«Песнь о Риге» (Rigsjjula) повествует, как, посетив последовательно три родительские пары, ас Риг стал родоначальником рабов, свободных и знати. Каждая семейная чета получила от Рига некие наставления, видимо тождественные «Речам Высокого»:

Риг им советы умел преподать(Песнь о Риге, 5, 17, 33)

Дифференциация социально-этических норм подкреплена различиями внешнего вида и образа жизни. Уродливые и грязные потомки раба-Трэля

удобряли полястроили тыныторф добываликормили свинейкоз стерегли(Песнь о Риге, 12)

Семейство свободных крестьян-общинников отличается сравнительным благообразием, хорошей добротной одеждой. Патроним сословия, Карл, родился «рыжий, румяный, с глазами живыми». Подрастая, он

быков приручали сохи им ладилстроил домавозводил сараиделал повозкии землю пахал(Песнь о Риге, 22)

Знатные одеты в цветные одежды с металлическими украшениями, в доме у них — оружие, ценная утварь, на столе — дичь и вино. Родившийся от Рига маленький Ярл

щитом потрясалсплетал тетивылуки он гнулстрелы точилдротик и копьяв воздух металстроил домаскакал на коненатравливал псовмахал он мечомплавал искусно(Песнь о Риге, 35)

Затем ему были открыты тайны рун; в знаниях и искусствах Ярла превзошел его сын, юный Кон, Konungr — «конунг».

Самое главное, что фиксирует «Песнь о Риге», это момент преобразования одной общественной системы в другую. Мифические «родительские пары», в свою очередь, связаны между собою отношениями родства (Прадед и Прабабка — Дед и Бабка — Отец и Мать); но на их потомков эти отношения словно бы не распространяются.

Ai + Edda = trael Afi + Amma = Karl Fadir + Módir = Jarl

Естественная генеалогическая структура (прадед-дед-отец) преобразуется в социально стратифицированную.

Миф эпохи викингов запечатлел процесс распада родовых морально-этических ценностей. Ранняя его фаза отражена в «Песни о Риге». Кодекс норм в «Речах Высокого» относится, по существу, к следующей ступени, когда личность и ее судьба, а также оценка этой судьбы обществом становятся самой значимой из ценностей. «Прорицание вёльвы» обобщает представление о всемогуществе, неотвратимости и неизбежности Судьбы, которой подвластны даже боги. Героическое последнее сражение асов словно моделирует идеальную норму поведения, которой в конечном счете должен следовать каждый из людей этой эпохи, когда родовые связи распадаются, время, кольцеобразно струившееся, обретает линейную направленность и люди, заключающие длинную цепь поколений, вступают в «век мечей, век секир, век бурь, век волков».

Структура «Эдды»

«Эдда» — название, достаточно случайно закрепившееся за корпусом древних исландских мифоэпических песен, а несколько раньше — за созданным Снорри Стурлусоном в XIII в. прозаическим комментарием к северным мифам, образам и оборотам скальдической поэзии «Младшая Эдда» (или «Эдда Снорри», как ее называют, отличая от стихотворной «Старшей Эдды»), Рукопись «Эдды» получила это обозначение в 1643 г. (Мелетинский 1968: 5). Этимология слова неясна (Гуревич 1975: 14). В самом тексте «Эдды» это слово встречается единственный раз, в качестве имени первой из женщин родительских пар «Песни о Риге», Прабабки. Значение его, собственно, и исчерпывается этим обозначением самой ранней степени родства в цепи предков. Приблизительно можно перевести его как «Пра-».