Владимир Гаков - Ультиматум. Ядерная война и безъядерный мир в фантазиях и реальности

Среди многих победоносных реляций с будущих полей сражений в те годы особенно выделялась повесть Николая Шпанова "Первый удар" (1939). Советские критики уже высказались по ее поводу, но приведу только оценку специалиста, причем не литератора, а эксперта по военно-техническим проблемам, затронутым в повести.

Выдающийся авиаконструктор Александр Сергеевич Яковлев вспоминал, что "книгу выпустило Военное издательство Наркомата обороны, и притом не как-нибудь, а с учебной серии "Библиотека командира"! Книга была призвана популяризировать нашу военно-авиационную доктрину"[84]. Эта доктрина, по мнению писателя-фантаста, выглядела следующим образом: "Наши воздушные силы… за какие-нибудь полчаса вытесняют вражеские самолеты из советского неба, через четыре часа после начала войны наносят поражение немцам… Только таким рисовалось начало войны Н. Шпанову"[85].

Если бы только ему одному! В романе П. Павленко "На Востоке" (1936) агрессора громит столь мощная советская авиация, что в небе буквально становится тесно от военной техники. А кто из моего поколения не зачитывался в детстве "Тайной двух океанов" (1939) Григория Адамова! Но ведь и в этом популярном романе автор, мягко говоря, переборщил с идеей чудо-подлодки, в одиночку способной потопить флот противника… Забытый ныне писатель Н. Автократов в повести "Тайна профессора Макшеева" (1940) усыплял тревогу соотечественников "обещанием" таинственных лучей, с помощью которых можно взорвать боеприпасы противника по всему фронту. И т. д. и т. п.

Такая "научная фантастика" убеждала, что "техника сделает войну молниеносной и почти безопасной"[86].

Разумеется, сегодня мы, оценивая то или иное произведение научной фантастики, не станем столь придирчиво разбирать заложенные в нем конкретные технические идеи. Это прежде всего художественная литература, а не "библиотечка командира", не технический паспорт и не патент на изобретение. Но в те годы отношение к фантастике было иным (его сформировали сами же писатели и критики). Книжки фантастов "давали установку", поучали и претендовали на самое серьезное отношение к техническим частностям. Поэтому и вред наносили солидный.

Чем обернулись "утешительные" фантазии накануне войны (разумеется, фантастика лишь заострила их и высветила — прорастали они не на ее страницах), хорошо известно. Взваливать вину на какой-то отдельный литературный жанр, конечно, нелепо. Но и этот грустный опыт, мне кажется, не должен быть забыт.

Ни пугающие военные сценарии, ни бодренькая "фантастика ближнего прицела" отдалить войну, тем более остановить ее, не смогли. Она все-таки разразилась, подтвердив даже для самых недоверчивых справедливость "прогноза" научной фантастики. Наиболее трезвомыслящие писатели главное схватили верно. И когда сбылись самые мрачные их прогнозы, встали в солдатский строй.

В европейских странах, конечно, было не до фантастики: заговорили пушки. То авторы, кому позволял возраст, в буквальном смысле сменили перо на винтовку; многие с войны не вернулись.

Война убивала не только на фронте. Чапека она убила еще до начала военных действий. В 1940 году умерла талантливая шведская писательница Карин Бойе, едва успев закончить свой роман — леденящую антиутопию "Каллокаин". Видимо, невмоготу было даже на миг представить себе как кошмарное пророчество: управляемый "сверхчеловеками" мир-тюрьма начнет сбываться в реальности. А зимой сорок второго в оккупированном пригороде Ленинграда — Пушкине ушел из жизни Александр Романович Беляев. Вероятно, тоже в последние месяцы жизни вспоминая с горечью своего героя — немца Штирнера, вознамерившегося стать властелином мира…

Их ухода фантастическая литература не заметила. Европа уже испытала на себе точность ее прогнозов, самой же фантастике нужно было искать новые места обитания и новые цели.

Неудивительно, что в военные годы полигоном для испытания специфического "НФ-оружия" стали американские специализированные журналы научной фантастики (к тому времени насчитывалось их больше десятка[87]). Они были молоды и открыты для любых, самых шокирующих тем; а кроме того, сам жанр заставлял авторов искать на тех направлениях, где их коллегам-реалистам было не развернуться.

Конечно, не следует преувеличивать значение антифашистской фантастики той поры. Основная читающая публика предпочитала все-таки различные космические приключения или взбунтовавшихся роботов, нежели жесткий, правдивый (это в фантастике-то!) разговор о творящихся в Европе событиях. Примешивалось и типично американское отношение к "остальному" миру: долгое время для большинства читателей война оставалась делом в общем-то "европейским". Чем-то далеким и эфемерным. Даже нападение японцев на Пёрл-Харбор, в корне изменив ситуацию политически (США вступили в воину), в массовом сознании революции не произвело.

Но не стоит и преуменьшать то, что сделали тогда американские писатели-фантасты (и английские, которые часто печатались в США). При некотором общем безразличии к военной тематике проблема фашизма в американских журналах научной фантастики как раз обсуждалась широко. И достаточно серьезно в исторической перспективе (она в фантастике равно уходит в прошлое и будущее). Развитая интуиция, постоянная нацеленность на мысленный (безумный!) эксперимент плюс живые свидетельства очевидцев-иммигрантов давали возможность говорить о фашизме во весь голос. Пусть авторам, в основном молодежи, не часто сопутствовал успех литературный — свою социальную позицию дебютанты высказали ясно и недвусмысленно.

Предварю один недоуменный вопрос. Конечно, как можно забыть о яркой антивоенной прозе Хемингуэя и других ведущих американских писателей! Но речь идет об охвате темы не менее значимой — о войне, затеянной фашизмом. Читатель скоро сам убедится, что ее возможные последствия далеко выходили за рамки полотна под названием "Вторая мировая война".

Еще в 1933 году, сразу после прихода к власти Гитлера, ведущий американский журнал научной фантастики "Эстаундинг сториз" предложил читателям рассказ молодого автора Натана Шэкнера "Голоса предков". "Публикация рассказа, — говорилось в редакционной статье, — открывает актуальную дискуссию по проблемам социальных наук, нынешнего положения в мире и его будущем"[88].

Это рассказ о том, как путешествие в прошлое на машине времени приводит к классическому парадоксу, хорошо изученному фантастами: из-за случайного убийства в V веке варвара-гунна в нашем столетии бесследно исчезают все 50 тысяч его прямых потомков. В их числе — два боксера-финалиста: немец и еврей… Автор, как и всякий здравомыслящий человек, считает "расовый вопрос" абсурдным, особенно при той интенсивности, с какой перемешивались расы и народности Европы за последние два тысячелетия. И тем не менее диктатор некой воображаемой Среднеевропейской империи герр Гелльвиг (тут не удержался художник: на обложке журнала Гелльвиг изображен с усиками и характерной, спадающей на лоб челкой) с пеной у рта изрыгает проклятия "не-арийцам"…

Приглашение к дискуссии оказалось преждевременным. Читателей по-прежнему увлекали всевозможные звездные одиссеи, бунтующие роботы и тому подобная привычная тематика. Да и редакторы не торопились выпускать "чистую политику" на страницы журналов, сохраняя как бы молчаливый нейтралитет в европейских делах. Так, в ответ на энергичные письма читателей с требованиями немедленно прекратить публикацию произведений писателей-фантастов Германии редактор журнала "Уандер сториз" невозмутимо отвечал, что он, мол, вне политики[89].

Антифашистская тема заполнила страницы научно-фантастических журналов позже, когда война в Европе заполыхала вовсю. А еще точнее — после нападения японцев на Пёрл-Харбор, когда всемирный ее характер ощутили и в США.

Несколько примеров передают духовную атмосферу тех лет. Война не коснулась территории Соединенных Штатов, но нельзя сказать, что совершенно мирными остались журналы фантастики.

Англичанин-дебютант Джон Бейнон Харрис (впоследствии известный читателям под именем Джон Уиндэм) опубликовал в 1939 году рассказ "Аннигилятор Джадсона", в котором фантастический прибор помогает отбросить в иную историческую эпоху готовые к вторжению части "люфтваффе". Через два года другой начинающий писатель, на сей раз американский, в рассказе "Неудовлетворительное решение" насылает на Германию… "управляемое" радиоактивное облако. Имя молодого автора — Роберт Хайнлайн; с ним, как и с Джоном Уиндэмом, мы еще встретимся на страницах этой книги. Тем же 1941 годом датирован один из первых рассказов Альфреда Бестера — "Вероятностный человек", в котором молодой автор додумывает страшную мысль: что будет, если войну выиграет фашистская Германия.