Мир растений: Рассказы о культурных растениях - Алексей Всеволодович Смирнов

Академик В. Вильямс, слыша это, посмеивался и говорил, что весь секрет в том, чтобы «обмануть тимофеевку». Надо посеять ее вместе с озимой рожью. В первый год она и действительно даст небольшой урожай травы. Это и хорошо, потому что не помешает ржи. Зато после уборки ржи, на второй год, сена удастся собрать очень много.

Случалось, что и тимофеевка обманывала людей, если они вели дело не очень грамотно. Хлеборобы из Дмитровского района Московской области рассказывали об одной своей ошибке. Они выкашивали тимофеевку на сено, а через месяц сеяли озимую пшеницу. На следующий год получался засоренный посев — пшеница пополам с кормовой травой. В то время еще пололи вручную. Приходили на поле полольщики, но уходили с пустыми руками. До цветения эти два злака отличить они не могли. А осенью получался большой недобор хлеба.

В пору тимофеечного бума эту траву продвинули далеко на юг. Стали сеять в черноземных степях. И тут она снова обманула крестьян. В первый же засушливый год выпадала начисто. Если же у кого и удавалась, то только по низинам. И это понятно, потому что родом тимофеевка из Вологодчины, где климат совсем не засушливый, а сырой. Ей больше подходит север.

Однако и север неодинаков. Есть Полярный круг. Есть Заполярье — зона рискованного земледелия. Когда попытались утвердить вологодскую траву в Заполярье, снова столкнулись с препятствиями. В Мурманской области, где зимы снежные и мягкие, наша знакомая в первую же весну, выйдя из-под снега, желтела и погибала. Большой слой снега приносил ей не пользу, а вред. Под ним температура никогда не понижалась ниже нуля. Растение активно дышало и тратило запасенные с лета продукты.

Мурманцам удалось, правда, вывести местный сорт Хибинская, который меньше страдал от подснежных катастроф. Но и у него нашлись недочеты. Сильно поддавался болезням. Очень туго отрастал после укоса.

Тогда за дело взялись ленинградские ботаники из ВИРа. Они бродили по таежным тропам Псковской и Новгородской областей, по озерному Карельскому перешейку, по горам Алтая. Проверяли чуть ли не каждую лесную поляну и старую вырубку. Собирали образцы. Добывали культурные сорта из Финляндии, Венгрии и даже из Канады.

Нужно не только застраховать тимофеевку от невзгод севера, но придать ей и другие ценные свойства. Сделать так, чтобы давала не один-два укоса, а три. Чтобы отрастала быстро и не болела. До сих пор нет ни одного образца, который имел бы иммунитет к болезням. Нашлись, однако, такие, что, переболев, отрастали снова.

И еще один штрих. Академик Вильямс, кажется, любил тимофеевку больше других трав. Он советовал сеять ее на лугах и на полях. На лугах — на сено. А на полях, чтобы создать хорошую структуру почвы. Он считал, что ни одна трава так хорошо не скрепляет почву в комочки, как тимофеевка. Но тимофеевка, как и всякое растение, бывает разная. Одна может исправлять почву быстрее, другая форма ее — медленнее. Эти формы еще плохо известны. Вот еще одна задача для будущих исследований.

Одна против всех

Русские крестьяне, переселявшиеся на Алтай в начале века, слышали о великом богатстве этого края. В особенности их соблазняли рассказы об одной траве, которая разрастается на вырубках. Она дает самое лучшее сено. И что ни год, то больше и больше.

Прибыв на место, крестьяне рубили лес. Они не очень верили рассказам об алтайской траве. И поначалу на вырубках действительно ничего ценного не вырастало. Молодой луг горел всеми красками радуги. Пронзительно сияли оранжевые купальницы-жарки, пестрели северные орхидеи: то кумачовые башмачки, то розовые ятрышники. Но корм вся эта разноцветная братия давала плохой.

Однако вскоре стали замечать, что на лесном лугу появился злак, который быстро и энергично стал теснить все прочие травы. Он был невелик ростом, около метра, с широкими листьями, сложенными вдоль лодочкой, и совершенно необычными колосками. Колоски сидели на концах тонких, длинных веточек тугими крупными пучками, похожими не то на пуховки весенней вербы, не то на крошечных ершистых ежиков.

Колоски были такими толстыми и тяжелыми, что вся метелка свешивалась набок и выглядела однобокой и несимметричной.

Некоторые крестьяне, прибывшие из-под Петербурга, встречали иногда этот злак у себя по лесным дорогам и называли ежой за внешний вид колосков. Большинство же из них, прибывших из-под Пскова или Твери, и понятия об этой траве не имели.

В полном соответствии с рассказами ежа на алтайских вырубках с Каждым годом множила свои ряды. Под ее напором редели и отступали не только слабосильные лесные травы, но и крепкие солнцелюбивые луговые злаки, вместе с ежой захватившие освободившуюся от леса территорию. Ежа одна теснила всех своих соседей.

После покоса ежа быстро отрастала. Крестьяне, привыкшие к однократной косьбе, теперь косили дважды в лето. А рискнувшие удобрять лесные луга в награду получали еще и третий укос.

Чудеса на алтайских вырубках, однако, длились не бесконечно. Чем дальше уходило время от года рубки, тем медленнее расширяла свои позиции ежа. Потом наступательный порыв ее иссяк. И даже принял обратное направление, что привело новоселов в смятение. Казалось непонятным, почему такая энергичная и сильная трава, освободившаяся от плена лесной стихии, чувствует себя на свободе хорошо и привольно только несколько лет, а потом начинает слабеть и уступает захваченные позиции? Допустим, что в лесу еже вредна тень, а на лугу — свет. Что же ей тогда нужно?

Вопрос этот озадачивал и ботаников. Эти люди привыкли работать для целей практических. Узнав о том, какие сюрпризы устраивает ежа на Алтае, они стали решать эту проблему широко. И прежде всего провели инвентаризацию запасов новообретенного кормового злака. Вытащили из шкафов все свои записи, все полевые наблюдения и начали искать ежу в списках растений. В те годы больше изучали европейский Север нашей страны. Естественно, что и большая часть описаний касалась этого давным-давно освоенного человеком района. Но к общему удивлению, ежи ни в лесах, ни на лугах не оказалось. Ее приходилось выуживать из полевых дневников, как зернышки золота в речном песке.

Знаменитый ботаник А. Бронзов, пешком прошедший по реке Мологе, нигде о еже не упомянул. Другой специалист, профессор Н. Степанов, обшарил сенокосы вокруг Ильмень-озера и широкую пойму реки Волхова, и ежа ему тоже не попалась. Профессор А. Ильинский, лучший знаток растений земного шара, выбрал себе верховья Волги. Но ежи не оказалось и здесь. Он-то уж бы обязательно