Павел Щёголев - Падение царского режима. Том 5

Председатель. — Вы пишете здесь, что руководились выписками из подлинных делопроизводств разных учреждений.

Крыжановский. — Да. В некоторой доле.

Председатель. — Так что это более или менее соответствует действительной истории создания законодательных актов при вашем участии?

Крыжановский. — Так сказать, насколько внутренняя сторона всех этих действий была мне известна; в те времена я был человек весьма небольшого калибра. Мне была видна только известная щель. Многое оставалось для меня не вполне ясным, могло быть неправильно истолковано и даже оставалось вне моего ознакомления.

Председатель. — Но изложение событий, непосредственным участником которых вы были, является более или менее достоверным, даже, может быть, абсолютно достоверным?

Крыжановский. — Да, поскольку известно. Субъективное приложение всегда имеет место.

Председатель. — Какова ваша точка зрения на происхождение акта положения о Государственной Думе? Вы, повидимому, не считали, как вы пишете, что это было результатом, так называемого, освободительного движения?

Крыжановский. — Я считал и теперь считаю, что нет. Вопрос о создании народного представительства, насколько я с этим делом знаком, возникал очень давно, задолго до 1906 года. Первые попытки образования его мне неизвестны; но одно, весьма существенное, начинание сделано было еще при Плеве; это — создание совета по делам местного хозяйства, которое выразилось в формах, изложенных в законе. Тогда было намерение дать ему более широкую постановку, но, по обстоятельствам времени, оно выразилось в узких границах. Насколько мне известно, мысль о необходимости расширить это учреждение, пересоздать его на других основаниях и дать ему характер представительства политического, эта мысль в сферах того времени никогда не угасала. В то время я был далек. Я прикоснулся ближе к этому делу только во времена Булыгина, когда, кажется, по февральскому рескрипту 1905 года, было образовано особое совещание для рассмотрения вопроса о призвании представителей населения к участию в делах законодательных, который я более или менее знал в разных стадиях развития. У меня он выразился в акте 6 августа 1905 года.

Председатель. — Как вы себе объясняете, почему мысль о создании такого народного представительства, или суррогата народного представительства, давно внедрилась в умы людей, которые руководили высшей правительственной политикой?

Крыжановский. — В высшем правительстве, повидимому, было сознание, что бремя ответственности за заведывание делами государственными необходимо разделить с представителями населения. Если это не делалось раньше, то, я думаю, тут были какие-нибудь влияния узких дворянских кругов, относившихся враждебно к этой мысли; но сознание это всегда неизменно присутствовало. Если вы возьмете постановление о создании совета по делам местного хозяйства, которое было мной писано во времена Плеве, то эта мысль была выражена в нем весьма ярко, так что вызвала, кажется, известное неудовольствие в государственном совете; Плеве, вероятно, не читавший этой записки, ставил это несколько на вид и подчеркивал известную неосторожность такого рода действий. Таким образом, я думаю, что эта мысль носилась в воздухе издревле, с 60-х годов не угасала. Насколько известно, бывал ряд совещаний во времена императора Александра II. Были проекты какие-то (некоторые из них у меня даже в руках были), составлявшиеся еще во времена Валуева, затем — при Лорис-Меликове. Эта мысль непрерывной нитью уходила очень далеко, но, очевидно, влияния петроградских кругов тормозили ее.

Председатель. — Так что вы считаете, что эта мысль самостоятельно возникла у лиц, руководивших правительственной политикой?

Крыжановский. — Она подсказывалась жизнью. Она росла сама собой, как растет трава и дерево в известных условиях почвы и климата, но, конечно, пробивалась медленно и туго, как и везде на свете.

Председатель. — Не под влиянием движений, возникших в общественной среде и в среде народа, которые вы оцениваете и оценивали очень низко?

Крыжановский. — Я не видел по личному опыту непосредственной связи. Может быть это являлось известным толчком, но мне лично казалось, что многие из этих движений (по крайней мере, во времена Сипягина) скорее несколько запугивали и тормозили органический рост этой мысли.

Председатель. — Вы все время считали, что им придают гораздо больше значения, нежели они того заслуживали?

Крыжановский. — Размеры движения здесь очень слабо чувствовались. Насколько оно было сильно в провинции, настолько в Петрограде, в особенности лицам, занимавшим небольшое служебное положение, оно было незаметно. Я повторяю, весьма возможно, что на тех лиц, которые стояли во главе правительства, эти движения производили давление; но, мне кажется, эта мысль сама по себе росла; некоторые обстоятельства времен Сипягина, те сведения, которыми я располагал в конце своей политической карьеры, приводили меня к убеждению, что их несколько пугали вспышки общественного порыва, заставляли их несколько сжиматься.

Председатель. — С этой точки зрения вы подходили и к движению 1905 года? Вы не считали это движение революционным, в смысле стремления к чему-то новому, а считали его лишь результатом плохой охраны власти?

Крыжановский. — Движение 1905 года проявлялось в значительной степени в формах анархических, которые невольно производили именно такое впечатление. Вы изволите сами помнить характер этого движения.

Председатель. — На знамени московского восстания было написано: «Учредительное Собрание».

Крыжановский. — С московским восстанием я абсолютно не знаком. Что там происходило, я не могу судить, так как не имею официальных данных и донесений.

Председатель. — Какую должность вы изволили занимать до того, как были назначены товарищем министра внутренних дел?

Крыжановский. — Я сначала служил в хозяйственном департаменте, а засим в главном управлении по делам местного хозяйства. Следовательно, круг моих обязанностей ограничивался делами городскими, отчасти земскими, вне департаментов, которые ведают внутренней политикой. Так что то, что делалось в России, мне было известно лишь постольку, поскольку это выражалось в газетах. Непосредственно я мог наблюдать только настроения петроградские; в чем, собственно, заключалась московская революция, мне неясно, никаких официальных документов я не читал.

Председатель. — Раз вы изволили наблюдать отношение петербургской части общества и кругов правительства к реформе, значит, полную силу достоверности имеет та ваша мысль, что со зданием конституционного строя правительство хотело в сущности свалить со своих плеч ответственность и создать новую точку равновесия, на которую можно было бы переложить и эту ответственность, и раздражение беспокойной части общества?

Крыжановский. — Это была ходячая мысль в Петрограде того времени; она, весьма вероятно, и двигала лиц, решавших тогда направление внутренней политики.

Председатель. — С точки зрения переложения ответственности, повидимому, вам было желательно создать такую Думу, которая имела бы поменьше корней в русском народе, ибо Дума, пустившая глубокие корни в народ, становилась уже опасной для власти?

Крыжановский. — Нет, это не так. Я всегда стоял и стою на той точке зрения, что всякое политическое учреждение должно развиваться медленно и постепенно. Нельзя из одной формы существования сразу перескочить в другую форму, без опасности подвергнуть ее сильному потрясению. Очевидно, всякое учреждение, тем более политическое, как свидетельствует история, может развиваться весьма медленно и постепенно, ибо, параллельно с формами учреждения, должны развиваться также нравы и формироваться люди; не всякий человек способен к исполнению такой обязанности. Следовательно, переход государства от одной формы правления к другой может быть прочным, правильным, спокойным, обеспечивающим целость и существование государства тогда, когда он совершается постепенно, понемногу захватывая. Посему, если вы изволили читать эту записку, вы знаете, что лично я был всегда представителем той мысли, что представительство политическое надо было создавать на основе представительства земского, т.-е. единственная правильная форма образования центрального государственного органа, на мой взгляд, могла основываться на избрании представителей в этот орган из земств уездных и дум городских, на первое время; ибо, только при этом условии возможна была постепенная, правильная, как мне казалось, демократизация этого представительства; именно, с расширением основания, на котором покоятся земские учреждения, соответственно расширялось бы представительство центральное. Эта мысль, которая была в булыгинской комиссии, и в 1907 году проводилась мной, сколько было в моих силах, принята не была. С моей точки зрения зачатками всякого народного представительства, правильно поставленного, у нас являлись несомненно местные учреждения. Я должен сказать, мне казалось и теперь кажется, что правильно поставленное политическое центральное учреждение для того, чтобы быть сильным и иметь влияние на жизнь государственную, должно вырасти из учреждений земских.