Второй пол - Симона де Бовуар

деле, сегодня можно управлять колоссальной энергией, просто нажимая кнопку. Что же касается материнских обязанностей, то их значение сильно разнится в зависимости от нравов: они обременительны, если от женщины требуется постоянно рожать и ей приходится кормить и воспитывать детей без посторонней помощи; если же она рожает по своей свободной воле, если общество помогает ей во время беременности и заботится о ребенке, то бремя материнства легко и его несложно восполнить в сфере труда.

Именно в таком ключе Энгельс излагает историю женщины в «Происхождении семьи»; для него эта история зависит в основном от истории техники. В каменном веке, когда земля находилась в общем владении всех членов племени, возможности земледелия были ограничены примитивностью первобытной лопаты и мотыги; женских сил хватало на труд, необходимый для садоводства. В рамках этого начального разделения труда два пола уже образуют некое подобие двух классов; эти классы равны: пока мужчина охотится и ловит рыбу, женщина остается у своего очага, но работа по дому включает в себя производительный труд – изготовление глиняной посуды, ткачество, огородничество; тем самым женщина играет важную роль в экономической жизни. С открытием меди, олова, бронзы, железа, с появлением плуга сфера земледелия расширяется: чтобы корчевать лес и возделывать поля, требуется напряженный труд. Тогда мужчина прибегает к услугам других мужчин и держит их в рабстве. Возникает частная собственность: мужчина, хозяин рабов и земли, становится также и собственником женщины. В этом и состоит «всемирно-историческое поражение женского пола». Оно объясняется переворотом, случившимся в разделении труда вследствие изобретения новых орудий. «Та самая причина, которая прежде обеспечивала женщине ее господство в доме, – ограничение ее труда домашней работой, – эта же самая причина теперь делала неизбежным господство мужчины в доме; домашняя работа женщины утратила теперь свое значение по сравнению с промысловым трудом мужчины, его труд был всем, ее работа – незначительным придатком». Тогда же на смену материнскому праву приходит право отцовское: владение передается от отца к сыну, а не от женщины к ее племени. Так возникает патриархальная семья, основанная на частной собственности. В такой семье женщина угнетена. Мужчина, полновластный господин, позволяет себе, среди прочего, и сексуальные прихоти: спит с рабынями или гетерами; он полигамен. Как только нравы начинают допускать и обратный вариант, женщина мстит неверностью – брак естественно дополняется адюльтером. Это единственный доступный женщине способ защититься от домашнего рабства, в котором ее держат; ее социальное угнетение есть следствие угнетения экономического. Равенство может быть восстановлено лишь тогда, когда оба пола будут иметь равные юридические права; но это освобождение требует, чтобы весь женский пол вернулся в общественное производство. «Освобождение женщины станет возможным только тогда, когда она сможет в крупном, общественном масштабе участвовать в производстве, а работа по дому будет занимать ее лишь в незначительной мере. А это сделалось возможным только благодаря современной крупной промышленности, которая не только допускает женский труд в больших размерах, но и прямо требует его…»

Итак, удел женщины и судьба социализма тесно связаны между собой; это явствует и из обширного труда Бебеля, посвященного женщине. «Женщину и рабочего, – говорит он, – объединяет то, что оба они угнетенные». И освобождение им обоим должно принести то же самое развитие экономики в результате переворота, вызванного машинным производством. Проблема женщины сводится к проблеме ее способности к труду. Женщина, могущественная во времена, когда техника соответствовала ее возможностям, низвергнутая с престола, когда она оказалась не способна с техникой управляться, в современном мире вновь обретает равенство с мужчиной. Лишь сопротивление старого капиталистического патернализма в большинстве стран препятствует практическому осуществлению этого равенства – оно осуществится, когда сопротивление будет сломлено. По утверждению советской пропаганды, в СССР оно уже осуществилось. А когда социалистическое общество будет построено во всем мире, не будет ни мужчин, ни женщин, а только равные между собой трудящиеся.

Хотя намеченная у Энгельса теория представляет собой определенный шаг вперед по сравнению с рассмотренными выше, она все же не оправдывает надежд, поскольку обходит стороной главные проблемы. Поворотным пунктом истории стал переход от общинного строя к частной собственности – но нам ничего не говорят о том, как он мог произойти; сам Энгельс признается, что «об этом мы до сих пор ничего не знаем»[29]; ему не только неизвестны исторические подробности этого перехода – он даже не предлагает какого-либо его толкования. Равным образом неясно, почему частная собственность неизбежно повлекла за собой порабощение женщины. Исторический материализм принимает как общепризнанные факты, нуждающиеся в объяснении: он безоговорочно постулирует принцип интереса, связывающий человека с собственностью; но в чем источник этого интереса, источника всех общественных институтов? Тем самым очерк Энгельса остается поверхностным, а открываемые им истины выглядят случайными. Дело в том, что, не выходя за пределы исторического материализма, углубить их невозможно. Он не может дать ответ на поставленные нами вопросы, потому что вопросы эти относятся к человеку целиком, а не к абстрактному homo œconomicus.

Ясно, например, что сама идея индивидуального владения обретает смысл лишь в свете изначального положения существующего. Чтобы она возникла, субъект сперва должен иметь склонность полагать себя в своей принципиальной особости, утверждать свое существование как автономное, отдельное от других. Понятно, что эти притязания остаются субъективными, внутренними, не истинными до тех пор, пока у индивида нет практических способов для его объективного осуществления; за неимением подходящих средств он вначале никак не испытывал своей власти над миром, чувствовал себя затерянным в природе и сообществе, пассивной игрушкой грозных, темных сил; о себе он мог думать, лишь отождествляя себя со всем племенем, – тотем, мана, земля были реалиями коллективными. Изобретение бронзы позволило человеку, через испытание тяжелым производительным трудом, открыть в себе творца, покорителя природы, он больше не боится ее; одолев ее сопротивление, он дерзает осознать себя как автономную деятельность и осуществиться в своей единичности[30]. Но этого осуществления никогда бы не произошло, если бы человек изначально его не захотел; урок труда не заложен в пассивном субъекте: выковывая орудия труда и покоряя землю, субъект выковал и покорил самого себя. С другой стороны, самоутверждения субъекта недостаточно для объяснения собственности – любое сознание, бросая вызов, в борьбе, в своей отдельной битве может попытаться возвыситься до самостоятельности. Для того чтобы вызов принял форму потлача, то есть экономического соперничества, для того чтобы затем сперва вождь, а потом и все члены племени стали притязать на частное имущество, нужно, чтобы в человеке обнаружилась еще одна изначальная склонность: как мы уже говорили в предыдущей главе, существующий сознает себя лишь через отчуждение; он ищет