Клаудиа Кэрролл - Зачем нужен муж?

Именно меня.

Остальные могут с ума сходить, я и глазом не моргну.

Он выше шести футов ростом, хорошо сложен, у него сияющие синие глаза, а волосы мягкие, светло-каштановые.

Он выглядит в сто раз лучше, чем любой Эндрю Маккарти.

— Меня зовут Грег Тэйлор, — говорит он, прижимая меня к себе так тесно, что у меня начинает крутить живот.

Три коктейля «Малибу» и «Кока-кола», один медленный танец и около пятнадцати поцелуев после — он и в самом деле становится моим первым настоящим бойфрендом.

Первый, о ком я мечтала… и хотела, чтобы он мечтал обо мне.

Первая любовь.

Впервые разбитое сердце.

А теперь, после стольких лет, мне надо как-то с ним связаться.

ГЛАВА 3

МИСТЕР ПРОКОЛ ПЕРВЫЙ

Встреча за полдником в первую субботу каждого месяца — до сих пор нечто вроде священной традиции для Очаровательных девушек. Для прогульщика практически ничто не может служить оправданием, кроме болезни один раз в полгода и угрозы для жизни. Но Джейми всегда действует с ловкостью иллюзиониста, когда дело касается увиливания от долгосрочных обязательств.

— Я ужасно сожалею, что подвожу вас, — воркует он в моем мобильном телефоне, пока я прочесываю парковку в поисках свободного места. — Но представляешь, импресарио назначил мне встречу с театральным режиссером, который так дорожит своим временем, будто оно бриллиантовое. Любой актер в городе дал бы руку на отсечение, лишь бы только встретиться с этим мужиком, так что можешь себе представить, что я чувствую.

— Что же?

— Что Санта-Клаус наконец-то получил мою открытку с новогодними пожеланиями. Помнишь постановку «Ромео и Джульетты» мужской труппой, которая получила двадцать пять премий Оливье? Это он. Хосе Мигель Эрнандес. Из Каталонии. Очень, очень сексуальный. Бросается на все, что движется.

— Он что, голубой?

— Как небо мая, дорогая. Если бы его сыграл голливудский актер, это был бы… Антонио Бандерас. Ты же знаешь, я просто обожаю этих латинян. Так что, детка, мне хоть разорвись, ты же понимаешь?

— Если честно, не понимаю, — твердо отвечаю я, поправляя наушник мобильника и пытаясь втиснуться на свободное парковочное место величиной с фруктовую пастилку. — Джейми, ты же терпеть не можешь театр. Ты говорил, что это вымирающая форма искусства и что единственная причина, по которой ты посещаешь театр, — периодически возникающее желание усладить себя зрелищем разлагающегося трупа.

— Да, я помню. Театр существует потому, что бездарные актеры тоже должны где-то работать. Но этот режиссер та-акой потрясающий и я так давно ни с кем не спал, что начал сомневаться: а вдруг сейчас все изменилось.

— Ты же и двух недель еще не пробыл в одиночестве.

— Для гея это целая вечность. Мы и вы — абсолютно разные виды. Просто считай нас параллельной вселенной.

Раздается тихий «бумс» — я неосторожно стукнула бампер машины впереди.

— Ты что там, паркуешься, мисс Растяпа? — Они все надо мной подшучивают, потому что я близорука и, ко всему, водитель из меня аховый.

— Ну да. Я-то иду на встречу. Я ни за что не бросила бы друзей, даже если бы меня на тот же полдник пригласил Колин Фаррелл.

— Ну ты же такой пупсик! Я верю, что ты сможешь мягко объяснить остальным, почему я не приду. И я верю, что благодаря твоим умным словам они не испытают душевного потрясения от того, что меня с вами не будет. Я ведь, в сущности, центр, вокруг которого вы все вращаетесь. А это большая ответственность.

— Скромность, как у политика, — устало вздыхаю я. Джейми твердо решил не приходить, с этим надо смириться, ничего не поделаешь. — Ладно, ты победил. Я выполню за тебя твою грязную работу и передам известие, что какая-то смазливая морда для тебя важнее, чем Очаровательные девушки. Но бог тебе в помощь, когда ты будешь разговаривать с ними в следующий раз.

— Ты просто ангел небесный. В рай брали и за меньшее.

— И, кстати, надеюсь, что тебя прохватит ДП за это предательство.

— Что такое ДП?

— Двойной понос.

— Поздно, я так волнуюсь перед встречей, что меня уже пронесло. Вот что такое для меня театр. Натуральное слабительное.

Мы условились встретиться в «Кобальт-кафе» — роскошном, залитом солнцем ресторане с цветными скатертями по рисункам Кэт Кидстон, джаз-квартетом на эстраде и умопомрачительной картой вин.

— Обожаю полдники, — говорит Кэролайн, набрасываясь на солидную порцию омлета и жареной картошки, как голодный каменщик.

— Понимаю, — подхватывает Рэйчел, — это все равно что завтрак со спиртным.

Все мы уже выразили разочарование по поводу отсутствия Джейми тоном дружеского понимания — дескать, карьера прежде всего, или, как высказалась Рэйчел: «Я вырву его трепещущее сердце и брошу ему, вероломному, в лицо в нашу следующую встречу, если у него все пройдет удачно, а я вдруг буду в хорошем настроении».

— Он бросил нас из-за прослушивания в театре? Он говорил, что терпеть не может театр.

— Знаю, — говорю я, — я тоже это слышала.

— И если он думает, что я раскошелюсь на билеты на его гнусный спектакль — если он получит роль, — он глубоко ошибается. Особенно после того, как он уговорил нас высидеть всю эту жуткую пьесу Беккета.

Это была постановка «В ожидании Годо», в которой Джейми был занят почти год назад. Там режиссеру, по причинам, известным лишь ему самому, вздумалось перенести действие в немецкий концентрационный лагерь.

«Это означает вызов публике», — сказал тогда Джейми.

«Так оно и есть, — мрачно заметила Рэйчел. — Меня так и подмывало вызвать распространителя билетов, избить его и потребовать деньги обратно».

— Почему вы мне раньше не напомнили? — простонала я. — Я так и не оправилась от этого зрелища.

А еще мы обсудили беременность Кэролайн — она уже на третьем месяце и выглядит, как световая реклама этого состояния. По-моему, она в своей богатой внутренней жизни не ведает о том, что такое тошнота. Кстати, у меня бывают худшие симптомы и большее вздутие живота перед месячными. Она энергично это отрицает — естественно, жалуясь, что так много ест, что на ней лопаются колготки.

И потом, как я предполагала, разговор переходит на меня.

Впрочем, я подготовилась. В смысле, к разговору с Рэйчел. Кэролайн поддержала бы своих подруг, даже если бы мы решили продать все имущество с торгов и уехать к черту на рога, например в иракский город Эль-Фалуджа. Но Рэйчел, разумеется, это совсем другая песня. Поймите меня правильно, я нежно люблю ее, но она так умна и остра на язык, всегда опережает меня на три шага, использует столько остроумия, чтобы убедить в своей правоте, и особенно искрометно делает это на публике; она вовсе не хочет, чтобы я ходила по пятам за всеми своими бывшими, и, я знаю, это потому, что она присматривает за мной, но поди угадай, с какой целью.