Луанн Райс - Следы на пляже

– Они собираются вместе, в плотную кучу, – говорил Лайнус, стоя перед темной аудиторией, показывая на экране фотографии, сделанные во время последней экспедиции.

Свет за экраном освещал резкие черты его лица: коричневые волосы с оттенком меда, нуждавшиеся в стрижке, высокие скулы, длинный прямой нос, решительный подбородок. Сидящая в первом ряду Стиви подумала, что он похож на профессора из Оксфорда.

Каковым он и был.

Их движения подобны танцу, а балетмейстер – холод. Постоянно двигаясь, кружась, они совершают повороты, обращенные к центру круга. Март в Антарктике – это начало зимы, в это время все живое покидает этот материк, но Aptenodytes foresten остаются для размножения.

Стиви вздрогнула на своем кресле, в снабженном кондиционерами зале маленького театра, подумав о любовных отношениях пингвинов, их танцах на льду и брачных ритуалах. Доктор Мерс пошутил над ней – она была совершенно уверена, что он сделал это в тот самый день, когда сказал: «У них есть нечто подобное ухаживанию. Это длится несколько недель, пока это всем им не покажется достаточным».

Мог ли он разглядеть в темноте, как она вспыхнула? Это невозможно, подумала Стиви, но он не сводил с нее взгляда. Держа в левой руке записную книжку, она видела, как его взгляд остановился на ее пальце с кольцом. Тогда она была замужем – что было немаловажным, хотя и не всегда, в глазах окружающих, за человеком, с которым познакомилась в художественной школе. Кевин Лесситер. Художник, музыкант, кулинар, алкоголик. Доктор Мерс уставился на ее обручальное кольцо – кстати, сделанное самим Кевином, – и Стиви подумала: «Боже, помоги мне не делать ошибок, ведь я замужняя женщина».

– После ритуала ухаживания, – продолжал доктор Мерс со своим великолепным английским акцентом, – самка откладывает только одно яйцо, одно-единственное яйцо. И потом… она уходит. Она – настоящая феминистка, говоря по-простому, и в том же самом смысле, хотя я обычно обманываю ожидания своих студентов, делая такое антропоморфное сравнение, он является отцом, мужчиной, совершенно свободным от дискриминации женщин.

В то время, как она преодолевает до семидесяти километров, чтобы добраться до открытого моря, где она кормится, он вместе со своими приятелями остается и оберегает яйцо. Уравновешенное на его ногах, которые постоянно перемещаются, поскольку пингвины делают повороты к центру стаи, яйцо стоит спокойно в его специальном мешке для высиживания. Поистине свободный отец!

Ученые засмеялись. Стиви съежилась в своем кресле. Теперь, когда она утвердила свой замужний статус – для Доктора, но в большей степени для себя самой, – она почувствовала, что ее окатывает волна эмоций. Благодаря этой части лекции она выбрала императорского пингвина как главную тему своей следующей книги: сильная, защищающая любовь отца к своему единственному ребенку.

Стиви и ее папа, Джонни Мур. О, она могла с трудом вынести эту следующую часть, когда доктор Мерс продолжил лекцию своим мягким, интеллигентным голосом, представляя себе его сильные, облеченные твидом руки. Отец Стиви тоже был профессором, в Тринити-колледже, в Хартфорде. Он родился в Ирландии и приехал оттуда, знаток английского языка, профессор ирландской литературы. Он был хорошо известен своими статьями о Джеймсе Джойсе и его дочери-шизофреничке Люси. Беспомощную любовь, которую мужчина может чувствовать к своей психически неполноценной дочери, он сделал достоянием всего мира…

Слушая доктора Мерса, Стиви еще глубже вжалась в кресло.

– И вот отец стоит, в жестокий холод, семьдесят два дня. Ужасные шторма, с ветрами до ста пятидесяти километров в час, неистовые удары снега и льда. Отец все это время ничего не ест, хотя кормит птенца жидкостью молочной консистенции, которая производится железой в его пищеводе.

Думая о жертве своего отца, которую он принес, воспитывая ее, Стиви оставила свои заметки и стала смотреть на слайды.

– В конце концов, самки возвращаются после двух месяцев рыбалки, – говорил профессор, – они находят своих супругов и детей среди сотен других по соответствующему крику. Видите ли, нет двух пингвинов, которые издавали бы совершенно одинаковые крики. И однажды пара воссоединяется, поскольку голос друг друга совершенно точно запечатлен в их…

– Сердцах, – Стиви услышала свой голос, громко произнесший эти слова.

– Я хотел сказать, в мозгах, – произнес Лайнус Мерс.

Группа ученых захохотала.

– Но, разумеется, еще ничего не ясно, – продолжал профессор. – Мир жесток для животных всех видов, и так естественно для нас, людей, то есть Homo sapiens, видеть эмоциональную сторону в отношениях биологических. Особенно если, как это нередко случается, мать не возвращается с моря. Ее возвращение не менее героическое, чем поведение отца, охраняющего яйцо в течение этих семидесяти двух дней. Ведь он не сталкивается ни с такими опасностями южного океана, которые она должна преодолеть, ни с такими хищниками. Иногда она не возвращается. – Глаза Стиви наполнились слезами.

– Поэтому я считаюсь с мнением дамы из первого ряда. «Сердце» – это тоже правильно. Так как тело любого животного – это карта-схема всего его жизненного опыта, то звук голоса Aptenodytes foresteri может быть зафиксирован в сердце второго партнера. И когда на этот звук нет ответа, это вызывает ощущение несчастья, как у человека, это мы можем хорошо себе представить, – он остановился, глядя вниз, на нее.

Когда лекция закончилась, профессор подошел к Стиви. Хотя глаза ее уже успели высохнуть, он протянул ей тщательно накрахмаленный, аккуратно сложенный льняной носовой платок, точно такой же, какими пользовался ее отец.

– Я в порядке, – сказала она. – Но все равно спасибо.

– Вы, кажется, очень заинтересовались лекцией.

– Я пишу книгу для детей об императорских пингвинах, и вы дали мне прекрасный материал.

– Я сказал бы… что вы интересуетесь любовными романами.

– Любовными романами?

Профессор был очень высок. Его твидовый пиджак был теплого желтовато-коричневого цвета, из плотной шероховатой пряжи с пятнами верескового оттенка, и напомнил Стиви о поездке с отцом в Слайго, Голуэй и на острова Аран. У него были глаза орехового цвета с мягкими коричневыми ресницами. Из его нагрудного кармана далеко высунулась пара золотых очков, и она осторожно подвинула их внутрь.

– О любви отца к своей половине. И их отпрыску, – пояснил он.

– Я полагала, что ученые отрицают любовные романы у птиц.

– Мы ничего не отрицаем. А вот ученые отрицают. Но мне думается, что вы верите в любовь у птиц.

– Да, верю, – сказала она.

– Это честно с вашей стороны сознаться в этом здесь, в крепости биологии, ведь то, что вы говорите, – настоящее кощунство для орнитолога моего типа.