История античной культуры - Фаддей Францевич Зелинский

в Константинополе при тридцати одном члене профессорской коллегии, состав которой нас, впрочем, поражает своей странностью: он насчитывает трех латинских риторов, десять латинских «грамматиков», одного философа и двух юристов. Поражает отсутствие математических и естественных наук; правда, они входили в «общее» образование и, следовательно, в так называемую «грамматику» (чем и объясняется большое число представителей этой сборной науки), но все же они играли в ней служебную роль.

Христианство отнеслось терпимо к античной школе и приняло ее в свое обновленное общество; этим оно спасло и некоторую часть античной литературы. Средством ее спасения было — так как античное книжное дело, так прочно поставленное в предыдущем периоде, не пережило нашего — установление так называемой ars clericalis, то есть вменение монахам в обязанность усердного переписывания книг для основания и пополнения монастырских библиотек. Это — заслуга одного из благороднейших людей нашего периода, последнего римлянина Кассиодория Сенатора. Как всемогущий министр короля Теодориха он стоит на рубеже Античности и Средневековья; в правление его дочери Амаласвинты он оставил политику и поселился навсегда в основанном им же в Скиллации монастыре. От своих монахов он требовал — согласно уставу св. Бенедикта — работы, самой же полезной он объявил работу так называемых antiquarii, то есть переписчиков старинных рукописей. Почти все, что нам сохранено из обеих античных литератур, сохранено благодаря их скромной и усердной деятельности.

Действительно, богатые библиотеки, основанные эллинистическими и римскими государями, не пережили нашей эпохи. Не все нам тут известно; только о мартирологе[144] александрийской сохранено несколько данных. Она горела при Цезаре, при Коммоде, при Аврелиане; а когда в 390 г. александрийская чернь под предводительством патриарха Феофила разгромила храм Сараписа, то вместе с ним погибли и остатки некогда всемирной библиотеки.

Таково положение науки как научного образования. Если же иметь в виду специально научную работу, то картина получится гораздо менее благоприятная. Здесь, впрочем, греческий Восток сильно отличается от латинского Запада. На Востоке все-таки заметно некоторое движение, по крайней мере, в области математики и медицины, а также и филологии: математика была освящена заветами Платона, медицина была связана с жизнью, филология — со школой. Научная же деятельность Запада производит впечатление, точно люди предчувствовали приближение грозы и старались привести науку в такое состояние, чтобы она могла служить пищей людям невысокого уровня культуры. Безотчетная целесообразность повсюду очевидна; мы можем разобрать всю научную деятельность нашего периода, исходя из вопроса, что было наиболее нужным для следующего, средневекового, периода, дабы образованность в нем не совсем отсутствовала.

Нужно было первым делом позаботиться о языке, будущем носителе этой образованности: Данат, grammaticus urbis Romae (IV в.), пишет свою коротенькую «Ars», которая стала матерью всех позднейших латинских грамматик. Нужно было издать комментарии к наиболее читаемым поэтам, чтобы облегчить их понимание в те времена, когда латинский язык перестанет быть родным для учащихся: создаются комментарии Сервия к Вергилию, Порфириона к Горацию, Доната к Теренцию. Нужно было, раз средняя школа с ее семью artes должна была перейти в новую Европу, составить руководство по всем семи: Марциан Капелла пишет свою странную энциклопедию «De nuptiis Philologiae et Mercurii» (Меркурий празднует свою свадьбу с Филологией и по этому случаю дарит ей своих прислужниц, семь artes, которые, переходя в собственность Филологии, сами себя излагают каждая в одной книге), которая именно своей странностью понравилась и сделала своего автора родоначальником средневековой аллегории. Нужно было, в виду предстоящего исчезновения на Западе греческой литературы, позаботиться о том, чтобы хоть некоторые ее крохи в латинской переделке остались в сознании его образованных людей: самозванцы Дарет и Диктис дают Средневековью описание троянской войны, бл.Августин переводит отрывок из Платоновой книги откровений, «Тимея», приближенный Теодориха Боэций переводит введение Порфирия в логику Аристотеля, а также и ее саму, Юлий Валерий переделывает по-латыни роман псевдо-Каллисфена об Александре Великом (выше, с.231). Нужно было, наконец, в виду предстоящего исчезновения из сознания людей также и серьезной науки, создать необъемистые своды тех ее результатов, которые могли заинтересовать грубоватый ум средневекового читателя: Солин пишет свои наивные «Mirabilia» из области географии, вышеназванный Кассиодорий и особенно севильский епископ Исидор — свои энциклопедии. Ко всей этой деятельности нужно относиться не с нашей точки зрения и не с точки зрения предыдущих периодов, а именно со средневековой; тогда она покажется очень почтенной и заслуживающей полной благодарности человечества. Это — деятельность экипажа перед крушением корабля: всякий старается спасти то, что для него самое необходимое и вместе с тем занимает наименее места.

Особую роль в этом христианском обществе играют три отверженные науки: во-первых, астрология; во-вторых, тесно связанная с ней почитанием тех же планетных божеств химия; наконец, связанная с обеими, но особенно с последней, демонология, или магия — по тем временам тоже наука. Для христианства отношение последней к царству дьявола было очевидно, а значит, и отнесение туда же и химии; что же касается астрологии, то ее планетные божества призывали людей к идолопоклонству, а ее рок был неприемлем для осененного благодатью сына церкви. Изгнанные владыками мира, наши науки отчасти находят себе приют в тоже отверженных и угрюмо замкнутых общинах евреев, порождая здесь, благодаря развитой демонологии тогдашнего еврейства, пресловутую каббалистику (выше, с.346); а затем, когда в арабском мире был возжжен светоч науки, они переселились туда — с тем, чтобы со временем с ним вместе вернуться в средневековую Европу.

Глава III. Искусство

§ 5. В области искусств более чем где-либо наша эпоха была эпохой упадка — но все же не одинаково стремительного. Что касается, прежде всего, изобразительных искусств и среди них архитектуры, то здесь даже наряду с элементами упадка наблюдается проявление новых творческих сил, которые не только подготовили средневековое зодчество, но и дали угасающему античному возможность еще раз вспыхнуть ослепительным пламенем — храмом святой Софии в Константинополе.

Это отчасти объясняется тем, что архитектура — искусство практическое, необходимое; к тому же постройка новой столицы поддерживала в состоянии непрерывной деятельности хорошие традиции и не давала им умереть. Правда, сознание конструктивной идеи — то, что мы называем «архитектурной честностью» — в нашу эпоху теряется. Колонна, это наглядное выражение вертикали, украшается кручеными или ломаными канеллюрами, затемняющими вертикальную идею; сама она нередко вырастает, вместо стилобата или стены, из приложенной к стене консоли. Красивый упругий контур ее коринфской капители съеживается и хиреет; чувствуется близость романской и византийской. Ее органическое родство с прямым антаблементом теряется; она неорганически комбинируется с аркой тем, что из единой и нераздельной капители вырастают две арки в противоположных направлениях.

Но эти изъяны в планиметрической архитектуре уравновешиваются победами в стереометрической. Уже