Когда падали стены… Переустройство мира после 1989 года - Кристина Шпор

китайскому руководству провести саммит – впервые со времен встречи Хрущева и Мао в 1959 г. на грани китайско-советского разрыва, приведшего обе страны к угрозе войны спустя десять лет.

Горбачевская увертюра отражала его стремление нормализовать отношения между двумя крупнейшими коммунистическими странами, но она была движима еще и потребностью достичь международной стабильности, чтобы сосредоточиться на внутренних реформах. Дэн, в свою очередь, тоже четко сформулировал китайские условия для такой встречи: 1) Москва сокращает военное присутствие на китайско-советской границе; 2) Советы выводят войска из Афганистана и 3) Кремль прекращает поддерживать вьетнамскую оккупацию Камбоджи. К концу 1988 г. китайцы были вполне удовлетворены полученными советскими уступками и направили формальное приглашение Горбачеву прибыть в Пекин в мае 1989 г. на переговоры с Дэном. Визит должен был символизировать китайско-советское примирение после почти трех десятилетий вражды и даже антагонизма[99].

Горбачев не был знаком с Дэном лично. Он никогда не был в Китае и определенно не был лао пэнъю  – старым другом. Будучи на двадцать семь лет моложе Дэна, Горбачев мало что помнил о китайско-советских отношениях до разрыва, произошедшего тогда, когда ему только шел третий десяток. Тем не менее, как и Буш, он был нацелен на приоритетное достижение прорыва на китайском направлении с момента, как стал Генеральным секретарем. И только Дэн сохранял подозрительность. Хотя он и приветствовал более тесные экономические связи с СССР, ему не нравился горбачевский энтузиазм в отношении политических реформ, и он даже называл его «идиотом» за то, что тот поставил политику впереди экономики[100]. Со своей стороны, Горбачев сохранял скептицизм в отношении китайской программы реформ именно по причине отсутствия в ней политической модернизации, что, по его мнению, было необходимо для полноценной и успешной перестройки. Так он продолжал преуменьшать значение китайских реформ и даже предсказывал их крах. А еще он считал китайцев простыми имитаторами. «Сейчас все они претендуют на то, что начали перестройку раньше нас», – потешался он. «Они следуют нашим подходам». Надменное отношение Горбачева одновременно отражало и традиционно пренебрежительное советское отношение к КНР и его собственные, ревнивые, почти мессианские амбиции, что перестройка – как это указано на обложке его книги – предназначена не только «для нашей страны», но и «для всего мира»[101].

Фактически Горбачев казался самому себе новым Лениным. Он провозглашал, что его страна – лидер социалистической системы и, как это отметил его помощник Георгий Шахназаров, одна «из величайших держав или сверхдержав современного мира, от которой зависит судьба мира». С такой точки зрения, преобладавшей среди кремлевских стратегов и характерной для самого Горбачева, Китай все еще оставался державой второго сорта, хотя и совершавшей замечательный взлет из бедности и отсталости. Москва сама всегда искала признания на Западе, на который смотрела, иногда невротически, как на единственное мерило, каким можно было мерить собственные успехи. И в этой важнейшей погоне за международным статусом было почти необходимо издеваться над опытом и достижениями Китая[102].

Конечно, совсем иначе эти отношения виделись в Пекине. Дэн был тверд в том, что на Китай нельзя смотреть как на «младшего брата» Москвы – именно этим Сталин цинично третировал Мао. Имея виды на восстановление китайско-советских отношений, Горбачеву надо было предельно четко показать китайцам, что ничего подобного у него и в мыслях нет: Китай, сказал он, перерос такую роль. И общим для них было понимание, что тридцать лет вражды не могут быть преодолены в одну ночь. Китайские лидеры спокойно наблюдали и делали выводы в отношении того, что они считали совершенно хаотичной советской ситуацией[103].

Итак, китайско-советские отношения находились в особо деликатном моменте в начале 1989 г., при том что саммит Горбачева и Дэна был намечен на май. В Вашингтоне, в третьем углу треугольника, Буш и Скоукрофт намеревались поставить Пекин впереди Советов. И хотя холодная война убывала, давние истины эпохи Никсона о конкурентной треугольности оставались стратегическим императивом. Буш и его советники боялись, что обаятельный Горбачев сможет очаровать китайцев, как он это сделал с Европой, покончит с конфликтом на их границе и зароет топор идеологической войны. Скоукрофт сказал: «Мы надеялись, что он может попытаться добиться нормализации отношений между Москвой и Пекином, и хотели убедиться, что это не будет сделано за наш счет. Тем не менее возможности согласовать визит в Китай в первой четверти президентского срока у нас не было»[104]. Судьба пришла на помощь Бушу. 7 января 1989 г. умер император Японии Хирохито.

***

Присутствие президента США на похоронах Хирохито в Токио 24 февраля имело огромное значение для японцев. Буш был не только главой государства – великого союзника и защитника Японии, но он также был и ветераном войны на Тихом океане, в которой Хирохито был официальным главой одной из держав Оси – врага Америки. Тем не менее визит символизировал замечательное замирение двух стран после 1945 г. И он имел значение и в ряде других аспектов. Присутствие президента США приглашало прибыть и других высоких персон, еще выше поднимая уровень события, и это дало Бушу шанс задействовать похоронную дипломатию. Он провел двадцать одну встречу на полях церемонии, с такими фигурами, как Франсуа Миттеран и Рихард фон Вайцзеккер, президенты Франции и Западной Германии. Токио стал отличной возможностью для Буша измерить температуру мировой политики и при этом без всякой необходимости соблюдать атрибуты полноценных саммитов[105].

Помимо всего прочего, внезапная поездка в Японию стала идеальным подготовительным этапом для визита в Китай. Сразу после инаугурации Буша Скоукрофт встретился с китайским послом Хан Сюем, чтобы начать детальное планирование. Для подготовки полноценного государственного визита времени было мало, поэтому вместо него договорились о «рабочем визите» – поездке без конкретной повестки за исключением того, что президент должен был обновить свои связи с высшим китайским руководством и вновь подтвердить свою приверженность Азиатско-Тихоокеанскому региону[106]. Перед самым отлетом Буша из Токио в Пекин он вместе с премьер-министром Японии Нобору Такэсита сверил позиции. Такэсита сказал Бушу, что «для Японии, так же, как и для США, важно содействовать модернизации Китая». Он подчеркнул, что не считает, что улучшение китайско-советских отношений «создает какую-либо угрозу для Японии». Президент со своей стороны постарался заверить Японию, что, когда он в конечном счете раскроет свою политику в отношении СССР и контроля над вооружениями, это не будет иметь никакого губительного воздействия ни на Японию, ни на Китай. В целом посыл Буша был таким: не волнуйтесь, мы остаемся надежным союзником Японии[107].

По прибытии в Пекин вечером 25 февраля Буша тепло принял в Большом народном зале Председатель КНР Ян Шанкунь, который вновь подчеркнул особый статус Буша как старого друга. Во время сердечной сорокапятиминутной беседы Ян назвал первый президентский визит Буша в