Убийство Кирова. Смертельная тайна сталинской эпохи - Гровер Ферр

что НКВД при Ежове широко применял пытки, чтобы заставить невинных людей подписать написанные под диктовку признания вины. Мы имеем сейчас много свидетельств этого. Все эти свидетельства относятся к пост-ежовскому периоду, когда при Берии на посту комиссара НКВД рассматривалась ужасающая практика Ежова, арестовывались сотрудники НКВД, их судили и обвиняли, и повторно рассматривались дела осужденных людей. То есть все, что мы знаем о пытках подозреваемых в Советском Союзе в 1930-е годы, берет начало из расследований Берии, которые были поддержаны Сталиным. Ежов был вовлечен в заговор с целью свержения Сталина и партийного и правительственного руководства, а также убийства Сталина.

Лено не может привести ни одного примера применения пыток для «получения фальшивых признаний» от подсудимых на Московском процессе, важных для дела по убийству Кирова. Это еще один пример «пыток как дымовой завесы». Лено допускает, что все эти показания фальшивы, не рассматривая ни одно из них. Он использует голословное утверждение о пытках в качестве дымовой завесы, за которой Лено избавляется от всех свидетельств после 1934 г., которые противоречат его гипотезе.

Голословные утверждения Лено о «пытках» с целью избежать рассмотрения свидетельств Московского процесса тоже «россказни» – молчаливое признание того, что он осознает противоречие между свидетельствами и его предвзятой идеи, что Николаев был «убийцей-одиночкой» и что не было никаких оппозиционных заговоров. Здесь мы рассмотрим ряд примеров такой практики у Лено.

На с. 313 Лено спрашивает: «Почему Звездов и другие мнимые члены «ленинградского центра» признались?» и продолжает:

Затем были физические издевательства. Избиение и другие откровенные физические пытки официально не разрешались руководством НКВД в это время, но они, несомненно, происходили. Следователи, конечно, применяли другие формы пыток…

Лено пытается использовать это голословное утверждение о пытках, чтобы подвергнуть сомнению признания Звездова и других подсудимых только потому, что эти признания губительны для его гипотезы об «убийце-одиночке». Лено должен был проинформировать своих читателей в этом месте, что он не нашел абсолютно никаких свидетельств, что против них применялись пытки. Вместо этого он продолжает использовать слова «несомненно» и «конечно» без всякого на то обоснования. Лено даже не рассматривает возможность того, что Звездов говорил правду.

Нет никаких свидетельств о том, что к подсудимым Московского процесса применялись пытки. Мы подчеркивали в другом месте, ссылаясь на дело Валентина Астрова, сторонника Бухарина, которого допрашивали о Бухарине и который дал признания против него. В статьях, написанных после распада СССР, в то время как он был волен говорить абсолютно что угодно, старый Астров отрицал, что его пытали или даже невежливо говорили с ним в НКВД.

На с. 369 Лено цитирует из архивного документа объяснение подсудимого Мандельштама, данное на суде 28–29 декабря 1934 г., к отказу от части признания от 19 декабря. Мандельштам якобы сказал: «19 декабря я был в таком состоянии, что подписал бы что угодно». Затем Лено пишет: «Это вполне могло бы быть следствием того, что его пытали».

Фактически было почти невозможно, чтобы его пытали. Он, бесспорно, сказал бы об этом суду, поскольку это была бы самая веская и самая убедительная причина для отказа от признания. В 1937–1938 гг. множество людей дали показания на судах, что их пытали. Эти показания записаны в стенограммах, фрагменты которых цитировались в трудах нескольких привилегированных исследователей, которые имели к ним допуск[64].

Для людей характерно при интенсивном допросе признаваться в том, что они позднее пожелают опровергнуть. В другом месте этого исследования мы рассматриваем показания Ягоды на Московском процессе 1938 г. Из опубликованной стенограммы кажется ясным, что при интенсивном допросе Ягода тотчас согласился, что он был «соучастником» в убийстве Кирова. Однако позже в стенограмме он неоднократно и настойчиво отрицает свое соучастие, как он тоже делал во время досудебных допросов, опубликованных в 1997 г.

На с. 468 Лено пишет:

Тухачевского и его товарищей подвергли пыткам и расстреляли.

Это просто ложь. Лено не приводит никаких доказательств, что маршала пытали, потому что не существует ни единого[65].

На с. 573 Лено ссылается на «свидетельства» (в кавычках), которые были «получены под пытками в процессе фабрикации дела против арестованного главы НКВД Ягоды». Лено никогда даже не называет, а уж тем более не рассматривает ни одного такого «свидетельства».

Не предоставляет Лено и абсолютно никаких свидетельств пыток. Более того, он игнорирует все свидетельства в признаниях самого Ягоды, отказываясь даже рассказать своим читателям об их существовании. Мы уже рассматривали эти свидетельства в отдельной главе.

На с. 601 Лено пишет:

…показания за 1937 г. водителя и охранников, которые сопровождали Борисова 2 декабря, были получены под пыткой, и, следовательно, не заслуживают доверия.

Лено не дает никаких доказательств в подтверждение этого заявления (и даже если бы они у него были, это не доказывало бы, что показания были ложны). Однако вопрос в том, замышляли ли Ягода и блок правых, зиновьевцев и троцкистов убийство Кирова. Вопрос о Борисове – деталь, которая не является существенной в этом контексте. Был ли, не был ли Борисов участником заговора с целью убийства Кирова – а никто сегодня не думает, что он был – не имеет отношения к вопросу, существовал ли заговор.

«Пытки» и свидетельства

Для Лено характерно употребление вопроса о пытках для запутывания того, что он заявляет, что «показания… были получены под пытками… следовательно, не заслуживают доверия». Лено следовало бы знать и донести до читателей, что ВСЕ показания «не заслуживают доверия» и что показаниям нельзя просто «верить». Все показания, подобно всем показаниям любого рода, нужно тщательно изучать.

Более того, дело не в том, что показания, которые даны не под пытками, «заслуживают больше доверия», чем показания, которые даны под пытками. Люди, которых пытают, могут лгать – и люди, которых не пытают, тоже могут лгать. Одно знание того, что кого-то «пытали» или нет, не поможет нам оценить, правдивы или нет показания, которые дал этот человек.

На с. 610 Лено приведен в замешательство тем фактом, что в январе 1961 г. Карл Иванов, «офицер, который несколько раз охранял Кирова в начале 1930-х годов», вновь подтвердил свои показания 1930-х годов. Лено комментирует:

Очевидно, практика Шатуновской просить свидетелей подтверждать свои показания о годах Террора привела к увековечиванию лжи, полученной под пытками.

Это далеко не «очевидно», как предпочел бы Лено. Лено не знает, что показания 1930-х годов, о которых идет речь, были получены «под пытками» или нет, не предполагает он и того, что показания Иванова за 1961 г. были получены «под пытками». Казалось бы, это просто шанс для Лено еще раз не к месту вызвать «страшилку о пытках». Он не приводит совершенно никаких