Еврейский мир. Сборник 1944 года - Коллектив авторов -- История

родных семей убитых. Мы хорошо знали, что суммы, которые суд присудит с грабителей и воров в пользу пострадавших от бойни, — никогда осужденными преступниками не будут выплачены, но мы имели в виду, что, участвуя в процессе, наши адвокаты смогут с помощью многочисленных свидетелей восстановить настоящую картину Кишиневского погрома и обнаружить истинных виновников этого страшного преступления.

Через сравнительно короткое время начался погромный процесс, и на нем защитниками еврейских интересов выступили такие знаменитые адвокаты, как Карабчевский, Грузенберг, Зарудный, Кальманович и другие. Погромщиков защищал известный ярый антисемит — Шмаков и талантливейший левый адвокат П. Н. Переверзев. Последний пришел на помощь погромщикам, с тем, чтобы они не боялись рассказать суду всю правду о погроме: кто их подстрекнул начать бойню и кто им внушил, что евреев можно грабить и убивать безнаказанно.

Процесс, кажется, начался в марте 1904 года, и как суд ни старался мешать представителям еврейских интересов обнаружить истинный характер Кишиневского погрома — это ему не удалось. Допрашивая десятки и десятки свидетелей, эти адвокаты с полной определенностью установили те же факты, которые были вскрыты Зарудным, а именно, что главным виновником и организатором погрома был начальник Кишиневской охранки Левендаль, что купец Пронин и нотариус Писаржевский подготовляли погром по его, Левендалю, инструкциям, что вице-губернатор Устругов тоже был одним из подстрекателей к погрому, сознательно пропуская преступные статьи Крушевана в «Бессарабце», статьи, призывавшие темные массы расправиться с евреями за то, что они будто употребляют христианскую кровь на Пасхе. Наконец, по распоряжению того же Левендаля полиция и войсковые части явно помогали убийцам и грабителям делать их злодейское дело. Некоторые обвиняемые погромщики тоже заявили на суде, что они грабили евреев по приказу начальства, — они были уверены, что евреев не только можно грабить и убивать, но что они обязаны это делать, так как этого требовали власти. Словом, было совершенно ясно, что на скамье подсудимых сидят только третьестепенные участники погрома; главные же зачинщики и руководители его почему-то не привлечены к уголовной ответственности. И тогда Карабчевский обратился к суду с ходатайством, чтобы разбор всего дела был отложен, и чтобы суд распорядился о привлечении к ответственности главных виновников и вдохновителей страшной Кишиневской бойни, которые, к великому его удивлению, ни на предварительном следствии, ни в обвинительном акте даже не упоминаются, несмотря на то, что их имена чуть ли не у всех на устах. Свое ходатайство о направлении всего дела к доследованию Карабчевский мотивировал в замечательной речи, одной из лучших речей, которые этот знаменитый адвокат когда-либо произносил. Однако, эта блестящая и полная драматизма речь желаемого результата не дала. Суд его ходатайства не удовлетворил, потому что допустить новое расследование в направлении, указанном Карабчевским, значило бы выдать головой всех высокопоставленных погромщиков вплоть до самого Плеве. А совершить такой героический поступок суд не имел мужества.

Выслушав постыдный отказ суда, все адвокаты, защищавшие интересы евреев на процессе, выступили с заявлением следующего содержания: «Если суд отказывается привлечь к ответственности и наказать главных виновников погрома, то им, защитникам несчастных жертв этой резни, больше нечего делать на процессе... Они явились на суд, чтобы выполнить свой святой долг и восстановить истинную картину Кишиневского погрома. Они надеялись, что суд им в этом поможет, так как и его задача заключается прежде всего в обнаружении как характера преступления, так и истинных виновников его, всех виновников без всякого исключения. Но они, адвокаты, натолкнулись на такие трудности со стороны суда, которые лишают их всякой возможности надлежащим образом свободно и по

совести защищать интересы своих клиентов, а также интересы правды, той «правды», которая по духу судебных уставов 1864 года «должна царствовать в судах»; поэтому они все отказываются от своих полномочий и покидают зал суда». И они все удалились, оставив суд в состоянии полной растерянности.

Это была чрезвычайно внушительная моральная и политическая демонстрация, которая произвела сильнейшее впечатление в России и за границей, демонстрация, резко подчеркнувшая, что под деспотическим режимом независимый суд немыслим.

В России, в прогрессивных кругах, эта демонстрация вызвала чувство восторга и гордости, и адвокаты, имевшие мужество участвовать в ней, завоевали себе глубочайшее уважение.

С. Гинзбург. НАСТРОЕНИЯ ЕВРЕЙСКОЙ МОЛОДЕЖИ В 80-ЫХ ГОДАХ ПРОШЛОГО СТОЛЕТИЯ

(Глава из неопубликованных мемуаров)

Конец 70-х и начало 80-х годов является для еврейской молодежи моего поколения как бы водоразделом двух направлений: космополитического и национального.

В описываемое время Минск сделался довольно значительным пунктом народовольческого движения. Сюда наезжал Желябов, живали здесь подолгу и другие видные деятели «Народной Воли». В Минске, кажется, одно время существовала подпольная типография этой организации; имелись здесь революционные кружки, к которым примыкали многие из еврейской учащейся молодежи нашего города. Не у всех, конечно, это участие имело серьезный характер. Подчас оно являлось лишь данью модному увлечению; уплатив ее и благополучно избегнув всяческих опасностей, иные затем превращались в трезвейших карьеристов и целиком уходили в интересы стяжания. Но были в числе моих гимназических товарищей и такие, которые беззаветно отдались революционному делу и заплатили за свою преданность ему многими годами заключения и последующей каторги и ссылки (Протас, Уфлянд и др.).

В кругу моих товарищей-евреев, увлеченных народовольческим движением, замечалось равнодушие, порой даже в некоторой степени недружелюбное отношение к своему народу. Объяснялось это, невидимому, влиянием народнической идеологии, с точки зрения коей еврейское население, представленное, главным образом, мелкими торговцами и ремесленниками, не укладывалось в категорию «трудящихся».

Вступи я в молодости в один из местных гимназических кружков, вся моя последующая жизнь, вероятно, сложилась бы не так, как это имело место в действительности. Но этого не произошло: в гимназические годы я примкнул к другому — национальному течению, тогда обозначавшемуся среди части еврейской молодежи. Когда оглядываешься на лежащие позади тебя шесть десятков лет, то убеждаешься, какую большую роль в человеческой жизни играет элемент случайного, как многочисленны в ней серьезнейшие события и факты самого решающего значения, которые имеют совершенно случайный характер. Жизненный опыт располагает к фатализму. Не думаю, однако, чтобы к числу этих случайностей, которых было так много в моей жизни, принадлежало то, что я в мои юные годы приобщился к национально-еврейскому направлению. Объясняется оно, вероятно, прежде всего домашнею атмосферою, которая меня окружала с детства, а также ранним моим знакомством с древнееврейской и русско-еврейской литературой. Влияние этих моментов сказалось в пробуждении интереса и привязанности к еврейству, а затем — в желании работать именно на еврейской ниве. Усилению у меня и у некоторых моих товарищах такого настроения, далее, содействовало возрождение русско-еврейской печати. Как