Ты – всё - Елена Тодорова

Затрагивая тему зависимости, я собиралась рассказать о том, что происходило в моей жизни, когда он исчез. Но после этой исповеди ничего выдавить неспособна.

Отворачиваясь, молча заканчиваю распаковку вещей. В голове рой мыслей гудит, но высказать хоть что-то так и не получается.

Коробку со своими воспоминаниями, так и не решившись ее открыть, прячу на верхнюю полку гардеробной Нечаева. Рядом сажаю зайца, которого мне когда-то по его просьбе принесла в больницу Милана Андреевна.

Быстро переодеваюсь в один из офисных луков, поправляю волосы и подкрашиваю губы.

— Зачем ты сделала эту татуировку, если постоянно заклеиваешь ее пластырем?

То ли я себе надумываю, то ли в голосе Яна, и правда, слышатся подозрительность и настороженность… Суть в том, что я вздрагиваю и смотрю на него, выдавая страх.

— Мне она не совсем нравится… Хочу кое-что переделать, — приходится соврать.

— Могу я взглянуть ближе?

— Нет! — выпаливаю слишком резко. И спешно исправляюсь: — Не сейчас, Ян. Дай мне время.

— Хорошо.

И часы спустя на повторе крутятся слова Нечаева. Концентрироваться на своих профессиональных задачах сложно. Хорошо, что в субботу рабочий день сокращенный.

— Точно сама пойдешь? — спрашивает Ян, когда прошу его подбросить к родителям. — Знаешь же, что у меня есть веские причины, чтобы беспокоиться. Последний раз, когда ты без меня к ним поднималась, назад выбежала зареванная.

— Ах, Ян… Не вспоминай ты… — толкаю взволнованно. — Я теперь другая. Да и мама с папой изменились. Плакать меня они больше не заставят.

— Если что не так, сразу меня набирай. Я тут недалеко буду. В одно место заскочить нужно. Ты сколько у своих пробудешь?

— Дай мне час.

— Хорошо. Ровно через час я за тобой приеду.

Слившись несколько раз в поцелуе, прощаемся.

Обстановка дома, конечно, царит напряженная.

И это еще до того, как я, раскатывая тесто на вертуты, между делом объявляю:

— Мы с Яном Нечаевым будем жить вместе.

Ага, переставая жевать виноград, замирает с открытым ртом.

— О… Господи… Боже мой… — выдыхает мама, оседая на ближайший стул. Сидящий на диванчике отец и вовсе в статую превращается. — Ты же несерьезно?

— Серьезно. Решение принято осознанно, — отвечаю спокойно, продолжая заниматься тестом.

— Нет, это не может быть обдуманным, — кряхтит папа.

— Юния, дочка…

— Не надо меня переубеждать. И вспоминать плохое не стоит. Ни к чему эта мелодрама. Вы Яна совсем не знаете.

— Думаешь, ты знаешь? — выдает мама дребезжащим голосом.

— Я его чувствую, мам. Я с ним, как за каменной стеной.

— Ты ошибаешься…

— Ошиблась я, когда поверила тому, что о нем говорили другие! Все было ложью!

— Что все?

— Все, мам! Даже это гребаное заявление об изнасиловании — очередная фикция!

— Это он тебе сказал, что фикция? Заявление было! Нам в школу сигнал приходил! Алексей, подтверди.

— Конечно. Так и было.

Оставляю тесто, чтобы повернуться к родителям лицом.

— И какое это заявление, мам? Такое же, как склепала ты? Его потом забрали! Если бы Ян реально кого-то обидел, отец бы с него шкуру содрал! Их так воспитывают… Но ты ведь не знаешь Романа Константиновича. Ты и о нем плохо думаешь. А он человек с большой буквы! Послушайте Агусю. Она ведь точно мыслит трезво.

— А откуда, прости, Агнии твоих Нечаевых знать? — бухтит папа возмущенно.

— Я знаю Нечаевых, — вступается неожиданно появившийся в кухне дедушка. — Все верно Юния говорит. И за Яна Нечаева я лично поручиться могу. Заявление — клевета. Я беседовал с так называемой жертвой. Ничего у них не было. Все от обиды натворила. Потом сама же плакала и просила вместе с родителями у Нечаевых прощения.

— Пап, насчет твоего мнения мы в курсе. Но оно не клеится с тем, что случилось позже.

— Вы такие смешные… — все, что могу вытолкнуть в приступе слепой злости. — Меня ведь Нечаев тоже не насиловал! Что случилось-то???

— Мы смешные? Разобьет тебе снова сердце, придешь же к нам! Будешь плакать и…

— Да если и буду, мам… — на эмоциях задыхаюсь. — Если и разобьет мне кто-то сердце, твоя задача — пожалеть! Это все, что мне от тебя было нужно, мам! Все, понимаешь?! Если бы вы меня поддержали тогда, все бы было по-другому! Я не виню, просто говорю, как чувствую. И сейчас…

— Дочка…

Слезы подступают, а я не хочу их проливать. Обещала Яну.

Разворачиваюсь и молча иду в свою опустевшую комнату.

Руки в муке. Стараюсь это игнорировать. Ложусь на кровать и просто прячу их под мышки.

— Дочка, — проскальзывает в спальню мама. Вместе с папой замирает на пороге. — Прости нас… Мы тебя любим…

— Очень сильно любим… — вторит отец.

— Я вас тоже, — шепчу и устало прикрываю глаза. — Сегодня подала заявление на загранпаспорт. Скоро по работе в Японию полечу.

— В Японию? — протягивает мама недоверчиво.

— Да.

— Пойдем скорее на кухню. Расскажешь.

Соглашаюсь, потому что сама всеми силами пытаюсь затушить возникший конфликт. Делюсь деталями со всеми подробностями. Родители, проявляя участие, расспрашивают до мелочей. И, что не может не радовать, хвалят меня и говорят, что никогда во мне не сомневались.

— Ты такая молодец, дочка! — повторяет мама едва ли не в десятый раз. Отправляя в духовку последние вертуты, мечтает о том, как расскажет про мои успехи родственникам и коллегам. — Ой, Юнь, ты только побольше фотографий сделай. Там такая культура! Твоя утонченная красота на фоне всей этой восточной эстетики потрясет всех!

— Потрясет всех настоящая девочка Сукэбан, — посмеивается Ага.

— Хоть сегодня с этими Сукэбан придержите коней, — ворчит папа.

— Они не на конях ездят, папуль. На байках, — дразнится сестра. — Ты же видел, наша Юния круто гоняет.

— Господь Вседержитель…

— Ну, хватит вам…

Шум голосов стихает, когда звонят в дверь.

— Открою, — отмирает первым дедушка.

У меня сердце принимается с утроенной скоростью работать.

И не зря.

Потому что мгновение спустя на кухне появляется Ян Нечаев. Но не один. С ним вся его семья.

44

Я люблю тебя так сильно…

© Юния Филатова

Мужчины семейства Нечаевых в костюмах. Все, кроме отца и самого младшего, с букетами. Роман Константинович обеими руками держит завернутую в коричневую бумагу и перехваченную красным бантом большую прямоугольную коробку. Кроме того, буквально на двух его пальцах висит бутылка шампанского. Скривленному в недовольстве Боде доверили торт. Беспокоюсь, что он швырнет его кому-то в лицо, пока не замечаю лежащий на белоснежном рушнике на вытянутых руках Миланы Андреевны каравай.

Всполошившись, устремляю взгляд к Яну. Щеки тотчас вспыхивают.

Боже… Боже… Господи…

Прежде я видела своего Нечаева с цветами только