Философия запаха. О чем нос рассказывает мозгу - Энн-Софи Барвич

последнее, от чего избавляются члены семьи умершего – это одежда, поскольку она все еще хранит его запах.

Эмоциональное содержание стимула заставляет нас двигаться и целенаправленно отвечать на то, что происходит вокруг. При оценке стимула важно, каковы воспринимаемые материалы или как мы их классифицируем. Джей Готтфрид замечает: «Мы придаем вещам ценность. Многие сенсорные системы выполняют более серьезную функцию, чем просто идентификация объектов. Это не преуменьшает ее роль, но в конечном итоге сенсорные стимулы из внешнего мира изменяют наше поведение. На вопрос «где» можно верно ответить, только уточнив – «что». Иными словами, вы не просто перемещаетесь в поисках источника запаха. Вас отталкивает или притягивает какой-то обонятельный признак объекта. Чтобы приблизиться к источнику, вы должны держать в голове, что именно вы ищете. «Что» в вопросе складывается с «где» и определяет, как приблизиться к источнику или удалиться от него».

Эмоции вносят вклад в интенциональное[190] состояние организма[191]. Они передают ценность какого-то внешнего фактора. Это не беспредметное ощущение: оно направлено на нечто во внешнем мире. Оно содержит суждение об этом. Мера ценности определяется тем, кто данный сигнал воспринимает; она зависит от склада ума и опыта наблюдателя, а также психологических и физиологических условий (беременности, усталости, похмелья или голода). Эмоции относительны.

Но относительность не означает случайность. Эмоции в обонянии возникают из интеграции физиологических и психологических процессов на многих уровнях; кроме контекста и конкретного стимула, они зависят от индивидуального и культурного развития. Обоняние опосредует взаимодействие с миром разными путями. Но природа эмоций и их роль совсем не очевидны. Оценка запаха связана не со специфическими физическими характеристиками стимула, а с интерпретацией отдельных элементов в свете разных процессов внутри воспринимающего и действующего организма. Как обоняние влияет на поведение? В этой главе, отвечая на данный вопрос, мы окажемся в центре проблемы человеческого обоняния: поведенческие реакции на запах зависят от контекста и обучения. Эти приобретенные связи становятся мощными стимулами для воспоминаний, иногда несущих эмоциональную нагрузку. И теперь мы переходим к обсуждению обонятельной памяти.

Обонятельная память: о чем не упомянул Пруст

Бытует мнение, что запах неразрывно связан с памятью. На всем протяжении истории люди замечали, как запахи влияют на воспоминания и эмоции. Якобы (нет цитаты-подтверждения) французский философ Жан-Жак Руссо сказал, что запах – это суть памяти и желаний. Кроме того, Руссо считал, что «ощущение запаха неразрывно связано с воображением»[192] (а это уже достоверная цитата). В том же ключе американский врач и поэт Оливер Уэнделл Холмс-старший позднее замечал, что «воспоминания, воображение, былые чувства и ассоциации легче передаются через ощущение запаха, чем по любому другому каналу»[193]. Эта идея соответствует эстетике парфюмера Жан-Поля Герлена, сказавшего: «Запах – самая интенсивная форма воспоминаний»[194].

Первое, что приходит в голову в связи со сложной связью запаха и воспоминаний – это известный эпизод из романа французского писателя Марселя Пруста. В книге «В поисках утраченного времени» Пруст вспоминал случай из собственной биографии, который фактически стал синонимом человеческого понимания обоняния. Пруст рассказал, как обмакивание мадлены (маленького французского печенья) в чашку чая вернуло ему детские воспоминания.

И тотчас же, удрученный унылым днем и перспективой печального завтра, я машинально поднес к своим губам ложечку чаю, в котором намочил кусочек мадлены. Но в то самое мгновение, когда глоток чаю с крошками пирожного коснулся моего нёба, я вздрогнул, пораженный необыкновенностью происходящего во мне. Сладостное ощущение широкой волной разлилось по мне, казалось, без всякой причины. Оно тотчас же наполнило меня равнодушием к превратностям жизни, сделало безобидными ее невзгоды, призрачной ее скоротечность, вроде того, как это делает любовь, наполняя меня некоей драгоценной сущностью: или, вернее, сущность эта была не во мне, она была мною. Я перестал чувствовать себя посредственным, случайным, смертным. Откуда могла прийти ко мне эта могучая радость?[195][196]

Пруст припомнил смутное, но пленительное ощущение. Поначалу оно не соотносилось с каким-либо конкретным образом. И потому он продолжал анализировать психологические корни этого опыта, отделяя внутреннее ощущение от нынешнего источника:

Я чувствовал, что она была связана со вкусом чая и пирожного, но она безмерно превосходила его, она должна была быть иной природы. Откуда же приходила она? Что она означала? Где схватить ее? Я пью второй глоток, в котором не нахожу ничего больше того, что содержалось в первом, пью третий, приносящий мне немножко меньше, чем второй. Пора остановиться, сила напитка как будто слабеет. Ясно, что истина, которую я ищу, не в нем, но во мне.

Запах обладает способностью вызывать воспоминания, которые могут полностью затмить сознание и захватить воображение. Иногда такие «взрывы обоняния» почти физически прорубают окно в прошлое. Психологи вполне оправданно называют такое состояние «эффектом Пруста»[197]. Эйвери Гилберт, кажется, не в такой степени попал под влияние Пруста: известный неторопливостью повествования, тот подробно описывает утомительный интеллектуальный процесс возрождения воспоминаний. В книге «Что знает нос» Гилберт отмечает, что «Борьба Пруста с обмакиванием мадленки совершенно очевидно отличается от того, как большинство людей переживают вызванные запахом воспоминания. У большинства из нас такие воспоминания возникают в голове легко. Это плохо соответствует репутации [Пруста] в качестве чувственного певца ароматов». И добавляет: «Есть еще одно важное замечание относительно эпизода с мадленкой: оно полностью лишено чувственного описания. На четырех страницах Пруст, этот «сластолюбец запаха», не дает ни единого определения запаха или вкуса, ни одного слова о вкусе печенья или чая»[198].

В том-то и проблема. Эпизод с мадленкой не дает никакого понимания реального характера этого опыта. В нем нет ответа на вопрос, в чем состоит обонятельный аспект воспоминаний Пруста. Опыт с мадленкой не имеет обонятельного содержания. Можно даже сказать, что это вообще не о запахе. Аромат мадленки составляет основу для психологического восстановления воспоминания – воспоминания, которое отражает психическое состояние человека без обязательного отражения конкретного предмета из окружающего мира. Воспоминания Пруста касаются не мадленки, которую он ест, а контекста, в котором он ел ее когда-то раньше.

В данном случае запах открывает двери всевозможным видам воспоминаний о некоем опыте. Хотя обонятельный опыт связан с чем-то конкретным, он не связан со стимулом, действующим в настоящий момент. Это ключ к пониманию, как запахи влияют на поведение. Как мозг осмысляет обонятельные воспоминания для возрождения времени и предметов из прошлого? Являются ли обонятельные воспоминания более выразительными, чем все другие сенсорные воспоминания? Так считает Рашель Герц, психолог из Брауновского университета: «Обонятельные воспоминания более яркие. Вы переноситесь назад во времени и пространстве. Скажем, вы