Акимбеков С. Казахстан в Российской империи - Султан Акимбеков

В то же время вводился единый налог. В материалах комиссии Гирса указывалось, что в области оренбургских казахов кибиточный сбор в 1865 году составил 285 тыс. 240 руб. В то же время в области сибирских казахов в том же году собрали ясака на 121 тыс. 782 руб. Это без территорий двух округов — Копальского и части Сергиопольского, вошедших в Семиреченскую область[517]. Временное положение 1868 года унифицировало налог, введя кибиточную подать в размере 3 руб. Это означало двукратное увеличение по сравнению с прежней кибиточной податью в бывшей области оренбургских казахов. Однако для области сибирских казахов увеличение было более существенным. Ясачный сбор собирался с количества скота и более богатые платили больше. Но в целом сумма собираемого ясака была здесь меньше, чем у оренбургских казахов. Потому что ясак было сложнее учитывать особенно в дальних районах и при отсутствии эффективного контроля со стороны российских властей.

Переход к кибиточному сбору вёл к ухудшению положения населения, потому что не учитывал имущественного расслоения в казахском обществе. Он взимался с одной кибитки (юрты) безотносительно количества скота, которое находилось в этом хозяйстве. Ещё в 1847 году председатель Оренбургской пограничной комиссии писал в министерство иностранных дел. «Если согласиться, что сбор с киргизов должен иметь вид народной дани за свободное кочевание по нашей степи, а не поголовной подати, то усмотрим, что обложение каждой кибитки как бы пошлиною — есть сущая несправедливость. Обложить платою следует землю, которую зажиточный киргиз, заплативши 1.5 руб. серебром, волен за эту сумму занимать под свои тысячные табуны и стада, неопределённое количество степи, а не кибитку нищего, занимающую не более трёх квадратных сажен, которой владелец часто не имеет и одной скотины и всё-таки платит 1.5 руб. серебром»[518]. Но российские власти не могли пойти на налогообложение земли. Потому что это предполагало предварительное юридическое оформление её статуса. То есть, следовало сначала учесть землю, а затем определить права пользования ею. С одной стороны, это было крайне сложно сделать в условиях кочевого хозяйства. Кроме того, это потребовало бы соответствующей бюрократии. С другой стороны, это означало бы в той или иной форме, но всё же закрепить юридически права на землю казахского населения.

В связи с тем что это был путь весьма сложный и в смысле бюрократии, и с точки зрения юриспруденции, было принято более простое решение. Согласно параграфу 210 Временного положения 1868 года занимаемые казахами земли объявлялись государственной собственностью и предоставлялись им в общественное пользование[519]. С административной точки зрения это действительно было простое решение. Регулирование земельных отношений было передано на уровень низовой казахской администрации. Но с политической точки зрения объявление земли государственной собственностью Российской империи создавало возможность изымать землю у казахов без каких-либо юридических сложностей. То есть можно было делать это решениями российских властей. Соответственно, занимаемое казахами пространство с законсервированными и статичными общественно-экономическими отношениями просто сокращалось бы в своих размерах. Для казахского населения в будущем, когда в России оформилась потребность в земле для реализации переселенческой позиции, это имело весьма тяжёлые последствия.

В данном контексте весьма показательна разница в оценке реформ 1868 года между современными казахстанским и российским историками. Казбек Жиренчин таким образом оценивает основные направления реформ 1867–1868 годов. «1. изменение правового статуса Казахстана в Российской империи — постепенное превращение протекторатно-вассалитетных отношений в колониальные. 2. реорганизация управления — создание более эффективного по сравнению с дореформенным периодом административного аппарата и новой местной системы самоуправления, которая должна была сама себя содержать… 5. объявление земель Казахстана государственной собственностью — создание предпосылок для дальнейшей колонизации казахской степи»[520]. В то время как Дмитрий Васильев пишет, что «новый закон, безусловно, стал важной вехой на пути сближения Казахской степи с остальными частями Российской империи. Ликвидация специфических областных управлений казахами, унификация их администрации в рамках областей, близких уже к общероссийским губерниям, введение общегосударственных учреждений и институтов свидетельствуют о завершении в казахском субрегионе Центральной Азии функционирования системы прямого управления и форсировании превращения его в ординарную часть государства»[521].

Для историка из Казахстана важна потеря казахами самостоятельности, но при этом он отдаёт должное созданию административного аппарата и местной системы самоуправления. В то время как для российского историка более важно сближение Казахской степи с остальными частями России, которое он связывает с распространением среди казахов общегосударственных российских институтов. Понятно, что каждый историк смотрит на ситуацию со своей точки зрения. Для одного сближение с Россией это позитивный и прогрессивный шаг, для другого это потеря самостоятельности и последующей колонизации, связанной с изъятием земли. Но оба они отмечают значение институтов.

Для полноты картины можно добавить ещё оценку советского юриста и историка Савелия Фукса. «Ожесточённое сопротивление казахов территориальному разделению вызывалось тем, что территориальное разделение ломало основы родовой организации патриархально-феодального казахского общества и подрывало власть родоначальников… Родовая внетерриториальная организация была исконным принципом казахской государственности. Стремление царизма ввести последовательно проведённую до нижнего звена территориальную организацию было вызвано стремлением искоренить последние остатки казахской государственности»[522]. Ключевой момент здесь — это разрушение традиционной родоплеменной структуры, которая, по мнению Фукса, была основой государственности у казахов.

Несомненно, что нарушение прежней родоплеменной основы вследствие появления новой структуры казахского общества по территориальному принципу было серьёзным шагом, затронувшим основы его организации. Ещё в записке комиссии Гирса указывалось, что «разделение киргизов на волости и аулы и предоставление народу выборного права повело постепенно к ослаблению родового строя»[523]. Когда племена делились на новые территориальные подразделения, они теряли прежнюю систему организации. На первый план выходили взаимоотношения в рамках новых волостей.

Казбек Жиренчин писал, что «новое административно-территориальное деление, введённое по реформам 1867/1868 годов, в определённой мере не соответствовало старому родоплеменному делению казахского общества. Теперь мелкие рода были вынуждены объединяться в новые административные единицы, а крупные разъединяться. Таким образом, в составе волости оказывались не одно племя и не один род, а несколько родов. Поэтому перед выборами волостного управителя в каждой волости образовывались две, а иногда и больше родовых партий, в результате чего перед выборами всегда обострялась групповая партийная борьба за власть»[524]. Здесь важно, что вследствие введения новой системы организации, включая выборы, родоплеменная структура казахского общества никуда не делась. В результате внешнего воздействия она просто переформатировалась под требования новой территориальной организации, разделилась