Владимир Гаков - Четыре путешествия на машине времени (Научная фантастика и ее предвидения)

Путь от первых вычислительных устройств до постановки проблемы "искусственный интеллект" был одновременно и коротким и долгим. Не так уж много лет прошло, но сколько тропинок отшагала человеческая мысль и в скольких перебывала тупиках!

…Как они все-таки оказались схожи — кибернетика и фантастика, эти две дерзкие дочери научно-технического прогресса! Обе в молодости замахнулись на недостижимое (предсказание будущего, создание искусственного разума), обе столкнулись с массой непредвиденных сложностей. Сейчас в тоне теоретиков фантастики и кибернетиков бравой уверенности заметно поубавилось; но именно сейчас ясно, что этим пограничным областям научного и художественного мышления принадлежит будущее.

Почему пограничного? Потому что фантастика задалась целью расширить мир на те области пространства — времени, что еще предстоит познать, или те, которые не будут познаны никогда. То же самое в отношении человеческого разума ожидали от кибернетики. А будущее… Что касается фантастики, то наша уверенность в ее бурном и прекрасном будущем зиждется на твердом логическом фундаменте: мир, в котором мы сейчас живем, становится день ото дня все более фантастичным.

С другой стороны, можно сколько угодно иронизировать над амбициями строителей искусственного интеллекта (а они и сами дают основания для иронии), но нельзя сбрасывать со счетов и то полезное, что привнесла кибернетика в мир людей. Не появись она вовремя, в сопровождении совершенно еретических философских вопросов, столетиями занесенных в разряд "табу"; не дерзни ученые хоть в теории повторить то, что удалось Бецалелю, Франкенштейну и Россуму, — создать искуственный разум — мы, вероятно, в чем-то отстали бы в изучении нашего собственного разума.

За последние десятилетия практическая кибернетика развилась необыкновенно, и нынешние поколения ЭВМ похожи на своих ранних предшественников, как современные сверхзвуковые авиалайнеры — на "этажерку" братьев Райт[33]. Компьютеры сейчас настолько органично вошли в нашу повседневную жизнь, что мы порой их даже не замечаем.

С компьютерами советуются ученые, врачи, юристы, инженеры и преподаватели; в конце XX века даже браком нередко сочетаются по советам электронной свахи. Можно продолжить список, но в мозг уже закрадывается тревога: а где пределы всемогущества компьютеров? Что они еще могут контролировать — социальную ориентацию, нормы поведения, мысли, чувства? Что еще?

Увы, ответы на эти вопросы пока можно отыскать только в фантастике. Тем более, что, несмотря на успехи вычислительной техники, "отцы" кибернетики думали о своем детище прежде всего как об обобщающей философской дисциплине. И на вопрос, который задал в начале пятидесятых годов Алан Тьюринг, — может ли машина мыслить? — ответа не получено до сих пор.

А попытка даже грубо описать нечеловеческий разум открыла такие бездны непонимания разума человеческого, что стало ясно: до эпохи настоящей истории кибернетики пройдут годы.

Нам говорят "безумец" и "фантаст",

Но, выйдя из зависимости грустной,

С годами мозг мыслителя искусный

Мыслителя искусственно создаст.

Занавес опять поднят. На сцене, залитой искусственным мертвенным светом (отчего она напоминает операционную), декораций практически нет — одна только бесконечная стена, холодно отливающая эмалью и усеянная множеством каких-то лампочек, панелей управления, индикаторных щитов. Слышится стрекот печатающего устройства, да где-то за стеной, извиваясь змеями, шуршат перфоленты. Холодно и неуютно, как в больнице.

И лишь спустя какое-то время мы начинаем различать в треске, шелесте, жужжании свою внутреннюю логику. Оказывается, и в подмигивании лампочек скрыт определенный смысл: несмотря на пустую сцену, действие началось, и кто-то невидимый и зловещий ведет свою роль, о содержании которой можно только догадываться…

К роботам фантасты пришли, отталкиваясь от мифов и легенд, которыми их заботливо снабдила мировая литература. И как во всяком мифе, основой мифа о роботах служил человек.

Идея всемогущих компьютеров, или "электронных мозгов" (интеллектроника, как назвал их Станислав Лем), родилась в пустом мифологическом пространстве. Не только в художественной литературе — во всей человеческой культуре разум неизбежно ассоциировался с привычным телесным обликом. Представить себе мышление, не связанное с человеческим телом, — значило представить качественно иное.

Впрочем, и до наступления эры компьютеров в художественной литературе встречались просто машины. Никакой электроники в них, разумеется, не было, но с основными функциями — контроля, распределения, проведения вычислительных операций и, наконец, управления — "доисторические" машины фантастов справлялись неплохо.

Машина (будем писать это слово с большой буквы: речь пойдет о символе-герое научной фантастики) имеет свою историю, которая хотя и уступает по продолжительности истории роботов, но драматическими коллизиями богата не в меньшей степени.

Машина пришла в жизнь людей и в литературу практически одновременно — в конце XVIII века, вместе с начавшейся промышленной революцией. Без Машины не было бы и самой этой революции — начало ей, наряду с ткацким станком, положил паровой двигатель англичанина Джеймса Уатта. Чуть раньше были построены прядильный станок, молотилка — к этим примитивным механизмам человечество шло тысячелетия!

Уатт увидел в Машине будущее. И не ошибся. 9 января 1769 года он получает патент на свое изобретение, и день этот открывает новую страницу истории.

Лавина самых разнообразных механизмов посыпалась на головы людей. О механических помощниках грезили как о золотом дожде, как о раскрытых вратах в долгожданный Золотой век. Блажен кто верует… Для многих людей нашествие Машин оказалось страшным бедствием.

Не удивительно, что родилась легенда о будто бы фатальном воздействии технического прогресса на жизнь людей, — легенда, вознесенная на знамя движения разрушителей машин — луддитов. Конечно, бунт этот был от незнания: причина закабаления была не в самих технических новшествах, а в социально-экономическом строе, их использовавшем. О том, как внедрение Машин привело к рождению капиталистического производства, как век Машин ознаменовался не только взлетами человеческого гения, но безднами страданий и унижений, — обо всем этом знает сейчас каждый школьник.

А в литературе… Машины, механизмы — до чего же все это "не человеческое". Главному персонажу действия априори уготована роль злодея.

Для художественной литературы легенда оказалась важнее анализа действительных причин, и с самого своего триумфального воцарения на троне прогресса Машина прочно ассоциируется с неволей — бесчеловечной, холодной и слепой. Не Машина служила людям — оказывается, те прислуживали ей.

Писатели-фантасты подметили этот момент уже во второй половине прошлого века. В фантастике викторианской поры Машину дружно предают анафеме — на земле Утопии Машине отказано в виде на жительство. В знаменитом романе английского писателя Сэмюэла Батлера "Едгин" (1872) герой, попадающий в государство Едгин (слово "нигде", прочитанное наоборот), оказывается в тюрьме по смехотворной вроде бы причине: он носит часы. Между тем в Едгине все без исключения механизмы запрещены законом… Батлер был не одинок, без машин обходилась другая знаменитая утопия — "Вести ниоткуда" (1890) Уильяма Морриса. О чем говорить, если Жюль Верн и тот с горечью обронил слова о "машинах, которые когда-то пожрут человека"!

Правда, эти смутные догадки вызывали редкие, но решительные отповеди приверженцев машин — достаточно вспомнить написанный в прямой полемике с книгой Батлера роман Эдварда Беллами "Взгляд назад" (1888), названный "первым учебником социализма в США". И Александр Богданов в романе "Красная звезда" (1907), описывая опять-таки утопическое марсианское общество, даже дал первые наметки будущей теории автоматизации и управления.

Однако таких было немного, и тон продолжали задавать пессимисты: в начале века появляются знаменитые, ставшие классическими "машинные антиутопии". На сцене — знакомые по первому действию декорации: Европа десятых — двадцатых годов.

Когда в 1909 году известный английский романист Эдуард Морган Форстер написал короткую повесть "Машина останавливается", до рождения кибернетики оставалось без малого полвека. Машина в повести Форстера пишется с заглавной буквы: рождалось новое качество по сравнению со станками и механизмами, известными полстолетия назад. Если раньше тревогу вызывали такие спутники крупного фабричного производства, как изматывающий ритм, монотонность и грохот, то на сей раз опасность виделась в другом.