Самый богатый человек в Вавилоне. Классическое издание, исправленное и дополненное - Джордж Сэмюэль Клейсон

и сыном честного ремесленника из Вавилона. Я поведал ей свою историю. Ее реакция привела меня в замешательство, и после этого я долго размышлял над ее словами.

– Как ты можешь называть себя свободным человеком, когда твоя слабость и жажда наживы довели тебя до такого состояния? Если у тебя душа раба, ты непременно станешь им, независимо от того, кем ты рожден, подобно тому, как вода принимает форму сосуда, в который ее налили. А если твоя душа свободна, ты обязательно станешь достойным и уважаемым человеком в своем городе, невзирая на все твои несчастья.

Еще целый год после этого я оставался рабом и жил среди таких же невольников, но не хотел больше быть одним из них. Однажды Сира спросила меня:

– Почему по вечерам, когда другие рабы общаются друг с другом, ты всегда держишься в стороне?

Я ответил:

– Я все думаю над тем, что ты сказала мне. Я спрашиваю себя, обладаю ли я душой раба. Но не могу почувствовать себя одним из них, поэтому сижу отдельно.

– Я тоже всегда сижу одна, – призналась она. – Когда-то за меня давали хорошее приданое, поэтому хозяин и женился на мне. При этом он не испытывает ко мне никаких чувств. А ведь каждая женщина желает, чтобы ее любили. Поэтому, а еще из-за того, что я не могу иметь детей, я держусь в стороне. Если бы я была мужчиной, то скорее умерла бы, чем терпела такую несчастную долю, но мне пришлось выйти замуж, чтобы подчиниться законам моего племени.

– Как ты думаешь, у меня душа раба или свободного человека? – спросил я.

– Признайся, ты хочешь оплатить долги, которые оставил в Вавилоне?

– Хочу, но не знаю, как это сделать.

– Если ты спокойно сидишь на месте и не предпринимаешь никаких усилий, чтобы выйти из своего нынешнего положения, тогда ты обладаешь жалкой душой раба. Невозможно чувствовать себя свободным, не уважая самого себя. А ты, похоже, совсем себя не ценишь, раз дошел до такого состояния.

– Но что я могу сделать, будучи ничтожным рабом здесь, в Сирии?

– Ну и оставайся рабом, раз ты такой слабовольный.

– Я не слабовольный, – горячо возразил я.

– Тогда докажи это.

– Каким образом?

– Подумай о нашем мудром Царе, который борется с врагами всеми возможными способами и со всей силой, на которую он способен. Твои долги – это твои враги, которые заставили тебя сбежать из Вавилона. Ты оставил их там, ибо они стали слишком сильными для тебя. Если бы ты сражался с ними как мужчина, ты бы победил их и остался честным человеком, уважаемым своими согражданами. Но ты не обладаешь сильной душой, необходимой для борьбы с ними. И посмотри, насколько ты опустился, если стал теперь жалким рабом.

Я долго размышлял над ее несправедливыми обвинениями и пытался оправдать себя с помощью различных доводов. Мне казалось очевидным, что я все же не обладал рабской душой, просто мне не выпадало случая доказать свое истинное свободное происхождение.

Три дня спустя служанка Сиры позвала меня к своей госпоже.

– Моя мать опять больна, – сказала та. – Ступай и седлай двух лучших верблюдов из стойла мужа. Запасись бурдюками с водой и переметными сумками. Сходи на кухню, моя служанка даст нам еды в дорогу.

Я погрузил поклажу на верблюдов, тщательно проверив, хватит ли нам провизии, ибо путь к ее матери обычно занимал почти целый день. Я вел верблюда госпожи, а служанка со вторым верблюдом шла сзади. Когда мы наконец добрались, уже стемнело. Сира отпустила служанку и спросила у меня:

– Так какая же у тебя душа: рабская или свободная?

– Свободная, – ответил я.

– У тебя появился шанс доказать это. Сегодня муж устраивает праздничный ужин с другими вождями, на котором он обязательно выпьет лишнего. Так ты сможешь выиграть время. Бери верблюдов и беги. В этом мешке его одежда, чтобы ты смог переодеться. Я скажу ему, что ты украл верблюдов и сбежал, пока я находилась у матери.

– Госпожа, у тебя душа царицы, – сказал я. – Как бы я хотел видеть тебя счастливой.

– Счастье, – ответила она, – редко приходит к женщине, выданной за нелюбимого человека и оказавшейся в далекой стране среди незнакомых людей. Ступай же, и пусть бог пустыни защитит тебя, ибо путь твой будет долог и ты будешь лишен воды и пищи, ведь помочь тебе с этим я уже не могу.

Меня не нужно было просить дважды. Я горячо поблагодарил ее и скрылся в темноте. Я плохо знал эти незнакомые мне земли и имел лишь смутное представление, в какой стороне лежал Вавилон, но смело направился через пустыню по направлению к отдаленным холмам. На одном верблюде я ехал, другого вел за собой. Так я проблуждал всю ночь и весь следующий день, думая о том, какая страшная участь могла ожидать раба, укравшего добро своего хозяина и попытавшегося сбежать с ним.

На следующий вечер я достиг какой-то дикой скалистой местности, не менее необитаемой, чем пустыня, по которой я ехал все это время. Лежавшие повсюду обломки камней царапали ноги моим верным верблюдам, и они начали ступать осторожно, обходя их. В этих мертвых землях я не встретил ни одной живой души и прекрасно понимал, почему и люди, и звери остерегались заходить в эти негостеприимные края.

Я понял, что долго в таком состоянии не продержусь. У меня иссякли запасы еды и воды. Нещадно палило солнце. По истечении девятого дня я спустился с очередного холма и почувствовал, что слишком ослаб, чтобы подняться на следующий, и что мне, скорее всего, суждено умереть в этой пустынной земле.

Я лег на землю и уснул, не просыпаясь до первого луча солнца.

Проснувшись, я сел и огляделся вокруг. Было прохладное раннее утро. Мои верблюды понуро сидели неподалеку. Вокруг простиралась бесконечная равнина, покрытая лишь скалами, песком и колючим кустарником. Кругом не наблюдалось ни малейшего признака воды или чего-то съестного ни для человека, ни для животного.

Могло ли случиться так, что в этом диком краю мне было суждено встретить свой конец? Мой разум был чист, как никогда прежде. Мое тело как будто больше не принадлежало мне. Мои иссохшие и потрескавшиеся губы, мой распухший язык, мой пустой желудок – все это, бывшее столь важным еще день назад, теперь потеряло всякое значение для меня.

Я еще раз обвел взглядом негостеприимный пейзаж вокруг и снова задумался над тем же вопросом: «Так чья же у меня душа – раба или все-таки свободного