Роман Романов - MMIX - Год Быка

Я уже обращал внимание на особый талант Булгакова-драматурга, умеющего инсценировать в нескольких лаконичных действиях величайшие романы – «Дон Кихот», «Война и мир», и при этом не потерять главных идей. Как мы помним, ершалаимские главы Романа составляют драматическую часть нашего дионисийского представления и вложены Автором в уста протагониста Воланда. Поэтому есть смысл посмотреть на «роман в романе» под этим, сугубо драматургическим углом зрения. Тогда получается, что Автор постарался вычленить из евангельского сюжета самые важные идеи, а из многочисленных персонажей самых главных действующих лиц. Поскольку Автор в данном случае перевоплощается в мастера, то есть в историка, то его интересуют не религиозные, а лишь исторически важные стороны большого сюжета. И в этом смысле наиважнейшими действительно становятся отношения Иешуа с Понтием Пилатом. Если Иешуа должен сыграть страдательную роль священной жертвы в этой драме, то Понтий Пилат играет роль активную. Три других действующих лица, без которых не состоялось бы это историческое событие – Иуда, Каифа и Афраний. Что касается Левия Матвея, то его роль в пьесе пассивна, он как бы олицетворяет всю апостольскую общину, которая не успевает за быстро развивающимся сюжетом.

Таким образом, сюжет нашего «исторического романа» не заменяет, и даже не противоречит каноническим евангелиям, а дополняет их с иной точки зрения на события. В этом конкретно-историческом преломлении имеет место обычная политическая интрига, вполне возможная и в наше время, и в любую другую эпоху. Поэтому мы вправе сопоставлять сюжет ершалаимских глав с московской частью Романа. Например, из Евангелия от Иоанна легко установить, что Иисус в ночь с четверга на пятницу распрощался со всей апостольской общиной. Тогда же её навсегда покинул Иуда Искариот. И только эти двое из всей общины остались действующими лицами в Страстную Пятницу, когда остальные лишь наблюдали со стороны, как Левий.

Но если признать, что мастер по воле Автора вовсе даже и не пытался опровергнуть или переписать канонические евангелия, а только их дополнить, тогда всплывают ещё более интересные параллели. Например, в том же Евангелии сказано: «Иисус отвечал: тот, кому Я, обмакнув кусок хлеба, подам. И, обмакнув кусок, подал Иуде Симонову Искариоту. И после сего куска вошел в него сатана. Тогда Иисус сказал ему: что делаешь, делай скорее».[21]

Само по себе это наречение Иуды воплощением сатаны не вызывает сомнений, но в контексте Романа эти древние строки начинают жить новой жизнью. Напомню, что Воланд действует не только в Москве, но и, по его словам, присутствовал во дворце Ирода именно в тот самый день. А в последних главах Романа Воланд так же аккуратно выполняет поручение или просьбу, исходящую от того же лица. Не правда ли, есть небольшой повод для размышлений? Поэтому мы, пожалуй, продолжим анализировать «роман в романе» с рассмотрения образа Иуды из Кириафа.

14. «Кесарю – кесарево»

Ещё раз подчеркну, что вопрос об отношении «романа в романе» к каноническим евангелиям – один из центральных для истолкования всего Романа. Я попытался обосновать, что никакого отрицания Нового Завета со стороны Булгакова нет, а есть художественная постановка проблемы исторического анализа ершалаимских событий. Текст «древних» глав, хотя и написан в стиле исторического романа, но по контрасту с этим жанром имеет упрощённый сюжет с минимальным числом действующих лиц, как в драматических пьесах. Так Автор подчёркивает условность текста, поскольку речь идёт о фантастическом персонаже – мастере, угадавшем подлинный исторический сюжет событий. Сам Булгаков не претендует на роль этого романтического историка, а значит и на историческую точность. Все смысловые нестыковки с каноническими евангелиями в показаниях героев не носят характер точных утверждений. Всё это нужно, скорее, чтобы читатель усомнился в исторической точности канонических евангелий, для которых важнее символический смысл новозаветной мистерии.

Есть и ещё одно возможное объяснение, почему «роман в романе» так условен и небогат действующими лицами. Мы уже выяснили, что Булгаков имеет склонность к методу иронического перевоплощения в своих героев. Сам он к началу второй главы перевоплощается в протагониста Воланда, а уже Воланд воплощает образ Пилата, глазами которого смотрит на бесконечный день пятницы 14-го нисана. Но Пилату ничего не известно об отношениях внутри иудейской секты апостолов. Всё что он может знать – это рассказ Иешуа. Однако, в этот самый важный день своей земной жизни и смерти, Иешуа тоже не интересуют лишние детали и подробности. Для Иешуа важно, чтобы осуществился известный ему план, зависящий от действий Иуды с Каифой и Пилата с Афранием. Поэтому сегодня он помнит лишь об одном из двенадцати – Иуде из Кириафа, позорная смерть которого почему-то так же необходима и важна для исполнения замысла Иешуа, как и его собственная смерть на кресте.

Наконец, третья причина драматического минимализма древних глав Романа – возможность выделить какие-то самые важные для Булгакова моменты в самих канонических евангелиях. То есть «роман в романе» потому столь прозрачен и лишён подробностей, чтобы послужить «призмой» для увеличения деталей и прояснения сути первых четырёх «доказательств» об Иисусе. Ещё один смысл творения фантастического мастера – «прозрачный кристалл», о котором со слов Иешуа писал в своём пергаменте Левий. Сам Булгаков не претендует на совершенство своего «кристалла», но имеет полное право обозначить своё видение новозаветной истории через взаимосвязи своего и канонических текстов. Использует он для этого и параллелизм событий московских и ершалаимских глав.

Но почему, спросите вы, нужно так тщательно зашифровывать своё отношение к событиям и действующим лицам двухтысячелетней давности? Неужели Автор действительно опасается духов и призраков далёкого прошлого сильнее, чем агентов ОГПУ? Ну, во-первых, даже из текста Романа видно, что Булгаков опасался «органов» меньше, чем отравлявших ему жизнь коллег, критиков, театральных деятелей. Кроме того, есть темы, затрагивать которые себе дороже, из-за предсказуемо стереотипной реакции интеллигентной публики. Думаю, что Булгакову судьба философа Чадаева была известна и даже близка. К числу такого рода запретных тем относится обсуждение роли Иуды в рождении христианства. За попытку апологии Христа можно было пострадать от власти, но даже просто за попытку поставить вопрос о переоценке роли Иуды можно угодить в полную обструкцию. А между тем Булгаков именно этот вопрос и пытается поставить. Для этого в 13 главе даётся не просто упоминание о доносчике Алоизии, но подробный пересказ мастером истории их отношений:

«У меня неожиданно завелся друг. Да, да, представьте себе, я в общем не склонен сходиться с людьми, обладаю чертовой странностью: схожусь с людьми туго, недоверчив, подозрителен. И – представьте себе, при этом обязательно ко мне проникает в душу кто-нибудь непредвиденный, неожиданный и внешне-то черт знает на что похожий, и он-то мне больше всех и понравится...

Именно, нигде до того я не встречал и уверен, что нигде не встречу человека такого ума, каким обладал Алоизий. Если я не понимал смысла какой-нибудь заметки в газете, Алоизий объяснял мне ее буквально в одну минуту, причем видно было, что объяснение это ему не стоило ровно ничего. То же самое с жизненными явлениями и вопросами. Но этого было мало. Покорил меня Алоизий своею страстью к литературе. Он не успокоился до тех пор, пока не упросил меня прочесть ему мой роман весь от корки до корки, причем о романе он отозвался очень лестно, но с потрясающей точностью, как бы присутствуя при этом, рассказал все замечания редактора, касающиеся этого романа. Он попадал из ста раз сто раз. Кроме того, он совершенно точно объяснил мне, и я догадывался, что это безошибочно, почему мой роман не мог быть напечатан. Он прямо говорил: глава такая-то идти не может...»

В общем, здесь прямым текстом написано, что Могарыч был не только лучшим другом, но и политическим советником мастера. Все комментаторы Романа хором, в один голос признают параллели отношений мастер – Алоизий и Иешуа – Иуда. Разумеется, из этого автоматически не следует, будто Иуда, по мнению Булгакова, был лучшим учеником и политическим советником Иисуса. Но хотя бы проверить эту очевидную гипотезу мы должны?

Почему, собственно, Булгаков должен был особо заинтересоваться персоной апостола Иуды? Придётся опять возвращаться к биографии писателя. Напомню, что Булгаков вырос в семье, где оба деда были священниками, а его отец служил профессором богословия в Киевской духовной академии. То есть Новый Завет и его персонажи были для Михаила Афанасьевича с самых ранних лет и до юности семейной книгой, предметом обсуждений отца с гостями. Это означает, что в памяти Булгакова все персонажи и повороты сюжета были запечатлены так же глубоко, как детские сказки. Нам с вами не нужно ведь лишний раз открывать томик Пушкина, чтобы вспомнить всех героев и сюжет сказок о царе Салтане или о рыбаке и рыбке.