Нейрофизиология для чайников. Лечение неполных травм при инсультах, ДЦП, рассеянном склерозе, спинальных травмах. Теория делинизации - Илья Николаевич Вишератин

запинался и падал тогда, за день, если много ходить, мог упасть раз пять, но именно тогда я не упал, каким-то непонятым образом запнувшись, и вот, уже теряя равновесие и группируясь для удара, моё тело устояло. Чувство было совершенно новое и невероятное, чувство более эффективного баланса. Я не особо задумывался о таких вещах, как ремиссия тогда, или же вещах, что помогают ремиссию вызывать, я считал, что если врачи лечат, то обязательно должно помогать, и тогда к таким вещам я относился как к само собой разумеющимся. Очень стабильная и качественная ремиссия в «Лемью», почти полное исчезновение симптомов, чувство баланса, что можно вернуть, особо даже не напрягаясь. Я пренебрегал сигналами, что давало моё тело, и откровенно страдал от юношеского похуизма. Сомнений в том, что впереди меня ждёт счастливая и полная радости жизнь, их почти не было.

Где-то в тот же год в том же санатории я познакомился с мальчиком с ДЦП. Его звали Валентин, и ходил он не важно, прямо как я. По какой-то причине ноги у него почти так же подтаскивались за телом, колени проваливались внутрь, и он плохо мог бегать, но тем не менее был в разы более устойчив. У него была очевидная атаксия, следствие нейронной травмы, но оттенок поражения слегка отличался от того, что было у Франка Артура или же меня. И если же, скажем, Франк Артур ходил приседая, то Валентин и я, мы больше тащили ногу боком, коленный сустав у нас уходил в сторону, а вес тела слегка заваливался, что приводило к эффекту покачивания при ходьбе. И если, скажем, «приседающую» походку можно объяснить, как сейчас принято, эффектом коротких мышц задней поверхности бедра и развившейся мышечной и суставной контрактурой, необходимостью подрезки сухожилий и ризотомии, разработки коленного и тазобедренного сустава, то чем можно объяснить походку неустойчивую? Общей физической слабостью ног? Но это ведь не правда, я уже тогда знал многих людей с ДЦП, причём с довольно тяжёлыми его формами: Славка Горохов, Франк Артур, Сашка и т. д. И интересно то, что они не были физически слабыми, да-да, многие из них имели довольно развитые, гипертрофированные спастикой мышечные ткани. Абсурд? Возможно.

С Валентином я сдружился, схожие жизненные проблемы нас сблизили. Помню, как мы довольно часто по вечерам играли в компьютер в компьютерной комнате, которую для нас во время своих дежурств открывал все тот же Голышев, главврач. Играли в quake 3 и просто дурачились, компьютер в те времена был вещью в России редкой, а о домашнем ПК мы могли лишь мечтать.

Седьмой класс я закончил все так же, почти хорошист, была лишь одна тройка по русскому, которую при желании я мог избежать. Я не особо много любил писать или же читать, но таскаясь по больницам, книги стали для меня обыденностью. В основном это были сборники с различными головоломками, загадками и кроссвордами, учащие что-либо делать своими руками. Так, например, очень запомнилась книга «игры с верёвочкой», сборник из 300 головоломок и роман «Джейн Эйр».

*****

Где-то летом, в тот год после окончания школы, при очередной госпитализации в местное отделение ДРБ я попал под карантин и оказался в боксе. Карантин был из-за ветрянки, и так как я ей не болел, меня решили изолировать. Причём изолировали как раз с тем мальчиком, у которого было подозрение на ветрянку, с девочкой трех лет и мамой с ребёнком пяти лет. Запихали нас всех пятерых в один бокс на первом этаже, а вход в бокс был с улицы, свободный. Почти ничем меня тогда не лечили, делали лишь десять капельниц с никотиновой кислотой, ну и все.

В районе двадцати дней я просто лежал в одной комнате, не мылся, туалет был прямо в боксе, но там кроме унитаза ничего не было. Несколько книжек и туча свободного времени, вот так я провёл это лето. Все врачи уходили после обеда домой, и до нас совершенно не было никому дела. Я просто читал книги, общался со своим сокамерником, мальчиком, что имел подозрение на ветрянку. Он сломал ногу, и она загноилась, ему делали операцию, высасывали гной. А по вечерам выходил из комнаты на улицу, часами сидел на ступеньках, что вели к этим комнатам. Всем было пофиг, кладбище в 200 метрах, мальчишки, что играют на детской площадке больничного городка, некоторые открыто говорят, что курят наркотики, нюхают клей и то и дело надувают презервативы. Карьер со свалкой в нескольких сотнях метров в другой стороне, ряд жилых массивов следом и магазины. Вот так я запомнил это время, очередные безысходные дни первых десятилетий после развала СССР.

Ещё очень хорошо я запомнил это время по причине того, что я опять ощутил ремиссию в те полгода. Симптомы ослабли, ноги стали двигаться быстрее и ловчее, каким-то непонятным для меня образом дистанции в километры быстрым шагом я перестал даже ощущать на уровне одышки и лёгкого пота. А также забавно и то, что меня почти ничем не лечили и что фактически ремиссия была следствием десяти капельниц с никотиновой кислотой. Странно?

Тем же летом я поехал с матерью в Москву для уточнения диагноза. Как читатель, наверно, помнит, у меня были с ним непонятки. Рассеянный склероз в столь ранее время редок, лейкодистрофия привела бы меня к сильному слабоумию и смерти в совершеннолетие, гипомиелинизация бы не развивалась, но её симптоматика, наоборот, бы угасала, потому что олигодендроциты постоянно работают в направлении ремиелинизации новых/повреждённых нейронов. При этом явных обострений и чрезмерно резкого разрастания очагов в периоды обострений, как при ремиттирующем рассеянном склерозе, у меня не было. Была лёгкая отрицательная динамика, сменяющаяся время от времени устойчивыми ремиссиями длиною в год – два, при этом симптоматика заболевания почти полностью исчезала в это время.

Сидя в кресле и перечитывая сейчас этот текст, я почти полностью уверен, что это вторично прогрессирующий рассеянный склероз, что достигается, по сути, иным механизмом нейродегенерации, нежели ремиттирующий рассеянный склероз. И зная статистику того, что HSCT и тяжёлые варианты лечения моноклонами не имеют 100% шанс на успех и также почти бесполезны, когда дело доходит до вторично прогрессирующего рассеянного склероза, я понимаю, что рост ЕДСС и в целом столь странное течение заболевания в моем случае именно характерно для вторично прогрессирующего рассеянного склероза, который, вероятно, развился у меня на фоне обширного иммунного ответа во время дизентерии в шесть лет. Но тогда, в общем-то, о рассеянном склерозе информации было мало, даже профессора наук ничего не могли сказать конкретного. Ни интернета, ни компьютера у меня не было, язык я знал лишь один – русский, информационный голод лишил меня всякой возможности даже поверхностного понимания проблемы.

В столицу России съездили ненадолго, две недели, и почти безрезультатно. Госпитализировали нас, меня и мою мать как сопровождающего, в НИИ педиатрии и детской хирургии, помню, как вели по подвалам в один из корпусов, ещё помню, что на прилегающей территории постоянно воняло рыбой. Положили нас в палату, в которой было ещё три человека: мальчик с нервными тиками, папа и сын лет шести. Палаты представляли из себя две серии спаянных вместе боксов с одной душевой, туалетом в прихожей и общим выходом в больничный коридор. Лечения никакого не предлагали, только пара процедур болючего и полностью бесполезного обкалывания (это когда лекарство вводят по всему телу иглами, ноги, спина, руки, ягодицы; зачем так делать? Да кто ж его знает, варварская медицина).

Пару раз скатались ко спецам в другие госпитали, в одном меня осматривала женщина лет 70 в громадных очках, ничего конкретного не говорила, стандартные тесты: встань, ляг, подыми ногу, руку, закрой глаза, пошевели пальцами и т. д. В другом помню девушку лет 24, практикантка, прочитала что-то в учебнике и поставила диагноз… Класс…

По итогу, считай, две недели гуляли по базарам, сходили в цирк, прогулялись по зоопарку и метро. В диагнозе, так как болезнь проявляла следы лёгкой отрицательной динамики, было написано лейкодистрофия. Диагнозы гипомиелинизация и рассеянный склероз были исключены, так