Роберт Стивенсон - Английский с Р. Л. Стивенсоном. Странная история доктора Джекила и мистера Хайда / Robert Louis Stevenson. The Strange Case of Dr. Jekyll and Mr. Hyde

Nor can I truly say that I wearied of this beneficent and innocent life; I think instead that I daily enjoyed it more completely; but I was still cursed with my duality of purpose; and as the first edge of my penitence wore off, the lower side of me, so long indulged, so recently chained down, began to growl for license. Not that I dreamed of resuscitating Hyde; the bare idea of that would startle me to frenzy; no, it was in my own person that I was once more tempted to trifle with my conscience; and it was as an ordinary secret sinner that I at last fell before the assaults of temptation.

There comes an end to all things (всему приходит конец); the most capacious measure is filled at last (даже самая вместительная мера в конце концов переполняется; capacious – емкий, вместительный; capacity – вместимость, емкость); and this brief condescension to my evil finally destroyed the balance of my soul (и это краткое снисхождение/эта краткая уступка моему злому началу оказалась последней соломинкой, безвозвратно уничтожившей мое душевное равновесие; balance – весы; душевное равновесие, спокойствие). And yet I was not alarmed (а я даже не встревожился); the fall seemed natural (падение казалось мне естественным), like a return to the old days before I had made my discovery (как возвращение к тем старым дням, когда я еще не сделал своего открытия). It was a fine, clear January day (стоял прекрасный ясный январский день), wet under foot where the frost had melted (сырой под ногой, где растаял иней; frost – мороз; иней), but cloudless overhead (но безоблачный над головой); and the Regent’s Park was full of winter chirrupings (и Риджент-Парк был полон зимними щебетаниями; to chirrup – щебетать; чирикать; издавать трели /о птицах/) and sweet with spring odours (и сладок = благоухал ароматами весны; sweet – сладкий; душистый).

There comes an end to all things; the most capacious measure is filled at last; and this brief condescension to my evil finally destroyed the balance of my soul. And yet I was not alarmed; the fall seemed natural, like a return to the old days before I had made my discovery. It was a fine, clear January day, wet under foot where the frost had melted, but cloudless overhead; and the Regent’s Park was full of winter chirrupings and sweet with spring odours.

I sat in the sun on a bench (я сидел на скамье, на солнце); the animal within me licking the chops of memory (зверь во мне облизывал кусочки воспоминаний; chop – удар /топором и т. п./; отбивная котлета; ломоть, кусок); the spiritual side a little drowsed, promising subsequent penitence (духовная же часть немного дремала, обещая последующее раскаяние), but not yet moved to begin (но еще не побужденная начинать = но все же его откладывая; to move – двигать, передвигать; побуждать). After all, I reflected I was like my neighbours (в конце концов, думал я, я был похож на своих ближних; to reflect – отражать; размышлять, раздумывать; neighbour – сосед, соседка; ближний); and then I smiled (а затем я улыбнулся), comparing my active goodwill with the lazy cruelty of their neglect (сравнивая свою деятельную доброжелательность с ленивой жестокостью их пренебрежения = равнодушия; neglect – пренебрежение, игнорирование). And at the very moment of that vainglorious thought (и в самый момент, когда мне в голову пришла эта тщеславная мысль; vain – напрасный, бесполезный, тщетный; glory – слава), a qualm came over me (меня охватило беспокойство; qualm – приступ дурноты, тошноты; беспокойство, тревожное состояние; приступ малодушия, растерянности), a horrid nausea and the most deadly shuddering (/я ощутил/ отвратительную дурноту и ужасные судороги; deadly – смертельный; летальный, убийственный; разг. ужасный, чрезвычайный). These passed away, and left me faint (они прошли и оставили меня слабым/чувствующим головокружение = и я почувствовал слабость; faint – слабый, ослабевший; вялый; чувствующий головокружение, слабость); and then as in its turn the faintness subsided (а затем, когда, в свою очередь, слабость прошла; to subside – падать, убывать; утихать, стихать), I began to be aware of a change in the temper of my thoughts (и я начал ощущать перемену в характере моих мыслей; aware – знающий, осведомленный, сведущий, сознающий; temper – склад, характер), a greater boldness (/а также/ бóльшую дерзость; bold – отважный, смелый, храбрый; дерзкий, наглый), a contempt of danger (презрение к опасности), a solution of the bonds of obligation (разрушение /всяческих/ уз долга = пренебрежение к узам человеческого долга; bond – узы, связь).

I sat in the sun on a bench; the animal within me licking the chops of memory; the spiritual side a little drowsed, promising subsequent penitence, but not yet moved to begin. After all, I reflected I was like my neighbours; and then I smiled, comparing my active goodwill with the lazy cruelty of their neglect. And at the very moment of that vainglorious thought, a qualm came over me, a horrid nausea and the most deadly shuddering. These passed away, and left me faint; and then as in its turn the faintness subsided, I began to be aware of a change in the temper of my thoughts, a greater boldness, a contempt of danger, a solution of the bonds of obligation.

I looked down; my clothes hung formlessly on my shrunken limbs (я взглянул на себя, моя одежда бесформенно висела /мешком/ на моем усохшем = съежившемся теле; to shrink – садиться, давать усадку; сжиматься, уменьшаться); the hand that lay on my knee was corded and hairy (и рука, лежащая на колене, была жилистой и волосатой). I was once more Edward Hyde (я снова был Эдвардом Хайдом). A moment before I had been safe of all men’s respect, wealthy, beloved (за мгновение до этого я был уверенным в уважении всех людей, богатым, любимым; safe – безопасный, надежный; нечто, чему не грозит утрата) – the cloth laying for me in the dining-room at home (/при том что/ дома, в столовой, для меня был накрыт стол /к обеду/); and now I was the common quarry of mankind (а теперь я стал всеобщей добычей для человечества = для всех; quarry – добыча; преследуемый зверь), hunted (затравленным), houseless (бездомным), a known murderer (известным /всем/ = изобличенным убийцей), thrall to the gallows (пленником виселицы; thrall – невольник, раб; пленник; to thrall – порабощать).

I looked down; my clothes hung formlessly on my shrunken limbs; the hand that lay on my knee was corded and hairy. I was once more Edward Hyde. A moment before I had been safe of all men’s respect, wealthy, beloved – the cloth laying for me in the dining-room at home; and now I was the common quarry of mankind, hunted, houseless, a known murderer, thrall to the gallows.

My reason wavered (мой рассудок дрогнул/поколебался; reason – причина; разум; здравый рассудок; to waver – колыхаться /о пламени/; дрогнуть, колебаться), but it did not fail me utterly (но все же он не подвел = не покинул меня совершенно; to fail – терпеть неудачу; подводить; utterly – весьма, крайне, очень, чрезвычайно). I have more than once observed that in my second character (я и прежде не раз: «более, чем однажды» замечал, что /находясь/ в своем втором облике), my faculties seemed sharpened to a point (мои способности казались обострившимися до предела: «до острия»; sharp – острый; to sharpen – обостряться) and my spirits more tensely elastic (а мой дух /казался/ более напряженно гибким; spirits – натура, темперамент, характер); thus it came about that, where Jekyll perhaps might have succumbed (таким образом получилось, что там, где Джекил, вероятно, погиб бы; to succumb – не выдержать; погибнуть, умереть), Hyde rose to the importance of that moment (Хайд оказался на высоте положения; to rise – восходить; быть в состоянии справиться /с чем-либо/). My drugs were in one of the presses of my cabinet (мои лекарства находились в одном из шкафов в моем кабинете); how was I to reach them (как я мог до них добраться; to reach – протягивать; достигать, добираться)? That was the problem that (это была проблема, которую) (crushing my temples in my hands) (сдавив виски ладонями) I set myself to solve (я принялся решать).

My reason wavered, but it did not fail me utterly. I have more than once observed that in my second character, my faculties seemed sharpened to a point and my spirits more tensely elastic; thus it came about that, where Jekyll perhaps might have succumbed, Hyde rose to the importance of that moment. My drugs were in one of the presses of my cabinet; how was I to reach them? That was the problem that (crushing my temples in my hands) I set myself to solve.

The laboratory door I had closed (дверь в лабораторию я запер). If I sought to enter by the house (если бы я попытался войти через дом; to seek), my own servants would consign me to the gallows (то мои собственные слуги отправили бы меня на виселицу; to consign – /книжн./ передавать; поручать; предавать). I saw I must employ another hand (я понял, что должен воспользоваться чужой помощью = прибегнуть к помощи посредника; hand – рука; помощь), and thought of Lanyon (и подумал о Лэньоне). How was he to be reached (как я мог связаться с ним: «как он мог быть достигнутым»; to reach – протягивать; доставать, достигать; связаться /с кем-либо/, установить контакт)? how persuaded (как убедить его: «как /он мог быть/ убежденным»)? Supposing that I escaped capture in the streets (предположим, что мне удастся избежать ареста на улице; to escape – бежать /из заключения/; избежать /опасности и т. п./; capture – взятие в плен; поимка /преступника/), how was I to make my way into his presence (как мне проложить дорогу = пробраться к нему; presence – присутствие)? and how should I, an unknown and displeasing visitor (и как смогу я, неизвестный и неприятный гость/посетитель), prevail on the famous physician to rifle the study of his colleague, Dr. Jekyll (убедить знаменитого врача обыскать кабинет его коллеги, доктора Джекила)? Then I remembered that of my original character (затем я вспомнил, что от всей моей прежней личности), one part remained to me (одна частичка у меня осталась): I could write my own hand (я мог писать своим собственным почерком); and once I had conceived that kindling spark (и как только я воспринял = осознал эту пламенеющую искру; to conceive – постигать, понимать; испытать, ощутить, почувствовать), the way that I must follow became lighted up from end to end (путь, которому я должен следовать, осветился: «стал освещенным» от одного конца до другого).