Роман Романов - MMIX - Год Быка

Так может быть более продуктивной будет гипотеза о том, что великий писатель черпает свои бессмертные образы и сюжеты из коллективного бессознательного? Не находя должного идеала в окружающей действительности и побуждаемый совестью, то есть прочной внутренней связью с близкими по духу людьми, душа писателя обращается не к внешнему сознанию, а к внутренней интуиции, к коллективному бессознательному, где этот самый идеальный образ дворянина существует вместе с другими идеальными образами. Поэтому основной сюжет великого произведения отражает судьбу и взаимоотношения вовсе не «типичных представителей», а самих сословий (социальных слоев, субэтносов).

Напомню, что мы доказываем теорему, следовательно мы должны опереться на какие-то аксиомы – бездоказательные, априорные положения. Я мог бы, как большинство философов-интеллигентов, просто уйти и от этого вопроса, неявно приняв за аксиому «общепринятый взгляд». Но честь и совесть заставляют открыть забрало. Все выше- и нижеизложенное имеет смысл, только если принять за основу определенную аксиоматику, которую я заимствую из книги «Государство и Традиция». В частности я согласен с постулатом, что развитие отдельной личности и любого, даже самого большого сообщества, происходит по одним законам. И что взаимодействуют большие сообщества, в том числе субэтносы или сословия, точно так же как и отдельные личности.

А это означает, что поступки лидеров и отношения больших социальных групп, действующих в историческом процессе как единое целое, определяются желаниями и отношениями тех самых идеалов, живущих в той части психики, которая называется «духом». Когда сословие является активным актором истории, то желания и устремления души воздействуют на «внешнего человека» и выливаются в те или иные поступки, продиктованные исторической миссией сословия. Когда сословие уходит временно или насовсем из активной роли в истории, наиболее пассионарная его часть превращается в «творческую среду», побуждающую писателя, режиссёра (или в древние времена – пророка) создать виртуальную реальность – роман, пьесу, мистерию, в которой душа может получить внешнее соответствие идеалу, а значит ключ к духовной энергии развития – что проявляется в особой, воодушевляющей силе великого романа или иного культового произведения. Следовательно, кроме архетипических мифов и сказок, а также их эсхатологических аналогов, из коллективного бессознательного в информационную среду транслируются также актуальные образы и сюжеты, соответствующие идеалам современных сообществ.

Это и есть собственно теоретическое доказательство теоремы, вытекающей из довольно простой и наглядной системы аксиом, базовых предположений. И хотя постулаты не требуют доказательства в теории, но проходят проверку вместе со всей теорией на практике. Это доказательство не является абсолютным, но теория считается достаточно полной и стройной, если находит подтверждение при решении конкретных задач. Например, при сравнительном анализе политических процессов, если удается составить правильный прогноз. Или же для литературоведения, если удается найти в давно вдоль и поперек изученном поколениями филологов романе новые внутренние взаимосвязи.

Действительно, предположим, что Болконский и Безухов – это идеальные образы двух родственных сословий начала 19-го века – романтического дворянского офицерства и склонной к мистике дворянской интеллигенции. Но тогда и другие центральные персонажи романа должны быть идеалами реальных социальных групп. Какому большому сообществу 19-го века соответствует, например, идеал Наташи Ростовой? Вопрос, практически, на засыпку. Нужно заметить, что это достаточно противоречивый идеал. В школьных учебниках и методичках для написания сочинений принято лакировать этот образ, хотя сам Толстой довольно критически относится к своей героине. Тем не менее, образ Наташи вызывал живой отклик у современников Толстого. Так что шанс найти ответ у нас есть.

Если точно поставить вопрос, ответ рано или поздно найдется где-нибудь в дальних закоулках памяти. Главное – не суетиться, а постараться войти в состояние умиротворенного внутреннего созерцания. И действительно, достаточно быстро всплывают вдруг воспоминания о прочитанной четверть века тому назад повести А.Битова «Пушкинский дом» и о том главном впечатлении, которое я вынес по прочтении. Главный герой, типичный питерский интеллигент прочно увяз в безвыходных отношениях с двумя женскими образами – Фаиной, в которую он влюблен и ревнует ее к пройдохе Митишатьеву, и Альбиной, которая не отпускает вынужденного жить с нею героя. Не знаю, как у вас, а у меня не было ни малейшего сомнения, что автор описал отношения всего сословия питерской интеллигенции к двум столицам – Москве и Ленинграду, а также к московской номенклатуре.

Попробуем воспользоваться этой подсказкой, намекающей на то, что женские образы «коллективного бессознательного» означают столичное общество или иной базовый субэтнос, привязанный к определенному месту, как женщина к своему дому. В отличие от мужских образов – сословий или надстроечных субэтносов, связанных с определенной социальной функцией.

Осмелимся сделать предположение, что образ Наташи Ростовой – это образ Москвы XIX века, то есть в судьбе героини романа должны быть такие же повороты сюжета, как и в судьбе Белокаменной. При этом какие-то детали характера – такие, как склонность к простонародным забавам и тому подобное, ничего сами по себе не доказывают, если только не входят в противоречие. А вот общие повороты судьбы имеют доказательную силу.

Есть ли смысл напоминать, что связанные с Москвой события 1812 года были центральными не только для романа «Война и мир», но и для всей российской истории XIX века. Москва оказалась в руках узурпатора-чужеземца и спаслась ценой великого пожара. Но ведь и главная героиня была на грани погибели, фактически оказавшись во власти чуждого ей авантюриста, и вышла из ситуации, спасалась ценой горячки, смертельного жара. Мы, конечно, ей сочувствуем, и даже склонны обвинять в доведении героини до такого состояния Болконского-отца, то есть старшее поколение служилого дворянства, генералитет.

Аналогично, роман Безухова с Элен – это сосуществование будущей дворянской интеллигенции (в форме тайных обществ) с блестящим, но бездушным петербургским столичным светом. Главным событием для Петербурга в XIX веке становится декабрьский бунт масонской части дворянства против петербургской элиты. Но точно так же бунтует Пьер против Элен, разрушая брак ценой потери статуса в петербургском свете.

Эпилог романа можно трактовать как превращение Москвы в столицу победившей радикальной интеллигенции, принявшей эстафету от дворянства, скончавшегося от разрыва артиллерийских снарядов Крымской войны. И кстати, последний критический штрих к портрету Наташи («самка») не отражает ли превращение Москвы из молодого, обновившегося после пожара дворянского города в крупный промышленный центр?

Понятно, что мифологическая часть великого романа, отражающая отталкивание и притяжение, рождение и смерть идеалов-эгрегоров, отражена схематически. Но точно также схематичны все сказки и мифы, тем не менее, именно сюжетная линия взаимоотношения главных героев удерживает внимание читателя, несмотря даже на не самый удобоваримый стиль писателя.

Теперь, после достаточно развернутого обоснования, можно перейти к выполнению обещаний насчет разгадки сказочной пьесы Шварца «Тень». Надеюсь, что я уже почти убедил читателей, что сказки могут быть основаны не только на архетипических или эсхатологических, но и на актуальных образах, отражающих сюжет этого века. Это и есть разгадка тайны сказок Евгения Шварца, вдохновляющих нашего читателя и зрителя. О сюжете сказки «Обыкновенное чудо», рассказывающем о неудачном пока романе русского медведя с современной наукой, я уже писал в одной из рецензий. Нужно только отметить, что там сюжет развивался в рамках глобальной истории 20-го века, а не в рамках одной страны.

А вот сказочный сюжет пьесы «Тень», похоже, как и толстовский роман, описывает судьбы разных сословий нашей цивилизации, но уже в 20-м веке. Во всяком случае, у Толстого интеллигентный Пьер остается в целом положительным персонажем, хотя определенные радикальные замашки ему не чужды. Так и Учёный в пьесе поначалу мирно сосуществует со своей Тенью. Радикальная альтернатива внутри интеллигенции приобретает самостоятельность лишь на рубеже 20-го века. И поначалу, как и Тень в сказке, мимикрирует под интеллигентное социал-демократическое движение. Хотя импульс, порождающий радикальное революционное движение, исходит от власти. То есть это тень власти, принявшая внешние формы интеллигенции.

Между прочим, и в сюжете пьесы Тень появляется после того, как Учёный знакомится с Принцессой, попав под очарование соблазна власти. Помнится, в конце XIX века самый знаменитый ученый России Д.И.Менделеев был советником у графа Витте. Но кроме него был ещё член Государственного совета Вернадский и другие учёные, активно участвующие в политике. И все же флиртовать с властью, мечтать о светлом будущем в надежде помочь власти обустроить общество – недостаточно для плодотворного брака. Властью, как и женщиной, нужно обладать, желать и уметь ее применять. Учёный этого не умеет, но вот его Тень, рождённая от власти, имеет к этому склонность.