Владимир Гаков - Ультиматум. Ядерная война и безъядерный мир в фантазиях и реальности

Я не случайно подчеркнул эти слова: "общественная деятельность". Американский писатель сконцентрировал внимание не просто "на одном аспекте" — Хайнлайн безусловно считает его главным! Военная служба для него, сам воинский дух — это нечто имманентно присущее настоящему мужчине и долженствующее оставаться таковым присно и во веки веков. Ясно, что его "утопия" (позволю себе все же кавычки) — не для интеллигентов. И вообще, всем слабым, нерешительным, мятущимся в ней не место…

Давайте вспомним прочитанные в русских переводах книги американских фантастов того периода. Критики назвали 50-е годы "десятилетием социальной ответственности" в истории американской научной фантастики; в это время свои лучшие, гуманистические книги создали Рэй Брэдбери, Клиффорд Саймак, Роберт Шекли, Фредерик Пол… По-разному они подходили к вопросам войны и мира, но никто не забирал так круто вправо, как Хайнлайн. К счастью, его гимн космосу-казарме прозвучал как соло на трубе или военном барабане. Подхватить партию желающих не нашлось.

В последних книгах Хайнлайна — а писатель не прекращал активно работать до самого конца — боевая труба звучит куда тише. Однако его старые романы тоже не сбросишь со счетов; да и во всех современных дискуссиях о войне и мире это имя неизменно поставят в лагерь убежденных адвокатов, а не противников тотальной милитаризации общественной жизни.

Жаль, что не успел с ним поговорить… Только листая траурный выпуск журнала "Локус", полностью посвященный его памяти, я узнал любопытную деталь биографии писателя. Оказывается, весной 1961 года Роберт Хайнлайн с супругой совершили туристскую поездку в СССР. Все им понравилось, было очень интересно — но тут случился всем памятный инцидент с американским самолетом-шпионом У-2. Вирджиния Хайнлайн вспоминает, что они были доставлены в местное (в то время Хайнлайны находились в Казахстане) отделение милиции, "где провели несколько часов в тревожных размышлениях о Гулаге. Боб за одну ночь превратился в ярого консерватора, поклонника Голдуотера, защитника СОИ и активного сторонника выдвижения Джин Киркпатрик в президенты"[72].

Такая вот версия… Мне все-таки представляется сомнительным, чтобы прямо так "вдруг".

Достаточно перечитать "Воинов звездного корабля", вышедших за год до той поездки, чтобы почувствовать крепость незримых нитей, что все послевоенные годы связывали Роберта Хайнлайна с американской армией. Армейским духом он был буквально пропитан. А какую роль сыграл этот дух (присущий, конечно, не только Хайнлайну) в развитии американской фантастики, мы скоро узнаем.

А сейчас вернемся вновь в первое послевоенное десятилетие.

Среди авторов самых первых вышедших после Хиросимы произведений об атомной войне мы встретим знакомое имя: Лео Силард.

Его рассказ "Как я был осужден на процессе военных преступников" — своего рода горькое покаяние измученного, разуверившегося в своем деле человека. В каком еще состоянии мог быть написан — и кем? Физиком-атомщиком! — трагифарс, в котором русские после удачной бактериологической войны оккупируют Америку и устраивают показательный процесс над всеми учеными, запятыми в атомных исследованиях! Судят их, кстати, согласно процедуре, разработанной еще в Нюрнберге…

Позже, в 1961 году, университетский журнал в Чикаго, где продолжал до самой смерти работать Силард, опубликовал другой его рассказ — "Доклад о центральном вокзале". Он переведен на русский язык; напомню только, что его герои — инопланетяне с дотошностью архивариусов копаются в духовном "наследии" человечества, после которого сохранились только радиоактивные развалины общественных туалетов… Эпиграфом к рассказу могли бы послужить слова Макса Борна: "Несмотря на всю мою любовь к научной работе, результаты моих размышлений оказались угнетающими… Теперь мне представляется, что попытка природы создать на этой земле мыслящее животное вполне может кончиться ничем. Доводом в пользу такого заключения служит не только большая и всевозрастающая вероятность развязывания ядерной войны с уничтожением всей жизни на земле. Если даже такую катастрофу удастся предотвратить, ничего, кроме темного будущего, не ждет человечество. Другого будущего я увидеть не смог"[73].

Такие бытовали настроения. Ученых можно понять, однако ничего хорошего не обещали человечеству и книги писателей-фантастов. До взрыва бомбы над Хиросимой еще можно было предаваться "сослагательным" рассуждениям на тему атомной войны. Теперь же никаких спасительных "если" не оставалось. Для тех, кто профессией своей был постоянно обращен в будущее, атомная война стала фактом свершившимся. Она уже полыхала в душах.

И вопрос, следовательно, ставился так: а что потом?

Глава 6

НА СЛЕДУЮЩИЙ ДЕНЬ

"В это мгновение началась и окончилась война… Бомбардировка закончилась, как только самолеты, мчась со скоростью пять тысяч миль в час, приблизились к цели и приборы предупредили о ней пилотов. И столь же моментально, как взмах серпа, окончилась война… Город поднялся на воздух. Казалось, бомбы и город поменялись местами. Еще одно невероятное мгновение — новый неузнаваемый, с неправдоподобно высокими зданиями, о каких не мечтал ни один строитель, зданиями, сотканными из брызг раздробленного цемента, из блесток разорванного в клочья металла, в путанице обломков; с переместившимися окнами и дверями, фундаментом и крышами, сверкая яркими красками, как водопад, который взметнулся вверх, вместо того чтобы низвергнуться вниз, как фантастическая фреска, город замер в воздухе, а затем рассыпался и исчез"[74].

Прежде чем прокомментировать только что приведенную цитату, предлагаю еще одну — из другой книги:

"…Там, за окном, за раскалившимися стенами лежала мертвая планета. Ее убили в самый разгар весны, когда на деревьях едва проклюнулись листочки и в норах только что появились крольчата. Теперь нигде не единого зверя. Ни одной птицы. Даже насекомых. Только сожженная земля. Жилища обратились в пепел. Лишь кое-где торчат обуглившиеся, искореженные колья, вчера еще бывшие деревьями. И на развалинах мира — горсточка людей, возможно оставленных в живых в качестве подопытных морских свинок, необходимых для какого-то гигантского эксперимента. Незавидная доля. В этой всемирной гигантской мертвецкой осталось всего несколько работающих легких, перегоняющих воздух. Несколько живых сердец, перегоняющих кровь. Несколько мыслящих голов. Мыслящих во имя чего?.."[75]

Почти двадцать лет разделяют книги. Обе хорошо знакомы нашему читателю — это, соответственно, "451° по Фаренгейту" Рэя Брэдбери и "Мальвиль" Робера Мерля. Первый роман вышел в 1953 году, а второй — в 1972-м. Войны человечество счастливо избежало, но тревога остается — и ее эстафетная палочка по-прежнему в руках фантастов. Все вроде бы без изменений… Однако изменения есть. Опасность, о которой давным-давно возвещали писатели, перестала быть сферой их узкопрофессиональных интересов.

Чтобы почувствовать сдвиг в представлениях, достаточно вернуться к предыдущим главам, к цитатам из "Освобожденного мира" Уэллса. Помните картины атомной бомбардировки: клубы огня, "огненный крот"?

Удивительная перекличка времен: Уэллс — Брэдбери — Мерль. 1914–1953 — 1972. Уэллс дал волю фантазии, а вот Брэдбери наверняка были доступны документальные материалы, описания очевидцев трагедии Хиросимы и Нагасаки. Спустя еще два десятилетия фантазия Робера Мерля, вооруженная витавшими тогда в воздухе идеями, изобразила нечто недоступное воображению предшественников: "чистое" оружие.

И что знаменательно. Рэя Брэдбери пугает образ города, поднявшегося на воздух; Мерль сочиняет реквием по целой планете, убитой в разгар весны.

Образ "следующего дня", пейзажа после ядерной битвы, как и само понимание, что никакой такой битвы не будет, а произойдет лишь общепланетная бойня, родились не вдруг, не в чьем-то одном гениальном мозгу. Подобные страхи вообще чаще всего произрастают, накапливаются, зреют в подсознании, чтобы потом мгновенно овладеть нами, бросив в липкий холодный пот…

Изменение шкалы образов, относящихся к ядерной войне и ее последствиям, совершалось постепенно. Иногда фантазия художников шла параллельно общественной мысли — господствовавшим представлениям ученых, политиков, военных; но случалось, что и блуждала по каким-то своим, не ведомым никому катакомбам сознания.

Проследить ее маршруты особенно интересно сейчас, когда мы хотя бы в общих чертах можем сказать, как будет развиваться тот или иной возможный вариант "ядерной зимы". Ретроспектива атомной фантастики представляет интерес не только академический, в беспрецедентном мозговом штурме писателей-фантастов (сравнить его можно только с фантазиями космическими) и сегодня отыщется немало поучительного.