Киборг-национализм, или Украинский национализм в эпоху постнационализма - Сергей Васильевич Жеребкин

наслаждения как фактор мобилизации в сфере политического, то эти страсти, считает Муфф, находят выход или в различных фундаменталистских движениях, или в консолидации вокруг партикулярных требований национализма как морального догматизма.[345]

Глава 6

Наслаждение быть украинкой: вдохновение постколониальности в украинских гендерных исследованиях[346]

«Феминизм и национализм как две стороны одной монеты»,[347]или «они сражались за Родину»

Однако в этой сформулированной в названии параграфа общей теоретической, отчаянно провозглашенной (для «нас, украинцев») американским историком украинского женского движения Мартой Богачевской-Хомяк[348] инновационной стратегии неожиданно обнаруживаются – тем не менее! – штрейхбрейкеры: под патронажем жены (Катерины Ющенко) на тот момент президента Виктора Ющенко современные украинские националистически-ориентированные гендерные исследовательницы - в частности, авторы учебника Гендерного бюро ПРООН[349] – в отличие от героических «стихийных» украинских феминисток прошлого, так называемых «феминисток вопреки самим себе» (как их метафорически называет бесконечно сочувствующая им американская историк Марта Богачевская-Хомяк) в основном предпочитают не акцентировать связь гендерных исследований с феминизмом, специально оговаривая, что гендерные исследования бывают разные – и а) феминистские и б) нефеминистские.[350] Причиной, возможно, является повышенное чувство ответственности: ведь именно в националистическом феминизме женское, как известно, трагически и безусловно всегда приносится в жертву национальному; кроме того, именно в националистическом феминизме женское используется как основной ресурс для проведения национальных политик – т.е. задействования женских тел для укрепления и/или «опускания» тела нации с целью обострить оскорбленное национальное политическое воображаемое, только тогда способное направить агрессию на «другого» в ведущей националистической дихотомии «мы» – «они»[351]. Возможно, именно поэтому политически деликатные гендерные исследовательницы в Украине под чутким патронажем Гендерного бюро ПРООН стремятся внести западную политическую корректность в локальные неконтролируемые стратегии современного украинского националистического феминизма для общего снижения неконтролируемой (государством? женой президента? или «другое»?) агрессии в постреволюционном государстве: 1) во-первых, использовав нейтральную маркировку «гендерных исследований» и 2) во-вторых, заручившись патронажем (или матронажем?) политкорректной жены президента.

Однако в результате мы должны с точки зрения предпринятой попытки констатировать неутешительное: гендерной нейтрализации – хоть и под патронажем/матронажем – не произошло. Напротив, под влиянием националистических теорий Марты Богачевской-Хомяк и из-за собственных локальных националистических экзистенциальных стратегий в Украине происходит революционный вызов этой официально-бюрократической точке зрения Гендерного бюро ПРООН отчаянно и бескорыстно: из недр собственной культуры, а отнюдь не под «патронажами»/«матронажами» кого бы то ни было, возникает альтернативный – постмодернистский и постколониальный – проект националистического феминизма, представленный в работах группы украинских литературных критиков и писательниц, создавших в начале 90-х столь же прогрессивную, но уже локальную, что значит еще более революционную украинскую феминистскую критику: по аналогии с западной. Эти имена действительно стоят «на передовой»; и мы должны попытаться осмыслить это титаническое интеллектуальное усилие. Итак, «никто не забыт и ничто не забыто» – ведущий теоретик украинской феминистской критики Соломия Павлычко (1958-1999), литературоведы Вера Агеева, Тамара Гундорова, писательницы Оксана Забужко и Нила Зборовская (1962-2011). Общим тезисом националистического постсоветского феминизма действительно является тезис, что в «состоянии постколониальности»[352] феминизм и национализм дополняют друг друга, так как «женщины, которые осознали свою принадлежность к колониальной культуре, к культуре угнетенной или недоминантной нации, берут на себя двойное обязательство – бороться против дискриминации как национальной, так и гендерной».[353] В состоянии постколониальности представительницы украинской феминистской критики в первую очередь актуализуют теорию бинарных оппозиций «колонизатор» – «колонизируемый». Но именно она, по их мнению, тем не менее, деконструирует классическую бинарную оппозицию: бывший угнетенный, колонизируемый выступает в ней не как жертва колонизатора, а наоборот, как субъект более прогрессивный – то есть интеллектуальный и креативный по сравнению с колонизатором. Другими словами, по образному выражению фронтвумен идеологии постсоветского украинского национализма О.Забужко, наступает эффект, когда «колониальное угнетенное» впервые смогло отозваться (откликнуться? на зов власти?) наконец «своим собственным голосом»; а ранее «погасшие» сегменты национальной культуры включились и запульсировали новыми смыслами – производя эффект, подобный евангельскому: «мертвые встают, и кривые начинают ходить».[354] Или – как формулирует в терминах теории деконструкции Деррида С. Павлычко – «словно по схеме Жака Деррида … маргинальное является центральным».[355] В результате передовые представительницы новой украинской националистической феминистской критики вновь совершают поистине революционное теоретическое открытие: в постколониальном феминизме, по их мнению, происходит не маргинализация женского внутри политик национализма, а – наоборот: «полностью в соответствии с прославленной формулкой Ж. Деррида»,[356] как продолжает тезис С. Павлычко О. Забужко, открываются новые возможности: женское как наиболее маргинальное, оккупируя место центрального, становится самым центральным, то есть женщиной как воплощением нации. И именно поэтому женское получает столь вожделенную политическую возможность – играть наконец-то ведущую роль в реализации политик национального возрождения. Именно эту центральную роль в новом национальном воображаемом пытаются отчаянно играть и отчаянно демонстрировать в своем поистине революционном и героическом феминистском националистическом творчестве (направленном против империализма различных консервативных и репрессивных империй) представительницы украинской феминистской критики, создавая многочисленные интеллектуальные бестселлеры по принципу «я, первая женщина, которая…» – как на уровне теоретических научных публикаций, так и на уровне практик литературного творчества. Мешают выполнению этой центральной политической роли почему-то не только «чужие» (империалисты-агрессоры разных типов), но «свои» – захватившая политическое лидерство в нации Юлия Тимошенко и захватившая культурное лидерство в нации Верка Сердючка и т.п.

В то же время новый проект националистической феминистской литературной критики поистине уникален. В отличие от украинского «бюрократического гендера», за много лет произведшего, как уже было сказано, один-единственный «гендерный» учебник, и, в отличие от России и других стран СНГ, где феминистские исследования достигли наибольшего развития в области социальных дисциплин (в социологии, экономике и смежными с ними научными дисциплинами) и были ориентированы, соответственно, на традиционные гендерные задачи – достижение гендерного равенства, женского политического и экономического участия и т.п.,[357] перед украинской постколониальной феминистской критикой стояла более значимая политическая задача – проводя «женскую программу разумной деконструкции» (Н. Зборовская),[358] успешно осуществлять в своем творчестве проект «интеллектуальной деколонизации» (О. Забужко)[359] или, по образному выражению Н. Зборовской, «украинской реконкисты» как «духовного очищения Украины посредством создания надежного парапространства – магии текстов».[360] Другими словами, данная политическая задача – создание в Украине альтернативной реальности/истории средствами литературы как условия преодоления тоталитарной/колониальной травмы. Аналогией данной политической стратегии Н. Зборовская считает альтернативную историю Англии Дж. Толкиена, который в своем Властелине колец создал, по утверждению Н. Зборовской, «альтернативную мифологию для Англии, то есть альтернативную реальность, в которой никогда не было поражения, никогда не было Нормандского