Истинный творец всего. Как человеческий мозг сформировал вселенную в том виде, в котором мы ее воспринимаем - Мигель Николелис

относящаяся к этой реальности; и аналогичным образом отрицание первого влечет за собой отрицание существования последнего.

Тагор: Истина, которая тождественна Универсальной Сущности, должна быть человеческой, иначе то, что мы, индивидуумы, считаем истинным, нельзя было бы назвать таковым, по крайней мере Истиной, которая соответствует научному определению и которая достижима только процессом логики, иными словами, с помощью органа мысли [мозга], который является человеческим. В соответствии с индийской философией существует Брахма, Абсолютная Истина, которую нельзя понять путем отделения индивидуального разума или описать словами, но можно осознать лишь через полное растворение индивидуального в его бесконечности. Но такая Истина не может принадлежать Науке. Природа Истины, которую мы обсуждаем, кажущаяся, т. е. она кажется истинной человеческому разуму и, следовательно, человеку и может быть названа майей[27] или иллюзией.

Эйнштейн: Таким образом, в соответствии с вашей концепцией, возможно индийской концепцией в целом, это не индивидуальная иллюзия, но иллюзия всего человечества.

Тагор: Виды тоже принадлежат к единой сущности, к человечеству. Поэтому единый человеческий разум осознает Истину; индийский и европейский разум сливаются в общем осознании.

Эйнштейн: Слово «вид» в немецком языке относится ко всем людям, и тем же словом описываются человекообразные обезьяны и лягушки.

Тагор: В науке мы продвигаемся путем уничтожения личных ограничений нашего индивидуального разума и тем самым достигаем понимания истины, являющейся разумом Универсального Человека.

Эйнштейн: Проблема возникает в том случае, если Истина не зависит от нашего сознания.

Тагор: То, что мы называем истиной, находится в рациональной гармонии между субъективными и объективными аспектами реальности, которые относятся к сверхличности.

Эйнштейн: Даже в повседневной жизни мы чувствуем потребность придать независимую от человека реальность тем предметам, которыми мы пользуемся. Мы делаем это для того, чтобы связать наши чувственные ощущения разумным путем. В частности, даже если в этом доме никого нет, стол все равно остается там, где он есть.

Тагор: Да, он остается за пределами индивидуального разума, но не универсального. Стол, который я воспринимаю, ощутим тем типом сознания, которым я обладаю.

Эйнштейн: Если в доме никого нет, стол все равно будет таким же, но с вашей точки зрения это уже ложно, поскольку мы не можем объяснить, что означает, что стол здесь, вне зависимости от нас. Наша естественная точка зрения в отношении существования отделенной от человечества истины не может быть объяснена или доказана, но это убеждение, которое никто не может потерять, даже приматы. Мы приписываем истине сверхчеловеческую объективность; она нам необходима, это реальность, которая не зависит от нашего существования и нашего опыта, а также от нашего разума, хотя мы и не можем сказать, что это означает.

Тагор: Наука доказала, что стол как твердый предмет — это лишь видимость, и, следовательно, то, что человеческий разум воспринимает как стол, не могло бы существовать, если бы не было разума. В то же время необходимо признать факт, что конечная физическая реальность — лишь множество отдельных вращающихся центров электрической силы и она тоже принадлежит человеческому разуму. При осознании Истины существует извечный конфликт между универсальным разумом и тем же разумом, заключенным в индивидууме. В нашей науке, философии и в нашей этике происходит бесконечный процесс согласования. В любом случае, если и есть какая-то Истина, абсолютно не связанная с человеком, для нас она абсолютно призрачна и бесплотна. Нетрудно представить себе разум, для которого последовательность событий происходит не в пространстве, а только во времени, как последовательность нот в музыке. Для такого разума подобная концепция реальности сравнима с музыкальной реальностью, в которой геометрия Пифагора не имеет смысла. Есть реальность бумаги, бесконечно далекая от реальности литературы. Для такого разума, как у моли, которая ест бумагу, литературы не существует, тогда как для человеческого разума литература имеет более высокую степень Истины, чем сама бумага. Аналогичным образом, если бы существовала какая-то Истина, которая не имела бы чувственного или рационального отношения к человеческому разуму, она оставалась бы ничем столь же долго, сколько мы оставались бы людьми.

Эйнштейн: По этой логике я получаюсь более религиозным, чем вы!

Тагор: Моя религия заключается в согласовании сверхличностного Человека, универсального человеческого духа, с моим собственным индивидуальным существованием.

Этот диалог продолжился во время второй встречи в августе 1930 года.

Тагор: Я обсуждал… сегодня новые математические открытия, которые говорят о том, что в мире бесконечно малых атомов определенную роль играет вероятность; картина существования не является полностью предопределенной.

Эйнштейн: Факты, которые заставляют науку склоняться к этой точке зрения, вовсе не отрицают причинности.

Тагор: Возможно, нет; однако, кажется, идея причинности не заложена в элементах, и какая-то другая сила строит из них организованную вселенную.

Эйнштейн: Мы пытаемся понять, как организован порядок на более высоком уровне. Существует порядок, в соответствии с которым крупные элементы соединяются и направляют существование; однако в мелких элементах этот порядок не ощущается.

Тагор: Этот дуализм заложен в глубинах существования — противоречие свободного импульса и действующего на него приказа, приводящего к эволюции упорядоченной схемы событий.

Эйнштейн: Современные физики не считают, что они противоречат друг другу. Облака выглядят одним [образом] на расстоянии, но если вы посмотрите на них вблизи, они представляются разупорядоченными каплями воды.

Тагор: Я нахожу параллель в человеческой психологии. Наши страсти и желания не упорядочены, но наш характер подчиняет эти элементы и приводит в гармоничную целостность. Являются ли элементы мятежными, динамическими и обладают ли собственными стремлениями? И есть ли в физическом мире принцип, который покоряет их и придает им упорядоченную организацию?

Эйнштейн: Даже элементы не обходятся без статистического порядка: элементы радия будут всегда сохранять свой специфический порядок сейчас и всегда, как они делали это и раньше. Следовательно, у элементов существует статистический порядок.

Тагор: В противном случае картина существования была бы слишком беспорядочной. Есть постоянная гармония случайности и определенности, которая делает ее бесконечно новой и живой.

Эйнштейн: Я считаю, что все то, что мы делаем и для чего живем, имеет свою причину; и это хорошо, хотя мы и не можем этого увидеть.

[Gosling D. L. Science and the Indian tradition: When Einstein Met Tagore.]

Если бы пять лет назад меня спросили, кто выиграл в этом споре, я незамедлительно ответил бы, что верх одержал Эйнштейн. Но сегодня я готов признать, что в этом обмене мнениями честно победил поэт Тагор, который в конце концов заставил Эйнштейна признать, что независимая от человека объективная реальность,