Противоракетный щит над Москвой. История создания системы ПРО - Григорий Васильевич Кисунько

но из-за дрожания рук на самом деле все время блуждает стволом вокруг этого центра. Эту дрожь, или колебательность контура управления, надо было устранить, – но как? Нужный для этого набор параметров контура управления при моделировании и анализе пусков удалось найти инженеру-теоретику Свечкопалу, и он показал мне результаты моделирования и предложения по вводу нового набора параметров к очередному пуску.

Пуск прошел блестяще, колебательность исчезла. Но Голубееву не понравилось, что Свечкопал вышел со своим предложением ко мне, минуя его, как начальника лаборатории. За такое дело (хотя и не объясняя причин) он включил Свечкопала в список на вылет в Москву ближайшим самолетом. Мне об этом доложили как о несправедливом решении друзья Свечкопала, и я почти перед самым вылетом московского самолета отменил решение Голубеева.

Голубеев вообще казался мне каким-то скользким, неискренним человеком, но мало ли что может показаться. Этот же случай впервые заставил меня подумать насчет замены Голубеева. Я считал, что этот человек с такими замашками не должен возглавлять лабораторию. Но я решил не торопиться, не рубить сплеча.

И все же эта выходка Голубеева заронила во мне сомнение: имею ли я моральное право и впредь доверять ему руководство лабораторией? Ведь он разгневался на Свечкопала за то, что тот лишил его возможности лично блеснуть перед генеральным конструктором: вот, мол, мы в лаборатории провели моделирование и по его результатам предлагаем…

И генеральный, не зная, что «мы в лаборатории» – это Свечкопал, подумал бы: «А все-таки молодец этот Голубеев». Такие молодцы, охотники въехать на чужом горбу в рай, – не редкость в «почтовых ящиках» на всех начальнических уровнях. Неужели и Голубеев из этой породы? Неужели я обманулся в нем, когда приглашал его на работу в формировавшееся мною СКВ по ПРО?

Помню, тогда он засомневался: дескать, это будет большая работа, которая не позволит выкроить время для диссертации. Но, беседуя с ним, я убедился, что у него не было даже намека на какие-либо идеи, которые он надеется развить в диссертации. Одно только желание написать и защитить диссертацию, – совсем не важно, на какую тему.

Здесь мне и надо было подумать, нужен ли в будущем СКБ такой работник, для которого диссертация – самоцель, а вместо научных интересов – интерес к получению ученой степени. Но я, увы, в то время просто не был настроен на подобные рассуждения и поэтому, не задумываясь, предложил Голубееву и тему диссертации, и свое научное руководство, и даже готовую теоретическую основу для диссертации в виде многажды «обкатанных» мною разработок по методу трех дальностей, – главному из «китов» в замысле системы «А».

Голубееву я поставил задачу: по полученным мною формулам рассчитать таблицы и построить графики зависимости точностей метода трех дальностей в верхней полусфере. Я исходил из того, что эти достаточно рутинные и уж никак не диссертабельные расчеты все равно придется поручить группе сотрудников в рамках проектирования системы «А» и обоснования ее тактико-технических характеристик, и пусть руководителя группы вдохновляет то, что все это автоматически работает и на его диссертацию.

Сработанная столь необычным способом диссертация очень легко прошла все предзащитные процедуры, и диссертант без моего участия провернул все договоренности с ученым советом вплоть до назначения даты защиты. И вдруг, к моему крайнему удивлению, Голубеев обращается с просьбой разрешить ему выехать с полигона в Москву для защиты диссертации как раз в разгар подготовки системы «А» к первому пуску противоракеты по реальной баллистической цели, то есть к пуску, в котором методу трех дальностей предстояло впервые защищать себя не на бумаге, а в железках.

По логике диссертанта, он должен был бы сам позаботиться, чтобы его защита была проведена после этого пуска, что позволило бы ему выйти на защиту во всеоружии данных натурного полигонного эксперимента. К тому же подготовка к пуску, открывающему завершающий этап испытаний системы «А», была служебным и моральным долгом всех участников испытаний, который превыше всяких диссертаций.

Однако и здесь я не проявил административной твердости перед эгоистичной настырностью диссертанта, которую и я, и сослуживцы Голубеева расценили как бегство ради того, чтобы спешно, именно до решающего пуска, защитить диссертацию. Банальная причина этой спешки состояла в том, что диссертация Голубеева не была выстрадана, а досталась ему на дармовщину, поэтому он не прочувствовал ее суть и боялся, что результаты намечаемого пуска могут оказаться отрицательными для оценки метода трех дальностей, а значит, и для оценки диссертации. Он не верил в метод трех дальностей.

Надо сказать, что в это время я как-то впервые подумал, что в этой затее с дармовой диссертацией для Голубеева я сделал ему плохую услугу в воспитательном и морально-этическом аспекте. Но всю глубину моей ошибки в этой истории я осознал позднее, когда оказался объектом азартной травли, развязанной против меня всесильной кучкой чиновников из ЦК КПСС, министерства и военно-промышленной комиссии. Выслуживаясь перед ними и исполняя порученную ему роль в инсценированном заседании марионеточного партбюро, Голубеев сказал: «Я – ученик Григория Васильевича, но считаю своим партийным долгом заявить, что будет лучше, если Григорий Васильевич не будет работать в нашей организации».

Впрочем, тогда я уже привык воспринимать подобные вещи с чувством невозмутимого презрения, которого они заслуживают:

Если в драку с тобой

Подлецы собрались, —

Ты такою судьбой

Непременно гордись.

Вывод ясен и прост:

Ты для них как бельмо, —

Значит, ты не прохвост,

Значит, ты не дерьмо.

Если кто из твоих

Даже давних друзей

Стал своим среди них, —

Ты о нем не жалей.

Вывод ясен и прост:

За твоею спиной

Подвизался прохвост

Под личиной двойной.

Ну а если в беде

Выручали друзья, —

Будь им верен везде,

В них опора твоя.

Вывод ясен и прост:

Надо верить в людей,

Даже если прохвост

Покидает друзей.

Если в трудные дни

Был ты крепче любим, —

Ты в беде не стони:

Ты любовью храним.

Значит, вывод таков, —

Смысл понятен его:

Если рядом любовь, —

Не страшись ничего.

Но что поразительно: даже сейчас, много лет спустя, Голубеев при случайных встречах со мной спешит поздороваться, первым протягивая руку. Ему не приходит мысль, насколько это мне противно. А я каждый раз в таких случаях думаю: неужели опять не догадается извиниться?

В промежутках между БРУЦами мы отрабатывали также радиолокационную проводку баллистических ракет по штатной схеме: станция дальнего обнаружения обнаруживает цель, ЭВМ