В. Пантин - Циклы и волны глобальной истории

Существенно, что предпосылки существования глобальных циклов дифференциации — интеграции можно также обнаружить, например, в динамике такого важного показателя, как изменение численности населения Земли. Согласно данным, приведенным, например, в работах Мак–Эведи и Джонса [МсЕvedy, Jones, 1978, р. 342; Капица, 1996, с. 64], существенное замедление роста или даже уменьшение населения мира происходило в эпохи около 900 — 700 гг. до н.э., около 200 — 500 гг. н.э. и около 1300 — 1400 гг. Нетрудно заметить, что эти эпохи совпадают с переходом от одного глобального цикла дифференциации — интеграции к другому. При этом начало очередной волны дифференциации сопряжено с замедлением роста населения, в то время как волнам интеграции соответствует стабильный бурный его рост. Здесь не обсужу дается вопрос, в какой мере начало нового глобального цикла вызывается замедлением роста численности населения мира, отметим лишь, что причины этого замедления могут быть различными — от демографических процессов в Римской и Ханьской империи в начале I тысячелетия н.э. до эпидемии чумы в Европе и Азии в 1300 — 1400 гг. И тем не менее, заметные переломы в динамике численности населения Земли в общем хорошо коррелируют со сменой глобальных циклов дифференциации — интеграции.

Существует еще одна важная корреляция — между глобальными климатическими изменениями и рассматриваемыми циклами дифференциации — интеграции. Дело в том, что известные длительные похолодания последних трех тысячелетий приходились на периоды середины I тысячелетия до н.э., середины I тысячелетия н.э. и середины II тысячелетия н.э.; на рубеже тысячелетий, напротив, происходили заметные потепления (см., например: [Клименко, 1997, с. 165, 169]). Уменьшение среднегодовой температуры в Северном полушарии в I тысячелетии до н э. получило название «похолодание железного века», а такое же уменьшение среднегодовой температуры в середине II тысячелетия н.э. получило название «малый ледниковый период». При сопоставлении этих глобальных климатических циклов с циклами дифференциации — интеграции обнаруживается, что глобальные похолодания приходятся примерно на середину соответствующих волн дифференциации, а глобальные потепления — на середину соответствующих волн интеграции. Представляется, что наличие подобной корреляции не должно вести к выводу о том, что непосредственной причиной наступления нового цикла являются похолодания, а смена волны дифференциации на волну интеграции непосредственно вызывается потеплениями. Разумеется, продолжительные похолодания существенно воздействуют на хозяйственную жизнь человека и общества, вызывая кризисные явления и стимулируя поиски нового способа производства, новых форм экономической, социальной и политической организации. Однако тот факт, что длительные похолодания всякий раз приходятся не на начало, а на середину волны дифференциации, свидетельствует о том, что факторы перехода к новому циклу глобального развития являются прежде всего социально–историческими, а не чисто природными. Можно предположить в этой связи, что глобальные климатические изменения всякий раз способствуют развитию, распространению уже начавшихся сдвигов в обществе, т.е. делают эти сдвиги действительно глобальными, а не чисто локальными. При этом длительные похолодания способствуют дальнейшей интенсификации уже начавшихся поисков новых технологий и новых форм социально–политической организации, а длительные потепления способствуют временной стабилизации сложившихся форм хозяйства в рамках возникших мировых империй. Таким образом, и демографические, и климатические факторы скорее всего играют существенную, но не исключительную роль в формировании глобальных циклов дифференциации — интеграции.

Почему же циклы дифференциации — интеграции не только имеют отношение к глобализации, но и представляют собой не что иное, как крупные витки ее развития? В полной мере ответ на этот вопрос будет дан после анализа эмпирического материала в этой и следующей главе; здесь же ограничимся указанием на то, что в результате каждого из этих циклов международная экономическая и политическая система становится более обширной, более всеобщей и более связанной внутри. Действительно, в результате первого такого цикла (волна дифференциации VIII — IV вв. до н.э., волна интеграции III в. до н.э. — II в. н.э.) в международную систему были включены не только Средиземноморье и Ближний Восток, но отчасти Китай и Индия. В результате второго цикла (III — XIII вв. н.э.) в формирующуюся международную систему были включены также Северо–Западная Европа, Русь (Россия), Центральная Азия; апофеозом этого цикла стало образование в XIII в. обширной Монгольской империи, не только включившей в свой состав Центральную Азию, Китай, Русь, Закавказье, но и поддерживавшей тесные торговые и политические связи с городами—государствами Италии, а через них — со всей Западной Европой. Наконец, в ходе третьего цикла (с XIV в.) формирование международной экономической и политической системы вышло далеко за пределы Евразии, включив в себя Новый Свет, Африку, Австралию и охватив весь мир. Тем не менее, внутренняя связность этой системы все еще далека от предела; по существу, лишь с конца XX в. она начинает обретать внутреннюю связность — технологическую, информационную, экономическую и политическую. Более того, из этой системы до сих пор фактически «выпадает» большая часть Африки, значительная часть постсоветского пространства и некоторые другие регионы. Поэтому перспективы для длительного развития глобализации по–прежнему существуют, и современная эпоха (начало XXI в.) отнюдь не является ее финалом. Однако само развитие глобализации, как следует из глобальной истории, является нелинейным; поэтому через определенный период времени вполне возможно появление новых структурных аспектов глобализации.

В качестве иллюстрации проявления волн дифференциации и волн интеграции в динамике государственно–политических образований рассмотрим сугубо приблизительные данные об изменении числа известных государственных образований в периоды, отстоящие друг от друга примерно на 500 лет и совпадающие с серединой соответствующих волн дифференциации и интеграции: около 500 г. до н.э., около начала нашей эры («О» г. н.э.), около 500 г. н.э., около 1000 г., около 1500 г. и около 2000 г. При этом догосударственные (племенные и т.п.) образования здесь не учитываются, поскольку народы, у которых доминирует родо–племенная организация, находятся на доцивилизационной стадии развития, и их роль в развитии глобализации» существенно иная, чем у народов, достигших цивилизации. Такой подход дает картину волнообразного изменения количества государственно–политических образований и союзов. Так, около 500 г. до н.э. (пик волны дифференциации) число государственных образований в античном мире, благодаря преобладанию полисной организации в Средиземноморье, составляло не менее 150–200. Об этом свидетельствует хотя бы тот факт, что Аристотелем и его учениками были составлены обзоры политического строя 158 государств, главным образом древнегреческих полисов [Всемирная история, 1956, с. 90]. Не следует также забывать, что в эту эпоху (середина I тыс. до н.э.) число самостоятельных государств и княжеств в Китае достигало нескольких десятков, то же самое относится в рассматриваемую эпоху и к Индии.

К началу нашей эры (пик волны интеграции) число государств резко сократилось, прежде всего за счет поглощения большинства из них Римской державой в Средиземноморье, Ханьской империей в Китае, Кушанской империей в Средней Азии и Индии. В результате число государственных образований в тогдашнем цивилизованном мире не превышало 50 — 60. Новый перелом произошел в середине I тысячелетия н.э. (около 500 г. н.э., пик волны дифференциации) в результате падения Западной Римской империи, образования на ее территории множества «варварских королевств», а также в результате распада державы Гуптов в Индии и образования на ее месте множества мелких самостоятельных государств [Всемирная история, 1957, с. 63, 75 — 78]. Число государственных образований после 500 г. н.э. возросло в несколько раз и составило не менее 100 — 120. К 900–1000 гг. н.э. число государственных образований вновь существенно уменьшилось, составив не более 50–60 за счет образования Арабского халифата (несмотря 1 на начавшийся его распад на отдельные эмираты и султанаты, все они входили в халифат Аббасидов и во многом были связаны тесными экономическими, культурными и политическими отношениями), расширения Византии, существования империи Тан и сменившей ее империи Сун в Китае, а также доминирования Фран- . ции в Западной Европе, «Священной Римской империи германской нации» в Центральной Европе и Киевской Руси в Восточной Европе. К 1500 г. число государств в тогдашнем цивилизованном мире вновь увеличилось и составило не менее 100–120 государственных образований (только в Италии насчитывалось несколько десятков городов–государств). Наконец, в разгар новой волны интеграции, начавшейся в XIX в., реальное, а не номинальное! количество государственных социально–политических образований снова уменьшилось. Уже в 1900 г. 13 империй (японская, китайская, российская, британская, французская, германская, испанcкая, португальская, нидерландская, австро–венгерская, итальянcкая, оттоманская, бельгийская) контролировали подавляющую часть территории и населения Земли [Липец, 2002, с. II]. Несмотря на то, что сейчас, в начале 2000–х гг., число государств формально достигает примерно 200, реальное число государственно–политических субъектов гораздо меньше: Если учесть, что во многих случаях субъектами политических и экономических отношений выступают такие региональные союзы, как Европейский союз (ЕС), НАФТА, МЕРКОСУР, АСЕАН, группы государств, заключившие различные соглашения внутри СНГ, и др., что Китай и Индия являются прочными государственными образованиями и крупными державами, то количество реальных субъектов международных экономических и политических отношений в современном мире уменьшится до 50 — 60. Итак, несмотря на относительность и условность подобных количественных оценок, они в какой–то мере позволяют проиллюстрировать наличие глобальных волн дифференциации и интеграции.