Собрание сочинений в семи томах. Том 5. На Востоке - Сергей Васильевич Максимов

то же время бродят около Туруханска. На Енисее и по реке Тазе живут они под названием юраков. А вблизи их родины на Алтае, за Саянскими горами, во владениях китайского богдыхана, еще до сих пор кочуют их родичи, отставшие от своих и затерявшиеся до того, что говорят уже теперь другим языком. Это — сойоты, или те же самоеды, счастливые уже тем, что настоящая родина их ничем не отличается от прежней и им не предстояло такой жестокой борьбы с жизнью и природой, какая досталась на долю самоедов.

САМОЕДЫ

И в самоедах не без людей.

Русская пословица

Самоеды, в незапамятные времена оставляя свою родину, теряли с ней житье в умеренном климате, где быстро вырастало и крепло их племя; покидали сочные травы и тучные пажити, на которых также обильно плодились и быстро нарастали стада овец и табуны лошадей. Вступив в холодную страну, загнанные на пустынную, мокрую тундру, они нашли на ней такую скудную растительность, которая не в состоянии пропитывать ни овец, ни лошадей. Сами люди могли погибнуть с голоду и холоду. Новая родина обещала им одну смерть. Только сильное и здоровое племя с помощью того сокровища, которым Бог наградил человека и которое человек называет разумом, могло спастись от конечной погибели.

Природа засеяла тундру мхом и населила оленями. Олени приняли мох за пищу и, не нуждаясь ни в какой другой, не потеряли с тем вместе и своей живучести. Невзирая на холод, они плодятся еще с большей быстротой, чем другие животные в теплых странах. Оленей нашли самоеды и их соплеменники в диком состоянии; они боялись людей и с быстротой молнии бежали от них. Но люди принесли с родины уменье диких животных превращать в домашних, и тот же аркан, который ловил в горах Алтая диких и сердитых лошадей и баранов, с меньшим трудом накинут был на рога диких же и бойких оленей. И тот же лук, и те же стрелы, владеть которыми выучила старая родина, пригодились на новой в помощь аркану. Когда тучи комаров и оводов обсыпают тундру летом и животные, отыскивая спасение в воде, табунами сбегаются на берегах моря, истощенные и обессилевшие, — ловля их для пришельцев облегчилась. И самоеды, и лопари, и остяки, и чукчи сделались владельцами и хозяевами оленьих домашних стад, до сего дня не переставая ловить на аркан и на лук и стрелы оленей диких.

Найдя и покорив себе оленей, самоеды сделали для себя великое дело: они могли остаться на тундре и не погибнуть на ней ни с холоду, ни с голоду. С оленями они заведомо живут вторую тысячу лет и все на тех же местах, где помнил их преподобный Нестор, писавший «Русскую летопись».

Из шкур молоденьких оленей, или пыжиков, самоедка, большая рукодельница, шьет мужу шапку; из шкуры взрослого оленя, или неблюя, делает нераспашные мешки с рукавами и прорезом для головы, из которых один, называемый малицей, надевает самоед вместо рубашки, прямо шерстью на голое тело, а другой мешок, или совик, — в мороз, зимой, поверх малицы. Из того же неблюя шьются чулки, или липты, на ноги и сверх их род сапог, или пимы, узорчато-красиво изукрашенные кусочками сукна и белыми с коричневыми лоскутками камусины, или шкуры с ног оленя. Вместо ниток сшивают шкурки жилами тех же оленей. В таком бесконечно теплом, хотя тяжелом и неудобном наряде, не страшны самоеду морозы тундры; в них он смело пускается в дальний путь по необозримым снегам своей родины. Шкуры со старого оленя или быка он подстилает и на санки, и для спанья, называя их постелями. Ими же обкладывает и обвешивает внутри и снаружи жерди своего подвижного и складного жилища, которое называется чумом. Свежее мясо оленя служит самоедам пищей летом; вяленное на солнышке идет в зимние запасы. Вареные языки и губы нравятся самым избалованным лакомкам из русских, а наросты молодых рогов (рога олень сбрасывает каждогодно), студенистые, хрящеватые наросты, вырезанные из-под кожи, китайцы покупают на вес золота. Сами самоеды считают великим лакомством теплую кровь убитого оленя и находят великое блаженство в том, чтобы съедать с гостями и друзьями еще парное сердце, еще дымящиеся и сейчас вынутые из груди легкое и печень.

Можно видеть теперь, насколько дорог для самоеда олень, дающий и от голода спасенье, и от холода защиту, и в кочевьях дорогой и незаменимый товарищ. Заложив в санки на высоких копыльях четырех оленей, самоед сажает на них свою семью; к этим саням привязываются вторые санки, с четырьмя же оленями. На них кладутся жерди, служащие остовом или скрепой чума. На третьих санках помещаются постели или те оленьи шкуры, которыми обкладываются жерди чума снаружи и обвешиваются внутри. Сюда же бросает самоед хохлатую, маленькую, некрасивую собачонку — другого своего заветного и нужного друга. И поезд, или аргиш, готов. Самоеды перекочевывают на другое место оттого, что на этом съеден весь мох и изрыт весь снег так, что белая тундра превратилась в серую.

Олени бегут без дороги по сугробам снега, через подснежные кочки, ловко выхватывая свои быстрые и легкие на ходу ноги из мягких сугробов и не скользя и не оступаясь на льду снежного наста. Пустив на длинной и единственной вожже слева переднего толкового и приученного оленя (который потому и продается вдвое дороже), самоед верит ему больше себя самого и повинуется. Изредка ткнет шестом ленивых оленей и поправит вожжу передового только тогда, когда звезды на небе или полосы, намеченные ветром на снегу, покажут самоеду, что олень, отыскивая мох, забывает о хозяине и везет его совсем вдаль и в сторону от русских, у которых водится пьяная водка. Устали олени, самоед собирает всю вожжу в свою руку и быстро повертывает передового оленя, а с ним и привязанных к нему трех других в левую сторону и — останавливается. Стоит как вкопанный и весь аргиш: олени, пробежавшие за один дух верст 20, тяжело дышат и хватают пух свежего снега. Надышавшись и напившись, через четверть часа они опять готовы в дорогу. И опять бегут, положивши свои ветвистые рога на спину и помахивая своим коротеньким хвостиком до нового доху через 15-20 верст или до полной остановки там, где мох не съеден и, стало быть, можно остановиться чумом. В несколько часов чум готов и кажется издали копной сена. Иньки или самоедские женщины уколотили его постелями в два ряда и вывели дверь по