Лев Трубе - Остров Буян: Пушкин и география

Как будто сказано сегодня!

В то же время А. С. Пушкин выступал против тех людей, которые «не заботятся ни о славе, ни о бедствиях отечества, его историю знают только со времен кн. Потемкина, имеют некоторое понятие о статистике только той губернии, в которой находятся их поместия, со всем тем почитают себя патриотами, потому что любят ботвинью и что дети их бегают в красной рубашке» («Отрывки из писем, мысли и замечания»).

Теперь, когда более половины населения нашей страны имеет высшее и среднее образование, можно утверждать: Россия немало известна русским.

А. С. Пушкин хорошо знал не только Россию, но имел обширные познания о других странах, знал, как говорится, чем они дышат, чем примечательны их города:

К чему им сукна АльбионаИ пышные чехлы Лиона…

Подобные замечания можно встретить в ряде его произведений.

Путешествие в Арзрум

Александр Сергеевич Пушкин мог бы сказать о себе так, как говаривал Иван Петрович Белкин: «…В течение двадцати лет сряду изъездил я Россию по всем направлениям; почти все почтовые тракты мне известны; редкого смотрителя не знаю я в лицо, с редким не имел дела…» («Станционный смотритель»).

Как подсчитали исследователи, по 120 маршрутам проехал поэт1.

В своем «Путешествии в Арзрум» А. С. Пушкин сообщает: «…Долго вел я потом жизнь кочующую, скитаясь то по югу, то по северу и никогда еще не вырывался из пределов необъятной России». А как хотелось поэту совершить далекое путешествие!

Живя в Одессе, он, по свидетельству жены П. А. Вяземского, подолгу пропадал на кораблях среди моряков. В январе 1824 года писал брату Льву, что ему хотелось «взять тихонько трость и шляпу и поехать посмотреть на Константинополь». А 7 января 1830 года А. С. Пушкин обращался к Бенкендорфу: «Покамест я еще не женат и не зачислен на службу, я бы хотел совершить путешествие во Францию или Италию. В случае же, если оно не будет мне разрешено, я бы просил соизволения посетить Китай с отправляющимся туда посольством».

Но этим желаниям А. С. Пушкина не суждено было сбыться — выезд из России ему был запрещен, хотя для поэта было важно заграничное путешествие. На это обратил внимание К. Брюллов: «…Для развития настоящего таланта никто ничего не сделает. Пример налицо — Пушкин. Что он был талант — это все знали, здравый смысл подсказывал, что его непременно следовало отправить за границу, а… ему-то и не удалось побывать там, и только потому, что его талант был всеми признан»2. Кстати, будучи летом 1836 года в гостях у поэта, Брюллов прямо спросил его: «На кой черт ты женился?» Он отвечал: «Я хотел ехать за границу — меня не пустили, я попал в такое положение, что не знал, что мне делать, — и женился»3.

Но все же однажды во время путешествия в Арзрум А. С. Пушкин государственную границу пересек.

Путешествие на Кавказ, в действующую армию, он предпринял в 1829 году, как говорится, на свой страх и риск после очередных осложнений в жизни: первое сватовство к Н. Н. Гончаровой оказалось неудачным, хотя прямого отказа поэт не получил. В автобиографическом наброске «Участь моя решена» поэт признавался: «…если мне откажут, думал я, поеду в чужие края». А кроме того: «Снова тучи надо мною…» («Предчувствие»).

За это путешествие по возвращении пришлось А. С. Пушкину оправдываться перед шефом жандармов Бенкендорфом, который спрашивал, «по чьему позволению он предпринял сие путешествие»4.

В своем ответе Бенкендорфу 10 ноября 1829 года А. С. Пушкин указывает только на необходимость «повидаться с братом, который служит в Нижегородском драгунском полку», тогда как причина была не только эта. В предисловии автора к «Путешествию в Арзрум» при его издании в «Современнике» в 1836 году он пояснял: «Мне захотелось туда съездить для свидания… с некоторыми из моих приятелей» (в том числе и с друзьями-декабристами, с которыми и встретился).

А. С. Пушкин обладал тонкой наблюдательностью, и многие его путевые заметки могут считаться образцами географического описания. Например, он с замечательной точностью улавливает смену природных зон: «Переход от Европы к Азии делается час от часу чувствительнее: леса исчезают, холмы сглаживаются, трава густеет и являет бо́льшую силу растительности; показываются птицы, неведомые в наших лесах…»

«Дорога наша сделалась живописна. Горы тянулись над нами. На их вершинах ползли чуть видные стада и казались насекомыми… На скале видны развалины какого-то замка: они облеплены саклями мирных осетинцев, как будто гнездами ласточек».

«Чем далее углублялись мы в горы, тем у́же становилось ущелие. Стесненный Терек с ревом бросает свои мутные волны через утесы, преграждающие ему путь… Я отстал от конвоя, засмотревшись на огромные скалы, меж коими хлещет Терек с яростью неизъяснимой».

Здесь сразу видно, что пишет не просто географ, но и замечательный мастер слова, — столь высокохудожественно его описание, полное неожиданных сравнений.

«Дорога шла через обвал, обрушившийся в конце июня 1827 года. Таковые случаи бывают обыкновенно каждые семь лет. Огромная глыба, свалясь, засыпала ущелие на целую версту и запрудила Терек. Часовые, стоявшие ниже, слышали ужасный грохот и увидели, что река быстро мелела и в четверть часа совсем утихла и истощилась. Терек прорылся сквозь обвал не прежде, как через два часа. То-то был он ужасен!»

Это грозное явление в снежных горах поэт прекрасно запечатлел в стихотворении «Обвал», написанном в год путешествия:

Дробясь о мрачные скалы,Шумят и пенятся валы,И надо мной кричат орлы,                 и ропщет бор,И блещут средь волнистой мглы                 Вершины гор.

Оттоль сорвался раз обвал,И с тяжким грохотом упал,И всю теснину между скал                 Загородил,И Терека могущий вал                 Остановил.

Вдруг, истощась и присмирев,О Терек, ты прервал свой рев;Но задних волн упорный гнев                 Прошиб снега…Ты затопил, освирепев,                 Свои брега.

И долго прорванный обвалНеталой грудою лежал,И Терек злой под ним бежал,                 И пылью водИ шумной пеной орошал                 Ледяный свод.

И путь по нем широкий шел:И конь скакал, и влекся вол,И своего верблюда вел                 Степной купец,Где нынче мчится лишь Эол,                 Небес жилец.

Кавказские впечатления, как и впечатления других путешествий А. С. Пушкина, нередко служили темами для создания поэтических произведений (их перечень дается в приложении).

Еще прекрасный пример этого.

Вот прозаическая запись виденного поэтом:

«Утром, проезжая мимо Казбека, увидел я чудное зрелище: белые, оборванные тучи перетягивались через вершину горы, и уединенный монастырь, озаренный лучами солнца, казалось, плавал в воздухе, несомый облаками».

А вот стихи, навеянные этим зрелищем:

Высоко над семьею гор,Казбек, твой царственный шатерСияет вечными лучами.Твой монастырь за облаками,Как в небе реющий ковчег.Парит, чуть видный, над горами.

О красоте снежных хребтов Кавказа А. С. Пушкин восторженно писал брату еще во время первого путешествия на Кавказ в 1820 году: «Жалею, мой друг, что ты со мною вместе не видел великолепную цепь этих гор; ледяные их вершины, которые издали, на ясной заре, кажутся странными облаками, разноцветными и недвижными; жалею, что не всходил со мною на острый верх пятихолмного Бешту (по-современному Бештау, что по-тюркски значит «пять гор». — Л. Т.), Машука, Железной горы, Каменной и Змеиной. Кавказский край, знойная граница Азии, — любопытен во всех отношениях» (письмо от 24 сентября 1820 г.).

При этом надо подчеркнуть, что поэта дикая природа больше привлекала, чем окультуренная. Девять лет он не бывал на кавказских водах, и многое за это время изменилось: «Нынче выстроены великолепные ванны и дома. Бульвар, обсаженный липками, проведен по склонению Машука…

Признаюсь: Кавказские воды представляют ныне более удобностей; но мне было жаль их прежнего дикого состояния; мне было жаль крутых каменных тропинок, кустарников и неогороженных пропастей, над которыми, бывало, я карабкался».

Здесь интересно обратить внимание на то, сколь скрупулезно, оттачивая фразы, работал А. С. Пушкин над «Путешествием в Арзрум», в основе которого лежали его дневниковые записи. Вот как выглядел последний абзац в дневнике: «Конечно, Кавказские воды нынче представляют более удобностей, более усовершенствования. — Таков естественный ход вещей. — Но признаюсь: мне было жаль прежнего их дикого, вольного состояния. — Мне было жаль наших крутых каменистых тропинок, кустарников и неогражденных пропастей, по которым бродили мы в прохладные кавказские вечера».