Сумерки империи. Российское государство и право на рубеже веков - Павел Владимирович Крашенинников

духовенство — носители архаической культуры — оставались изолированными от этих социальных процессов, и в этом состояла одна из причин их склонности к традиционализму и консерватизму. Власть видела в крестьянах социальную базу самодержавия, именно к «народной мудрости» этого сословия, составлявшего более 80 % населения, и апеллировал Победоносцев. Однако к концу XIX века даже в среде крестьянства все заметнее стали проявляться чувство человеческого достоинства и вера в силу общего отпора. В середине 1890-х помещик имел перед собой уже иного крестьянина. «…Времена изменились, и вместо избитых, раздавленных рабов он встретил бодрое молодое поколение, готовое постоять за свои права человека и гражданина», — должен был признать в своем донесении один из жандармских начальников[385].

Само собой, увеличился слой образованных людей — не только дворян, но и разночинцев, мещан и, в меньшей степени, крестьян. В период правления Александра III общепризнанным стало наличие интеллигенции — с социологической точки зрения, слоя людей, обладающих критическим способом мышления, высокой степенью социально-психологической рефлексии, способностью к систематизации знаний и опыта, а главное, являющихся носителями европейской культуры.

Интеллигенция произошла из среды так называемых лишних людей[386], возникших вследствие объявления дворянских вольностей и появления слоя разночинцев. Это люди, не вписавшиеся в государственные структуры и современное им общество, так сказать, выпавшие из своей среды и потому находящиеся в оппозиции к ней. Лишними людьми были, например, многие декабристы. Отсюда и родовой признак интеллигента — оппозиционность по отношению к любой власти и косным традиционным порядкам, неспособность существовать в рамках жестких организационных структур, требующих единомыслия.

Впрочем, из среды лишних людей рекрутировались и представители ответственной бюрократии, не вписавшиеся в бюрократию патримониальную. В отличие от интеллигентов они, наоборот, стремились во власть с целью осуществления в рамках государственных институтов собственных проектов. Это генетическое родство зачастую облегчало взаимопонимание бюрократов и интеллигентов, например в ходе осуществления Великих реформ, тем более что и та и другая социальные группы были политически неоднородны и вмещали в себя людей с абсолютно противоположным мировоззрением.

Кроме бурной публицистической деятельности не только в центральных, но и в многочисленных региональных изданиях, важным каналом взаимодействия либеральной интеллигенции с населением были земства. По мере своего развития земство все больше отходило от умеренности, нерешительности и лояльности по отношению к самодержавию и приобретало все более заметные черты политической оппозиционности. Меняя свой социальный облик благодаря вливанию разночинных элементов из интеллигенции, земский либерализм приобретал все более радикальный и демократический характер.

Земская интеллигенция поддерживала связь с либеральными и народническими литераторами, либеральными профессорами Петербурга, Москвы и других университетских центров. Благодаря этому ареной для выступлений представителей земств сделались также Вольное экономическое общество в Петербурге, Юридическое общество при Московском университете и другие научные объединения.

Понятно, что правоведы находились в первых рядах общественных деятелей, требовавших установления правового порядка, обеспечения прав и свобод граждан, создания органа народного представительства. Они активно участвовали в деятельности земств, как, например, Муромцев и Шершеневич, стали кадровой основой партии конституционных демократов. Их усилиями заметное развитие получила не только российская юриспруденция, особенно в сфере философии и теории права, но и весьма молодая в то время наука социология.

В сентябре 1893 года в Саратове на съезде оформилась партия «Народное право», нелегальная организация демократической интеллигенции, имевшая целью осуществить основную идею либерализма — идею борьбы за политические права, за конституцию. В программе, изданной в 1894 году, ее инициаторы насущным вопросом считали объединение всех оппозиционных сил во имя уничтожения самодержавия. В апреле 1894 года партия была разгромлена. Остатки народоправческих групп действовали до 1898 года. В начале XX века многие бывшие народоправцы пополнили ряды эсеров, социал-демократов, энесов («Трудовая народно-социалистическая партия» — трудовики) и кадетов[387].

Не замеченное властью политическое и гражданское структурирование общества привело к тому, что реальный объект управления стал разительно отличаться от модели социума, которой оперировало самодержавие. Это не могло не привести к многочисленным сбоям управленческого механизма, зачастую проявлявшимся в виде так называемого прилета черных лебедей.

Первым было крушение императорского поезда Александра III вследствие стремления администрации железных дорог потакать желаниям царя, а не выполнять свои обязанности по обеспечению безопасности движения. Вторым черным лебедем стали вспышки голода в 1890-е годы, с которыми правительство самостоятельно справиться не смогло. Третьим — Ходынка, затем развязывание абсолютно не просчитанной войны с Японией под влиянием шапкозакидательских настроений. Наконец, Кровавое воскресенье.

Только что народившиеся политические партии не смогли оседлать стихийно вспыхнувшие восстания 1905–1907 годов, дабы перевести их в организованное целенаправленное русло, и самодержавие смогло устоять. Правда, пришлось пойти на существенные политические реформы, главными из которых стали провозглашение политических и гражданских свобод, а также возникновение законодательной ветви власти.

Появились множественные политические субъекты, что в корне противоречило самой сущности самодержавия. Законодательную власть самодержцу пришлось делить с Госдумой и Госсоветом, распорядительные функции оказались полностью в руках бюрократии, причем «сам государь по установившимся обычаям, если желает провести какую-нибудь меру, должен поручать частным образом кому-либо из подлежащих бюрократических властей возбудить этот вопрос якобы самостоятельно»[388].

Это уже не было самодержавием в полном смысле этого слова. Но это не было и конституционной монархией, поскольку отношения императора со «своими» высшими органами власти только начинали складываться как юридически, так и психологически.

Николай II по-прежнему считал себя «хозяином земли русской». Свод основных государственных законов 1906 года был издан императором в указном порядке и никогда не принимался ни народом, ни народными представителями. Сам он ему не присягал и не считал помехой в его общении с Богом, перед которым, как он полагал, несет полную ответственность за все, что происходит в России. Скорее всего, Николай полагал, что мог отменить Основные законы просто указом по принципу «царь дал — царь взял».

Император и его двор продолжали считать, что абсолютное большинство населения не только почитает, но и любит его как самодержавного помазанника божьего, враги же его малочисленны и ничтожны: отвязные депутаты Государственной думы, либеральная интеллигенция, революционеры-социалисты и оппозиционные бюрократы.

Отношения с Госдумой у Николая II не заладились с самого начала. Он рассчитывал, что в нее будут избраны «лучшие люди», а депутаты стали яростно поносить существующие порядки. Какие же это лучшие люди? Вторая Дума оказалась еще хуже, чем первая, и усилила борьбу за влияние на деятельность правительства, являвшегося основным, если не единственным механизмом управления империей самодержцем. Главным оставался аграрный вопрос, по которому каждая фракция представила свой проект, плохо сочетавшийся с реформами, проводившимися правительством П. А. Столыпина. Дума была распущена[389].

Явное несоответствие представления об управляемом объекте реальности все чаще стало приводить к зависанию управляющих сигналов. Аграрную реформу,